Ветер горестно вздохнул и еще раз всхлипнул, отчего по намокшим бокам Камня побежали мурашки озноба, а блестящие перья Ворона покрылись мелкими капельками.
– Эй ты, там! – крикнул Ворон, задирая голову. – Ты горюй не так интенсивно! Ишь, сил набрался, пока я летал. Кончай сырость разводить. Ну, куда теперь пошлете, командиры?
– Я… – начал было Камень, но тут встрял Ветер:
– Какая же она все-таки злая, моя Аэллочка! Какая же она недобрая! А я ее так люблю, я за нее так переживаю! А может, ты как-то не так посмотрел, а? – с надеждой обратился он к Ворону. – Может, она из лучших побуждений действовала? Может, твоя Люба и в самом деле плохо выглядит и Аэлла всего лишь хочет от всего сердца ей помочь, а?
– Может, может. Только я тебе так скажу: моя Люба выглядит на все сто! Она – самая красивая женщина на свете.
– Для тебя, – ехидно уточнил Камень. – А для Родислава вовсе даже и нет.
– Да что твой Родислав в женской красоте-то понимает! – взвился Ворон. – Он как влюбился в двенадцать лет в Аэллу, так она и осталась для него образцом недосягаемой красоты. И пусть даже он лет в семнадцать перестал ее любить, остыл, охладел, но первое чувство не забывается, это как шрам на сердце на всю оставшуюся жизнь. Поэтому он Лизой и увлекся. Неужели не понятно? Да куда вам понять такие вещи, вы натуры не романтические, не тонкие. А вот я понимаю.
– Ты еще скажи, что Родислава одобряешь, – заметил Ветер. – Нет, все-таки моя Аэллочка правильно поступила, что намекнула Любе на его неверность. Врага нужно знать в лицо. Она же не знала, что Любе все известно, и поступила, как настоящая подруга.
– А зачем же она Любе гадости говорила, будто та плохо выглядит и прическа у нее некрасивая? – возразил Ворон. – Моя Любочка прекрасно выглядит, и прическа у нее замечательная, очень ей идет и очень молодит. А Аэлла твоя все врет. Из вредности. Правильно Родислав сказал: она просто вредничает.
– О! – обрадовался Камень. – Мы дождались от Ворона доброго слова по отношению к Родиславу. Не иначе завтра красный снег пойдет. Так я что хотел сказать-то: у нас там начало восемьдесят второго года…
– Ну да, март месяц, – подтвердил Ворон. – А в ноябре все и начнется.
– Что начнется? – живо заинтересовался Ветер. – Что-нибудь про Аэллу?
– Да погоди ты со своей Аэллой! – недовольно прикрикнул на него Ворон. – Вот привязался! В ноябре Брежнев умрет, и всюду начнется постепенная смена руководства, особенно в силовых структурах.
– А Брежнев – это кто? – спросил Ветер.
– Ну, это у них там в то время самый главный. Генеральный секретарь единственной в стране партии. Типа король, – пояснил Ворон. – Так мне, может, прямо туда, в конец года, нырнуть?
– А до ноября ничего важного не произойдет? – осторожничал Камень. – А то я тебя знаю, тебе уже не терпится в ноябрь, на похороны, ты это дело сильно уважаешь.
– Ну, смотри, я тебе на память перечислю, я эту эпоху как свои тысячу двести тридцать перьев знаю. В апреле несколько десятков молодчиков устроили в центре Москвы демонстрацию по случаю дня рождения Гитлера. Надо?
– Можно пропустить, – разрешил Камень.
– А Гитлер – это кто? – снова встрял Ветер.
На этот раз Ворон ограничился кратким:
– Это плохой. Потом, примерно через неделю, сборная СССР по хоккею стала чемпионом Европы и мира.
– Родислав небось все матчи смотрел, – с завистью проговорил Камень. – Вот бы мне хоть одним глазком увидеть, чего они так по этому хоккею убиваются.
– Мура, – авторитетно заявил Ветер. – Они играют на крытых катках. Мне там делать нечего. Давай дальше перечисляй.
– В июне Рональд Рейган предрек гибель социалистической системе. Для тупых, которые не знают, – Ворон снова задрал голову вверх, – объясняю: Рейган – это президент Соединенных Штатов, тоже типа короля.
– Как Брежнев, что ли? – уточнил Ветер.
– Ну, вроде того. В Москве, конечно, пропагандистский шум поднялся, но наших героев он никак не коснулся. Партсобрания, конечно, провели и у Любы на заводе, и у Родислава в министерстве, посидели, поговорили, осудили Рейгана, кое-как доказали, что он не прав, и разошлись. Потом, в августе, опять в космос полетели, во второй раз в истории СССР космонавтом была женщина. Тоже шуму много понаделали. А в сентябре впервые в СССР проведен Всесоюзный день бегуна, на котором был поставлен абсолютный мировой рекорд спортивной массовости…
– А, это я помню! – радостно откликнулся Ветер. – Я там был. Ох и порезвился! По всей стране народ бежал, от малышей пятилетних до стариков под девяносто. Ну, я малых и старых, само собой, не трогал, а над средним возрастом поизмывался на полную катушку.
– Это тоже не надо, – решил Камень. – Никто из наших спортом не увлекается. Давай дальше.
– Брежнев написал личное письмо Рейгану.
– А ты откуда знаешь? – удивился Ветер. – Письмо-то личное.
