В детстве я отчаянно мечтала вырасти. Стать большой-большой, выше крыши, дорасти до самого неба. А сейчас, когда я вот уже шесть лет такая, какая есть – что будет, если я вдруг вырасту – не до неба, конечно, но хотя бы до среднего женского роста в сто шестьдесят пять сантиметров? Гардероб – это фигня. Один умный человек как-то сказал: если проблема решается деньгами, то это не проблема, а затраты. А проблема состоит вот в чем: как люди, привыкшие видеть меня ростом с малолетнего ребенка, примут тот факт, что я стала большой? Ведь везде, во всех метриках, во всех документах указаны мой рост и вес. И как я буду доказывать, что я это я? А паспорт? Неужели вы думаете, что при таком изменении роста нисколько не поменяется лицо и голос? Да, я ужасно рада, что пусть и на малюсенький сантиметрик, но подросла. Но мысли о возможных проблемах эту мою радость изничтожали на корню.
Загруженная мыслями, я топала по двору, совершенно забыв о местной шпане. И, конечно же, вляпалась. Выдернул меня из моих сумбурных размышлений чей-то тоненький писк. Я остановилась, подняла голову и увидела картинку: на лавочках эстрады с гитарой на коленях восседал, сверкая золотой фиксой, Олежек. Вокруг него расселись несколько шестерок. А на небольшом пятачке между лавочками отчаянно метался абсолютно черный котенок. Он давно бы уже удрал, но каждый раз кто-нибудь из кодлы отпинывал его обратно, в центр пятачка. Котенок – не старше двух месяцев – с пронзительным писком кубарем катился по земле, там вставал на лапки и, припав к земле, затравленно озирался по сторонам, выискивая, в какую сторону можно безопасно удрать. Но как только он в очередной раз бросался наутек, очередной пинок возвращал его в исходное положение. Вся компания радостно ржала, наблюдая страдания детеныша. Я нисколько не сомневалась в том, что как только Олежеку развлечение надоест, он просто и без затей пинанет котенка в полную силу, и вся гоп-компания еще раз поржет – мол, низко пошел, к дождю. А потом придумают новую забаву.
Меня эта картина возмутила до глубины души. О том, чтобы пройти мимо, не могло быть и речи. Я забыла и про секретные ножики, и про свой рост, и про писклявость. Я остановилась у ржавой ограды и изо всех сил постаралась, чтобы мой голос звучал хоть немножко грозно:
- Что, смельчаки, нашли кого-то слабее себя?
Шестерки замерли и принялись смотреть на главаря, ожидая его реакции на мою наглость. Олежек отложил гитару в сторону, приложил ладонь к уху и лениво изобразил удивление:
- Ась? Кто-то что-то вякнул?
Потом сделал вид, что только что разглядел меня. И противным сюсюкающим голосочком, каким взрослые любят говорить с младенцами, принялся острословить:
- О, кто к нам пожаловал! А у меня, как назло, конфетки с собой нет. Ты, девочка, иди к мамочке. Тут большие дяди отдыхают.
Ну да, Олежек про меня знал только то, что я здесь живу. Я вообще не любительница просвещать соседей насчет деталей личной жизни.
- Не хами фиксатый! – пошла я на обострение. – А то, глядишь, неприятность какая случится.
- Ути какие мы грозные! – продолжал нарываться Олежек, не забывая подпинывать котенка. Что может случиться? Описаешься? Или заплачешь?
И, видимо, потеряв терпение, перестал сюсюкать и угрожающе добавил:
- Вали отсюда, шмакодявка! А то не погляжу, что малая, пустим по кругу за гаражами.
Меня затопила холодная ярость. Я словно вновь оказалась среди черных волков герцога Аргайла. Вот только волк здесь был лишь один, остальные – так, шакальё.
- Что-то ты, козел, в конец берега потерял, - совершенно сознательно хамила я. – Тебе как, зубы не жмут?
- Ну все, сикилявка, ты допросилась!
Олежек поднялся с лавочки, передал одному из свиты гитару, выдал распоряжение:
- Глядите, чтобы этот, - он кивнул на котенка – не удрал.
И, оскалясь фиксой, лениво двинулся ко мне, на ходу разминая кисти рук.
Я только этого и ждала. Ну не с руки мне драться с этим дылдой стоя на земле, слишком большая у нас разница в росте. Да и руки у него длинные. Бить всерьез – еще покалечу, потом пришьют превышение необходимой обороны. А так – самое то, что доктор прописал.
Я поднырнула под трубу ограды, легко вспрыгнула на ближайшую ко мне лавочку, мелкими шажками пробежала вперед, и как только достигла нужной дистанции, резко крутнула эффектный приемчик, что среди пацанов называется вертушкой. Я ведь говорила, что ношу тяжелые ботинки на толстой подошве? Ну так вот. Вчера от такого ботинка пострадал один козел, сейчас пострадает другой. Вот только опять, как и вчера не рассчитала. По моим прикидкам, удар должен был прийтись в кончик подбородка. Потом нокаутированный уголовник сложится, а шестерки побоятся что-то мне вякнуть. Но Олежек дернулся, попытался не то уклониться, не то пригнуться и вышло… я даже не знаю – лучше или хуже.
Помимо понятия импульса в физике есть понятие инерции. И вот я как раз и погасила инерцию своего правого ботинка о морду Олежека. Только зубы брызнули в разные стороны. Теперь уголовник, с торчащими изо рта окровавленными обломками зубов стал похож на неопрятного вампира.
