Если вы имеете достаточное представление о характере Михаила Леонидовича, или хотя бы внимательно прочли его произведения, то должны понять, что сами вопросы, поднятые в этой дискусии, во многом определяют тематику его творчества (хотя, конечно, не исчерпывают). Он все время как бы возражает "инженерам Полетаевым". И вдруг — не совсем вдруг, а постепенно, конечно, — все это закончилось. Вместе с оттепелью канула в историю романтическая эпоха философских дискуссий на страницах газет и сами слова "моральный облик нового человека" стали вызвать понятную отрыжку (у меня так до сих пор вызывают). А Анчаров не изменился! Но в новой атмосфере, которую принято именовать "застойной", нельзя было выжить в искусстве так, как раньше. Тот же Конецкий, имея "настоящую" профессию капитана дальнего плавания, пережил бы, если бы его вдруг перестали публиковать — писал бы в стол, что тяжело и противно, но если у тебя есть еще что–то в жизни, то не смертельно. А многие и не пережили — кто–то уехал, кто–то сломался, кто–то и не пережил в буквальном смысле — Высоцкий…
А Михаил Леонидович, кроме всего прочего, никак себя не позиционировал — он не вписывался ни в какие рамки (и сознательно и не сознательно), его невозможно классифицировать, отнести к какой–то категории. Хотя Анчаров наиболее полно выразил атмосферу своего поколения, и он является, если можно так выразиться, квинтэссенцией оттепели, "дистилированным" представителем шестидесятников, все же его нельзя уместить в рамках культуры того времени. Сам он, суля по всему, даже не задумывался об этом — он, видимо, совсем не задавался вопросом, какое место занимает среди прочих, и не подозревал, что вообще об этом иногда надо размышлять (как, впрочем, не волновало его и то, нравится ли или не нравится его деятельность властям). Но его Тема занимала общество в краткий период 60–х годов ХХ века, а потом ушла с общественных горизонтов. Не вообще, конечно, ушла, потому что тема эта актуальна во все времена, но, грубо говоря, популярности (и денег) на ней теперь не заработаешь.
Проблемы, которые волновали Анчарова и общество в начале 60–х, уже через 10 лет перестали волновать читателя. В семидесятые–восьмидесятые надо было делать что–то еще, хотя бы для того, чтобы зарабатывать на жизнь. Анчаров сначала не унывал — придумал форму телесериала. Блин получился несколько комом, но скорее от недостатка опыта. Дело в том, что "настоящее искусство" (о котором я упоминал выше) в форме сериала вообще, видимо, существовать не может — разве только, как экранизация классики, но все равно как экранизация, рассчитанная на массы, на домохозяек, на развлечение зрителей. И больше ни на что претендовать в этом жанре не стоит. (Хотя обещал не углубляться, но замечу все же в скобках, что по моему скромному мнению, поп–искусство все равно нужно рассматривать совершенно всерьез, наряду с исскуством "настоящим", хотя бы потому, что оно не только формирует личности, но и создает массовые архетипы — возьмите "Трех мушкетеров" или, скажем "Битлз".) И в этом качестве сериал и нужно было и рассматривать.
А все — и авторы сериала тоже — стали рассматривать это дело с точки зрения "настоящего" кино (мой отец не исключение). Это в корне неверно и такая позиция погубила замечательную в основе задумку. Тут от Анчарова и начали отворачиваться коллеги. Заметьте, что одновременно или несколько позднее вышло несколько фильмов, в том числе теле-, которые авторы и не пытались позиционировать, как "высокое искусство", но которые и сейчас смотришь с удовольствием: "Белое солнце пустыни", "Место встречи изменить нельзя", "Москва слезам не верит". А умные и неплохо написанные, но скучноватые монологи и диалоги героев "День ха днем", в большинстве своем представляющие собой ремейк фрагментов из первых романов и повестей, на экране не смотрелись. А ведь даже в таком виде "День" имел, как бы мы сейчас выразились, неплохой рейтинг — пожалуй, немалая часть современных сериалов, хоть и круто замешанных на бандитской тематике, еще скучнее. Вот бы тогда развить этот успех!
Но я слишком увлекся кинокритикой, в которой, конечно, совсем не специалист. Моя мысль в другом — та самая политика, от которой Михаил Леонидович бежал, как черт от ладана, и стала причиной того, что последний период его жизни был не слишком для него хорош. Общая затхлось атмосферы не могла не сказаться на его творчестве. А с началом перестройки, когда печатали все подряд, у Анчарова не нашлось ничего такого, чего он не говорил или не мог сказать раньше. Он просто не готовился ни к каким перестройкам — они его не волновали.
Однако нам сейчас уже неважно, какие там отношения у него были с критиками и издателями. Мы, возможно, не замечаем — а большинство просто не подозревает — что во многом живем его идеями. Вот один частный пример — авторская песня. Анчаров был ведь не просто основоположником жанра. Он задал тональность всем, кто пришел после него, даже если тот начинал независимо — как Окуджава, например. Были, все это знают, и более блестящие авторы, нет необходимости их перечислять, но можно выразиться так: никто больше не изобрел в авторской песне ничего такого, чего бы уже не содержалось в песнях Анчарова.
