Это декабрьское воскресенье Романовы провели весело и с удовольствием. После обильного завтрака оделись и отправились гулять в парк Горького, потом съездили на обед к Кларе Степановне, куда пришел и Николай Дмитриевич. Дети вели себя образцово и демонстрировали взаимную любовь и дружбу. После семейного обеда Николай Дмитриевич вернулся домой, а Люба с Родиславом и детьми сходили в кино на французскую комедию.
Домой вернулись к ужину. Не успели они раздеться, как на пороге возникла Татьяна Федоровна за руку с Ларисой.
– Вот, – поджав губы, она протянула Любе измятый конверт. – Полюбуйся.
– Что это?
– Генька письмо прислал. Говорит, свиданку ему разрешили. Хочет, чтобы я Ларочку привезла повидаться.
– Надо ехать, – сказала Люба. – Он все-таки отец, он скучает по Ларисе, да и девочка, наверное, тоже по нему скучает.
Лариса стояла рядом с отрешенным видом, словно речь шла вообще не о ней.
– Да как же ехать-то, господи! – начала причитать Кемарская. – Как же ехать? Это ж в такую даль ребенка тащить, там холод страшный, зима ведь, а колония где-то в Коми, там морозы, а у Ларочки теплого-то ничего нету, пальтишко одно на рыбьем меху, а вдруг она простудится и опять заболеет пневмонией? А билеты? Они ж прорву денег стоят в такую-то даль! А продукты для Геньки? С пустыми руками же не приедешь, надо что-то везти с собой: чай, папиросы, консервы, конфеты, печенье, а где на это денег взять?
Любе все было понятно уже с первых слов, но она терпеливо дослушала весь перечень жалоб и проблем Татьяны Федоровны.
– Мы поможем, – мягко сказала она, – вы не волнуйтесь. Девочку нужно отвезти к отцу обязательно, вот в январе будут школьные каникулы – и поезжайте. И теплые вещи для Ларисы найдем, и с билетами поможем, и с продуктами.
– Вот уж спасибочки вам! – заголосила Татьяна Федоровна. – Дай бог здоровья тебе, Любочка, твоему мужу и вашим деткам. Да, кстати, а муж-то твой дома или где?
– Дома. Он вам нужен?
– Да я спросить хотела…
– Родик! – крикнула Люба в сторону комнаты, где переодевался Родислав. – Выйди к нам, пожалуйста.
Она продолжала держать соседей в прихожей в надежде на то, что обещанием помочь с поездкой в Коми на сегодня дело и ограничится. Конечно, это было негостеприимно, но у Любы было намечено столько дел по дому, что развлекать светской беседой Кемарскую у нее не было ни малейшего желания.
Вышел Родислав в домашнем теплом свитере и брюках от спортивного костюма.
– Родислав, я чего хотела спросить-то. – Кемарская сделала страшное лицо и понизила голос: – Говорят, что артистку Зою Федорову убили. Правда или нет?
Родислав поморщился. Известная актриса Зоя Алексеевна Федорова была действительно убита несколько дней назад в своей квартире на Кутузовском проспекте. История была темная, актриса слыла любительницей дорогих вещей, ювелирных изделий и антиквариата, вокруг нее крутилось множество сомнительных личностей, но в то же время в этом кругу были замечены и лица, фамилии которых громко произносить не рекомендовалось, по крайней мере в контексте криминальных событий. В Оргинспекторском управлении Штаба МВД СССР, куда Родислав был все-таки назначен после окончания адъюнктуры, обладали полной информацией по этому делу, но распространяться было запрещено. Впрочем, сам факт убийства Зои Федоровой скрыть было бы невозможно, о нем знали все жильцы дома на Кутузовском и, конечно же, рассказывали направо и налево, но вот пикантные детали были известны только очень узкому кругу посвященных.
– Правда, Татьяна Федоровна. Ее убили, – скупо подтвердил Родислав.
– А кто?
– Это пока неизвестно. Вот разберутся и узнают.
– А говорят, что у нее бриллиантов украли на сто миллионов. Правда или нет?
– Это тоже пока неизвестно. Но вы сами подумайте, Татьяна Федоровна, сколько нужно бриллиантов, чтобы получилось на сто миллионов. Их грузовиком не вывезешь. Не верьте вы сплетням.
– Так я ж и не верю, – горячо заговорила Кемарская, – я потому и спрашиваю, ты ж там, наверху, – она ткнула пальцем в сторону потолка, – работаешь, у вас там правду знают. Ты мне скажи по-соседски, по-свойски, а уж я – никому, можешь мне поверить.
– Мне ничего не известно, – вздохнул Родислав. – Следствие только началось, пока еще никто ничего не знает.
– А вот говорят…
Люба поняла, что пора вмешаться, иначе Кемарскую не остановишь.
– Татьяна Федоровна, будете с нами ужинать?
– Ой, вот спасибочки-то, мы с удовольствием, Ларочке так нравится, как ты готовишь, Любочка, у тебя всегда все так вкусно! Ларочка говорит, что ты ее учишь, может, бог даст, я доживу до того дня, когда моя внучечка мне вкусного супчику нальет.
– Пойдемте в комнату, – пригласила Люба, – что мы все в прихожей стоим.
Вчетвером они прекрасно помещались за столом в довольно просторной кухне, но шесть человек могли с комфортом усесться только в комнате, которая теперь была одновременно и гостиной, и спальней Любы и Родислава.