- Ты че, сука, творишь? – шепеляво заорал он, хватаясь за карман.
Выдернул из него складной нож–кнопарь, щелкнул кнопкой, откидывая лезвие, и наставил его на меня. Потом несколько раз махнул перед собой крест-накрест и попытался ткнуть. Наверное, я должна была сразу испугаться и попросить прощения. Но вот не догадалась, млин. А защиту от ножа я очень даже старательно отрабатывала, поэтому сработала практически на голых рефлексах. Один точный пинок все тем же тяжелым ботинком, и Олежек схватился за разбитую кисть, а нож серебристой рыбкой взмыл в воздух. А дальше я вытворила такое, чего сама от себя не ожидала. Я прыгнула практически без разбега, переворачиваясь в воздухе, на лету поймала нож и приземлилась на противоположную скамейку. И махнула еще одну вертушку. На этот раз инерцию ботинка я гасила об Олежекино темечко. Известно ведь: чем больше шкаф, тем громче падает. Он и грохнулся как стоял, плашмя, мордой вниз меж лавочек. А я подкинула вверх нож, порадовавшись мимоходом, что выходя от Саныча не поленилась надеть перчатки, перехватила его на лету и со всей дури метнула в переднюю стенку эстрады, только тренькнула, вгрызаясь в дерево, сталь. Можно было не ходить и не смотреть – я и так знала, что заточка у ножика была хорошая, и воткнулся он минимум на половину лезвия. Теперь его проще сломать, чем вытащить. А я, мило оскалившись шакалятам, донельзя похожим сейчас на того какающего мышонка из анекдота, соскочила с лавочки, подхватила вновь собравшегося удрать котенка под пузико, посадила себе за пазуху и в мертвой тишине проследовала к своему подъезду.
Глава 4
Кто хоть раз имел дело с домашними животными, тот меня, безусловно, поймет. Если вы собрались завести котенка – это же сколько всего нужно барахла закупить в один присест! И лоток, и насыпку для него, и миску, и корм, и пару-тройку игрушек… А еще нужен антиблошиный шампунь, чтобы вымыть найденыша – мало ли, по каким помойкам его носило. А еще нужно стаскать мелочь к ветеринару: узнать, все ли в порядке, и не повредили ли ему чего малолетние ублюдки. В общем, хлопот мне хватило до самого вечера. Я забыла про все. И про сны, и про кинжалы, и про свой невесть откуда взявшийся сантиметр роста. Пообедать – и то забыла. И лишь вечером, когда вся суета, связанная с появлением у меня в квартире нового жильца, помалу успокоилась, я почувствовала, наконец, что устала и что хочу есть.
Я поела, умылась и уже на полдороги к кровати вспомнила, что подушки-то у меня больше нет! Но когда это останавливала человека, который всерьез решил выспаться? Достала из шкафа пару толстых свитеров, свернула поплотней, закинула их простынкой – вот тебе и подушка. И спалось на ней, скажу вам, ничуть не хуже, чем на той, павшей накануне смертью храбрых.
В воскресенье у меня был хоздень. Что это такое? Сейчас объясню. Раз в две недели я устраиваю день борьбы с ленью и грязью. Квартира прибирается, пылесосится, моется, готовится еда впрок на неделю… в общем, дел хватает. А нынче ко всему этому добавилась еще и энергичная зверушка. Всю прошедшую ночь котенок просидел на кухне под батареей, видимо, решив, что это самое безопасное место. Но уже с утра пораньше храбро двинулся осваивать новые территории. Попутно выяснилось, что он обожает кататься верхом что на венике, что на мокрой тряпке. Зато до ужаса боится пылесоса.
Вот так с приключениями мы с котенком добрались до прихожей, где я обнаружила брошенную накануне сумку с барахлом. И уже ухватилась было за ремень – утащить в комнату и разобрать – и тут увидела, что с одного торца ткань прорезана, и из нее примерно на ладонь – мою, разумеется – торчит серебристое лезвие.
- Черт!
Я даже выругалась вслух. Это когда у меня случилась такая неприятность? Это сколько народа видело торчащий у меня из сумки клинок? А сколько сообразило, что это такое? Я огорчилась, даже расстроилась. Не из-за сумки, нет, из-за непредсказуемости ситуации. Но нет худа без добра. Это происшествие больше, чем вербальный пинок Саныча подвигло меня к устройству тайника. Я, собственно, и сама понимала: помимо огромной, судя по словам тренера, ценности кинжала, есть еще и статья за хранение оружия. Придут люди в форме с ордером, и ничего я не смогу против них сделать. Изымут вещдоки в коллекцию какого-нибудь генерала, а мне ласты за спину завернут и алга по тундре, по железной дороге. И все по закону.
В общем, опять мне хватило веселья. И опять я забыла купить подушку. Пробегала, проскакала весь день, вечером до койки доползла и рухнула. Котенок рухнул рядом, удобно устроившись рядом со мной на импровизированном изголовье. Покрутился, улегся и неожиданно замурчал, ровно и громко, что твой трактор. И знаете, рука не поднялась его согнать. Да и сил поднимать эту руку уже не оставалось. Единственное, что я успела сделать перед тем, как окончательно удалиться в объятия Морфея – это сообразить, что у моего найденыша до сих пор нет имени.