– Много ты понимаешь в политике! – хмыкнул Ворон. – У двух королей не может быть личной переписки, они – лица государственные. Письмо в самой главной советской газете было опубликовано, его вся страна читала.
– И чего в письме? – поинтересовался Ветер. – Про любовь?
– Про политику. Насчет того, что израильские войска уничтожают палестинские лагеря Сабра и Шатила в Западном Бейруте.
– Ни хрена не понял, – признался Ветер. – Почему самый главный в СССР и самый главный в США переписываются насчет Израиля, Палестины и Западного Бейрута? Им-то какое дело?
– Слушай, не понимаешь в политике – так сиди и не высовывайся, – рассердился Ворон. – Я тебе ликбез устраивать не нанимался. Мы сериал смотрим.
– Ладно, ладно, все, я заткнулся, – дунул Ветер. – Дальше рассказывай.
– Ну, Договор о всеобщем запрещении испытаний ядерного оружия я пропускаю, тем более что это и не Договор вовсе, а только его основные положения… А вот дальше – кошмар. В конце октября в результате давки на стадионе Лужники погибло около трехсот футбольных болельщиков. Представляете?
– Ужас, – согласился Камень. – Страшная трагедия.
– Вот, собственно, и все. А потом и Брежнев умер…
– Как это – все? – в негодовании воскликнул Камень. – Как это – Брежнев умер? А Николаша? Он же должен был тем летом школу заканчивать и в институт поступать. Что же ты такое важное пропускаешь?
– А, чего там, – пренебрежительно хмыкнул Ворон. – Окончил он школу с грехом пополам, к экзаменам напрягся и более или менее прилично сдал, а в институт его Аэлла запихнула, да и Родислав свои связи задействовал. Вот совместными усилиями они парня к высшему образованию и приладили. Не самый престижный, конечно, институт, но ничего, не стыдный. Как раз на День милиции, десятого ноября. Родислав в командировке был с очередной проверкой, а Люба с отцом на концерт собиралась, у них там на День милиции самые лучшие концерты давали…
– А ты откуда знаешь? – угрожающе нахмурился Камень. – Ты уже смотрел, что ли? Опять вперед заглядывал?
– Ну и заглянул чуть-чуть, – Ворон гордо вскинул клюв. – Ну и что такого? Я же должен план просмотра составлять, чтобы действовать осознанно, а не на авось. А если тебе не нравится…
– Мне все нравится. Давай рассказывай.
Родислав почуял неладное, когда его разбудил телефонный звонок. Вчера начальник проверяемого подразделения устроил выезд в зону отдыха с баней и шашлыками, попарились славно, шашлычков поели, водочки выкушали немерено, и Родислав, как руководитель бригады проверяющих, позволил себе поспать подольше. Голова гудела, глаза плохо фокусировали, и он даже не сразу вспомнил, где в этом гостиничном номере находится телефон. На ватных ногах он добрел до аппарата и снял трубку.
Звонили из Москвы. Дана команда немедленно сворачивать проверку и возвращаться в столицу. Оно и к лучшему, подумал Родислав, бригада здесь уже неделю, для справки материалов нарыли более чем достаточно, а после вчерашней пьянки думать о работе было противно.
Он поплелся в ванную, но понял, что сил у него нет, и присел в кресло перед телевизором, чтобы отдохнуть. Нажал кнопку и увидел на засветившемся экране балетную сцену. «Черт! Кто-то помер. Кто? Неужели САМ? Наверное, иначе зачем было отзывать бригаду в Москву». Родислав потянулся к трехпрограммному радиоприемнику, но там звучала симфоническая музыка. И никакой информации.
Приняв душ и побрившись, он отправился в управление внутренних дел, где работала его бригада, и там ему показали телефонограмму под грифом «Совершенно секретно». Так и есть, умер Генсек. Официальная информация для населения страны еще готовится, так что до поры до времени нужно молчать. Команду срочно возвращаться здесь уж получили, нарочный поехал в аэропорт за билетами, рейс в 14.40. Родислав прошел в отведенный ему кабинет и позвонил жене на работу. Голос Любы звучал расстроенно.
– Звонил папа, сказал, что на концерт мы не идем. Там что-то случилось в верхах, кто-то умер, кажется; во всяком случае, по телевизору показывают «Лебединое озеро», но ничего не говорят. Не знаешь, в чем дело?
– Не знаю, – соврал Родислав.
Если бы Люба была рядом, он, разумеется, сказал бы ей правду, но по телефону, тем более междугородному, не решился. Черт их знает, этих комитетчиков, а вдруг в целях пресечения распространения информации они все телефоны прослушивают?
– У нас на работе тоже никто ничего не знает, все только гадают. Наверное, кто-то из Политбюро. Жалко, что папа на концерт не может пойти, я платье красивое надела и отпросилась сегодня пораньше.
– Сходи одна, – предложил Родислав. – Или подругу возьми с собой.
– Так билеты-то у папы!
– А заехать к нему ты не успеешь?
– Никак, – вздохнула она. – Не получается. У него какое-то важное совещание, его вызвали в Кремль, и он там пробудет до вечера. В общем, он сказал, что мы не идем. А когда ты приедешь?
– Сегодня.
– Правда? – обрадовалась она. – Отлично! Тогда мне и концерт не нужен, я буду тебя ждать. Что тебе вкусненького приготовить?