– А где ваша Лелечка? – спросила Кемарская, оглядываясь. – Пусть Ларочка с ней поиграет.
– Сейчас будем ужинать, – сказала Люба. – Какие игры?
Она очень надеялась на то, что Коля поможет разрядить обстановку и займется Ларисой, но сын в последние несколько дней ни в чем предосудительном замечен не был, так что подлизываться ему нужды не было. Он в своей комнате предавался любимому занятию: едва вернувшись, улегся на пол и врубил на полную мощность магнитофон, в котором крутилась пленка с записями «Машины времени». Леля молча помогала накрывать на стол и не обращала на Ларису никакого внимания. Любе откровенно не нравилась старуха Кемарская, но Ларису ей было жалко. В конце концов, ребенок ни в чем не виноват и уж тем более не может отвечать за занудную и настырную бабку.
– Лариса, – позвала она, – пойдем со мной на кухню, я покажу тебе, как надо разогревать сырники, чтобы они не стали жесткими.
Из кухни Любе были хорошо слышны разговоры в комнате. Кемарскую сегодня потянуло на обсуждение смертей известных людей, и она пыталась вызнать у Родислава подробности, которые, как она полагала, власти скрывают от общественности.
– Вот когда Олег Даль умер, все говорили, что от болезни. А я так думаю, нечисто там дело было. Ведь он же не в Москве умер, а где-то в другом городе…
– В Киеве, – подсказал Родислав. – Но я не вижу связи.
– Да как же, Родислав, связь-то прямая! С чего ему было болеть? Молодой ведь совсем. Поехал, видно, по каким-то делам, за эти дела его и убили, а нам втюхивают, что болел, чтобы про известного актера плохо не подумали. Вот ведь были же у Федоровой темные делишки, значит, и у Даля могли быть.
– Татьяна Федоровна, – Родислав был само терпение, – Олег Даль умер от болезни, это совершенно точно. Можете быть уверены.
– Не знаю, не знаю, – Кемарская недовольно поджала губы. – А вот еще Харламов на машине разбился. Тоже, скажешь, случайно? А я тебе скажу, что нет тут никакой случайности, все закономерно. Масоны решили нацию извести и начали с известных людей. Вон в прошлом году Высоцкий помер, тоже ведь совсем молодой был, а нам врали, что от болезни, потом Даль, потом Харламов разбился, теперь вот Федорову убили. Думаешь, это все случайно? Да их всех поубивали специально. И дальше будут убивать, вот увидишь. А от нас, простых людей, все скрывают, правды нам не говорят.
Слушать эти бредни было невозможно, и Люба была благодарна Родиславу за то, что он держит себя в руках и не повышает голос, а обсуждает все это с полоумной старухой вполне серьезно. Он неторопливо и обстоятельно объяснял ей, что никаких масонов нет и никаких масонских заговоров тоже нет и что власти от народа ничего не скрывают, потому что скрывать нечего.
– Тетя Люба, а почему Леля не носит свою голубенькую кофточку? – внезапно спросила Лариса.
Вопрос Любу озадачил. У Лели действительно была австрийская голубая трикотажная кофточка, шелковистая и переливающаяся, которую подарила Аэлла. Леля ее очень любила и в теплое время года носила почти постоянно, но теперь ведь зима, и эта чудесная вещица была для зимних холодов слишком легкой.
– Сейчас не сезон, – объяснила она Ларисе. – Очень холодно. Вот настанет весна, и Леля снова будет ее носить.
– Но весной Леля вырастет, и кофточка станет ей маленькой.
Люба задумалась и поняла, что соседка права. Леля и в самом деле росла быстро, похоже, она тоже будет высокой, в родителей. Во всяком случае, сейчас девятилетняя Леля была одного роста с одиннадцатилетней Ларисой.
– Ты права, – Люба ласково потрепала девочку по голове, – Леля у нас быстро вырастает из одежды.
– А вы мне тогда эту кофточку отдадите?
– Конечно, – улыбнулась Люба, – если Леля не сможет ее больше носить, ты сможешь взять ее себе. Но ты ведь тоже растешь, она к весне и тебе будет мала.
– Ничего не будет мала, – упрямо сказала Лариса, уставившись в пол. – А если вам жалко, вы так и скажите. И вообще, нам ваши подачки не нужны, мы сами не нищие.
В ее голосе явственно проступили интонации Татьяны Федоровны. Любе стало неловко. Она не только покупала для Ларисы новые вещи, но и зачастую отдавала то, из чего вырастала Леля. Однако она и не подозревала, что девочку это обижает. Лелины вещи никак нельзя было назвать старьем, то, что отдавалось, было подарено Аэллой, то есть очень красивым и хорошего качества. Леля умела носить вещи аккуратно, и все, что отходило к Ларисе, было в прекрасном состоянии, без единой дырочки, чисто выстиранное и выглаженное, будто только что из магазина.
– Ларочка, если я отдаю тебе вещи Лели, это не называется подачкой. Когда рядом растут две девочки, то совершенно нормально, что вещи одной переходят к другой. Представь себе сестер, одна постарше, другая помладше или одна повыше ростом, а другая пониже. То, из чего вырастает одна сестричка, начинает носить другая. И у меня было точно так же: у меня есть старшая сестра, но она маленького роста и худенькая, а я всегда была крупная, высокая, и все время получалось, что мои вещи переходили к ней, хотя она была старше. В этом нет ничего плохого, ничего зазорного. Все люди так живут.