- И что, на них нет никакой управы?
- По закону – нет. А без закона – это сходу пожизненное. Если, конечно, жив останешься.
Саныч вздохнул, потом резко встряхнулся, отгоняя тяжелые мысли, и уже совсем другим, знакомым и привычным голосом спросил:
- Ну, рассказывай, что ты там такое притащила.
Я развернула лист с анатомией в разрезе и принялась объяснять. Тренер слушал внимательно, не перебивая, хотя пару раз ему – я видела – очень хотелось переспросить. Я закончила излагать, он поскреб подбородок, и проницательно спросил:
- И как, получилось сегодня попробовать?
Я честно призналась в своем фиаско.
- А что ты хотела? - хмыкнул тренер. – Такие методики годами разрабатывают, десятилетиями. Так что не переживай впустую. Ты схему точек и меридианов составила – это, считай, половина успеха. За это тебе мой большой поклон.
Он действительно выбрался из-за стола и шутовски поклонился.
- А теперь надо будет потихоньку, по шажку, нащупывать способы применения всего этого хозяйства.
- Угу, - огорченно вздохнула я, но моя показная скорбь осталась без внимания.
- Я так понимаю, ты мне эту картинку оставишь? – спросил Саныч, проворно сворачивая мое творчество в трубку.
Вопрос был, само собой, риторический. Судя по тому, как он вцепился в схему, отобрать ее сейчас не смогли бы и две бригады бандитов. Можно было даже не сомневаться: сейчас он прискачет домой и примется пробовать проявить эти точки и линии у себя. Хорошо, если перед этим поужинает, а может и так, натощак. Так что я пожала плечами и повернулась было к выходу, но Саныч меня остановил.
- Тебе действительно большое спасибо за это, - он махнул свернутой в трубку схемой. – Но имей в виду, что эти знания стоят не меньше того ножичка, а, может, и больше. По одной простой причине: кинжал один, а имея вот это, - он снова махнул бумагой, - можно сразу многих людей сделать гораздо сильнее обычного боевика. А теперь представь, что у тех вот пиджаков появится… ну хоть с полсотни бойцов, изучивших эту технику. Это же будет суперкозырь, их потом без танков и не победить. А, может, и танки не помогут – кто знает, на что способен человек, овладевший Ци. Так что уходя из дома… ты тайник сделала? Так вот: уходя из дома, убирай в тайник все материалы до последней бумажки. Договорились?
Я кивнула.
- Ну вот и хорошо. Ты когда в следующий раз придешь? Послезавтра? Вот тогда и поговорим насчет этих твоих художеств.
Послезавтра – это очень долго. По крайней мере, мне так казалось. Это же целых два дня ждать, получится у Саныча или нет. Он-то не был «там», он не чувствовал буквально изнутри, что и как должно действовать. А рассказ… поможет ли? Нет? Хочется знать, аж зудит. Вот я в таком нетерпячем состоянии до дома и пробежалась.
На лавочках под фонарем было пусто. Как-то даже непривычно: никто блатняк не поет, никто прохожих не задирает, никто тупых анекдотов не рассказывает и, соответственно, не ржет на весь двор. Я проскочила до своего подъезда и принялась копаться в сумке, отыскивая ключи. Нашла, отперла дверь подъезда, автоматически сделала шаг вперед и остановилась: в подъезде было темно, как у негра в... в общем, вы поняли. Не горела ни одна лампочка. Ни здесь, в тамбуре, ни на верхних площадках. В голове тут же пронеслись нехорошие подозрения. Рассказывали знакомцы, как действуют гопники. И ситуация подпадала под картинку один в один. Впереди, в темноте тамбура что-то шевельнулось и я скорее угадала, чем увидела смутный силуэт. В этот момент я почувствовала движение и сзади. Зажали!
Гадать, кто, зачем и почему именно меня, было не время. Спереди и сзади непонятно кто. А я стою прямо в дверном проеме, и поэтому ни вправо ни влево сместиться не могу. Засада, млин! Единственное, что мне оставалось – присесть. Я так и сделала. И практически в тот же момент мне макушку словно холодом обдало, несмотря, что я была в шапке. А за спиной у меня кто-то странно ухнул. Я же не стала дожидаться, пока со мной сделают что-нибудь противоестественное, и прямо так, из приседа, от души пробила руками двойку по тому месту, что оказалось передо мной. Теперь ухнул тот, кто стоял спереди. Ухнул и с каким-то странным сипением начал заваливаться набок, прижав руки к ударенному органу.
Я сунула руку в карман, достала телефон, подсветила. На крыльце, слегка придавленный дверью, лежал совершенно незнакомый мужик. Судя по наколкам, профессиональный сиделец. Наверное, кто другой рассказал бы сейчас всю его бандитско-воровскую биографию, а мне хватило самого факта: бандит. В ливере у мужика по самую рукоять был воткнут солидных размеров хлеборез. Пострадавший был явно в отключке – скорее всего, болевой шок.
Я глянула второго, все еще корчащегося в тамбуре. Ба-а, какие люди! Да это ведь Олежек собственной персоной! Не иначе, как отомстить желал за принудительную стоматологическую операцию. А кореша, видать, позвал подстраховать, чтобы я не сбежала. Ну вот, я не сбежала. Кому теперь легче? Я добавила нашему дворовому зеку по кумполу, милосердно погружая его в наркоз, и тихохонько взбежала на свой пятый этаж. Задержалась только на первой площадке. Там, в квартире, что выходит прямо на лестницу, живет одинокая бабка, главный осведомитель всех наших участковых. Я в дверь ей как следует позвонила – то есть, затрезвонила, как на пожар – и шмыгнула наверх.