Это, повторяю, только один пример — можно привести еще. Скажем, — из совершенно другой области — он предсказал крах направления под названием "искусственный интеллект". Причем предсказал не в общем, а на чем именно это дело сломается. И ведь тогда, когда это все было на взлете! Тем, что рассуждения некоторых экстремистски настроенных сторонников "инженера Полетаева", ведущие свое происхождение от инфантильного большевистского "до основанья, а затем", сейчас кажутся нам идиотскими, мы тоже не в последней степени обязаны Анчарову. И тем, что в общественном сознании "творчество" давно перестало быть только художественным творчеством, признано, что это один и тот же процесс — у художника, ученого, инженера или ремесленника, мы также обязаны ему. Его идеи просто растворились в воздухе, стали им самим, они уже не привязаны к их носителю и часто невозможно определить их авторство. У него было удивительное чувство идеи — он умел свести любую мысль к немногим самым простым принципам и с этих позиций раздолбать ее или, наоборот, расхвалить. В наше время я бы пригласил этого Выдающегося Романтика на работу консультантом по проектам. Неважно, каким — электронных приборов, архитектурных сооружений или научных исследований. Тут он был бы на месте!
Да, сами проблемы в том чистом виде, как они обсуждались в 60–е годы, сейчас уже не обсуждаются. Но это не значит, что люди резко изменились — они сами по себе практически не меняются веками, обновляется только контекст их существования — и что, разве теперь уже нет романтиков и дилетантов, идеалистов и мещан, "физиков" и "лириков", наконец? Есть, они никуда не делись, и мы все анчаровские типажи видим вокруг себя ежедневно, и ежедневно решаем те же проблемы, разве что в иной словесной оболочке. Жаль одно — что сам Михаил Леонидович, относясь к своей деятельности очень серьезно, похоже, так и не сумел осознать ее истинную ценность. Возможно, тогда он все же пересилил бы себя и сумел бы стать немножко "более великим". Но мы и так его не забудем!
Примечания
1
Анчаров М. Л. Сочинения: Песни. Стихотворения. Интервью. Роман. /Соcт. В. Юровский, художник В. Крючков — М.: Локид—Пресс, 2001. — 495с.: ил. — (Голоса. Век ХХ).
2
Характерный штрих к личности М. Л. Мне тут случилось изготовить рамы к некоторым его картинам — это было сущее мучение. Я вас уверяю, что ни одной геометрически правильной картины у него нет. Если это холст на подрамнике — он или с неодинаковыми по размерам противоположными сторонами, или просто углы у него не прямые, если это картон — он обязательно отрезан неровно и т. д. Очень характерно также, что его полотна не подписаны. Он определенно не думал о вечности.
3
Добавлю, что при этом А. Н. сразу же подчеркнул, что ни о каких революциях и речи идти не может — если коммунизм и достижим, то только естественным путем и, по всей видимости, очень нескоро. Но в том, что он рано или поздно неизбежно наступит, А. Н. был уверен.
4
Хотя в авторском варианте строка звучит, как "на свете стоит тишина", я слышал именно в таком исполнениии. Очень показательная оговорка.
5
См. Мейлах Б. С. На рубеже науки и искусства. Л-д.: Изд–во "Наука", 1971 г. Заметим, что на этом дискуссия не закончилась, она вышла далеко за пределы страниц "Комсомольской правды", и в течение примерно пяти последующих лет отметилась на страницах практически всех значимых изданий того времени.
6
На самом деле, конечно, не "некто", а выдающийся ученый–кибернетик Игорь Полетаев, весьма образованный и остроумный человек, который под псевдонимом "инженер Полетаев" решил таким образом спровоцировать дискуссию, и с удовлетворением затем наблюдал, сколько благоглупостей при этом произносится. Вот что сам Игорь Андреевич потом писал об этом эксперименте: "Вероятно то, что я отстаивал, кратко можно назвать "свободой выбора". Если я или некто X, будучи взрослым, в здравом уме и твердой памяти, выбрал себе занятие, то — во–первых — пусть он делает как хочет, если он не мешает другим, а тем более приносит пользу; во–вторых, пусть никакая сволочь не смеет ему говорить, что ты, дескать, X — плохой, потому что ты плотник (инженер, г…очист — нужное дописать), а я — Y — хороший, ибо я поэт (музыкант, вор–домушник — нужное дописать).[…]Беда начнется, когда дурак, богемный недоучка, виршеплет, именующий себя, как рак на безрыбье, "поэтом", придет к работяге инженеру и будет нахально надоедать заявлением, что он "некультурен", ибо непричастен к поэзии.". Добавим, что сам кандидат технических наук Полетаев знал несколько языков, играл на музыкальных инструментах, собрал коллекцию классической музыки, занимался живописью, скульптурой и даже съемками любительских фильмов.