Пока я открывала свою дверь, внизу раздались голоса, потом крики... Чуть позже заголосили сирены патрульной полицейской машины и скорой помощи. А я сидела у себя на кухне, пила чай с домашним печеньем и совершенно не испытывала угрызений совести. Вот ни малейших. И вот что странно: тогда, после главбуха, когда максимум, что могло случиться – порванная кофточка, меня штырило не по-детски. А сейчас, когда действительно была реальная опасность, я даже не дернулась. Вот как это назвать?
Я уже собиралась баиньки, когда раздался звонок в дверь. Но я же не ждала гостей, тем более на ночь глядя. Поэтому задала простой и логичный вопрос:
- Кто там?
В ответ прозвучал замученный мужской голос:
- Откройте, полиция!
Я открыла. Дверь отворилась, насколько ей позволила цепочка и явила мне вид на молодого парнишку в форме. Парнишка, видимо, уже выдрессированный бабками с нижних этажей, сначала светанул передо мной развернутую, как полагается, книжечку в красном переплете и на автомате отбарабанил:
- Младший лейтенант Петров.
Пока я убеждалась, что лицо на фотке схожее, что фамилия названа правильно, ну и попутно проверяла еще пару моментов, лейтенант пытался преодолеть когнитивный диссонанс. Ну, это мне знакомо, это не в первый раз. Правда, нынче мой облик был усугублен пушистым желтеньким халатиком с капюшоном, нэко-ушками на том самом капюшоне, и такого же цыплячьего цвета мягкими тапочками.
Осознав увиденное, младший полицейский чин убрал документ и произнес:
- Девочка, позови родителей.
Я даже не стала возмущаться и скандалить, подобные сцены с моим участием происходят регулярно и в самых разных местах. Я просто скинула цепочку, распахнула дверь и отступила на два шага назад, приглашая лейтенанта войти. А сама выдернула из приготовленной на завтра сумки паспорт и протянула полицейскому. Он взял книжечку, полистал, недоверчиво глянул на меня, но потом все же смирился с очевидным. Смутился – аж покраснел. Взял под козырек, пробормотал что-то вроде «извините» и занялся, наконец, тем, ради чего взбирался на верхний этаж.
- Э-э-э… - он подсмотрел в паспорте, - Таисия Степановна, скажите, в котором часу вы пришли сегодня домой?
Я, не моргнувши глазом, назвала время на десять минут раньше взаправдашнего.
- А вы ничего необычного или подозрительного не видели в подъезде или около него?
- Ничего. Разве что…
- Что?
Лейтенант насторожился, как почуявший дичь пинчер.
- Да свет в подъезде не горел. Пришлось телефоном светить, чтобы ноги не переломать.
- Это все? Больше ничего не заметили?
- Ничего. Только через какое-то время внизу, в подъезде шумели. А потом как раз полиция приехала. А что случилось?
- Разбираемся, - развел руками лейтенант.
Я не стала его допрашивать. Только паспорт забрала, двери за ним закрыла и спокойно двинулась в кроватку. А потом был Сон. Я уже перестала ждать или как-то готовиться к этому. Случится – хорошо, нет – лучше высплюсь. Нынче случилось.
Мирланда ехала верхом на шикарной белой кобыле. Она настояла на том, чтобы сбрую оставили старую, фамильную. Ту, что была на растерзанном волками жеребце. Обозники выполнили приказ: собрали все, что было можно. И сбрую, и седло, и меч. Вот только кинжал разыскать так и не смогли. Ни тогда, ни сейчас, на обратном пути. Что ж, пусть это будет платой за ее жизнь. И если так считать, то плата эта не так уж и велика.
Впереди на милю, а, может, и больше – трудно было определить из-за пыли – растянулась колонна войск. Никакого строя, никакой маршировки. Просто шли люди. С оружием, но без доспехов: брони ехали рядом на повозках. По сторонам колонны рысили всадники, то выезжая вперед, то возвращаясь назад, к тянущемуся позади обозу.
Девушка устала, и ей было ужасно скучно. До остановки на ночлег была еще пара-тройка часов пути. Беседовать было не с кем. Ее нежданная слава, милости графа, оказанные почести были, конечно, приятны, но при этом словно незримой стеной отгородили ее от простых людей. Солдаты, не говоря уж о простых обозниках, рядом с ней неизменно впадали в ступор, говорить начинали сбивчиво и косноязычно. Даже Фарл, с которым она была знакома несколько лет, и тот рядом с ней чувствовал себя донельзя неловко и называл не иначе, как светлой госпожой. Поэтому Мирланда медленно ехала в середине колонны, стараясь не смущать людей, и размышляла о себе, о своей судьбе и о том, что ее ожидало в самое ближайшее время.
Ее жизнь переменилась как-то враз, в один момент. Сперва тот бой с волками, после которого она упала прямо там, на поляне и потеряла сознание. Потом – странное пробуждение с неизвестным черным зверем, невероятное знакомство с девушкой из другого мира, клятва и одобрение ее богиней… И чрезмерное, совершенно незаслуженное – как она считала – восхваление. Деньги, почести, отдающие ей честь шеренги солдат… Лично ей ничего не было нужно. Она выполнила то, для чего отправилась в путь, и это для нее лучшая награда. Да и знакомство с Таисией из мира Эос, и благосклонность богини – все это случилось неспроста; наверное, она и впрямь сделала что-то особенное, если заслужила все это. Правда, рассказать об этом он