Иванов поднял голову с исторического романа, на котором уснул, и привстал с кресла. Приснится же!
Сосед задумчиво повертел головой по сторонам:
— Ну, всё готово. Портрет Президента будем вешать, или ну его?..
— Будем! — подскочил капитан Иванов. — Непременно будем!
Рю. Танатос Четырнадцатый
У Генерального секретаря Организации Объединённых Наций Мориса Тореза с самого утра ужасно болела голова. Дело не могли поправить и сообщения, которые с начала рабочего дня поступали на его терминал: группа левых террористов «Светлый путь Председателя Мао» этой ночью похитила четырнадцать перуанских католических монахинь в возрасте от 14 до 83 лет и угрожала каждый день подвергать насилию одну из них, начиная со старшей, если Римский Папа не подаст в отставку. Это походило на какой-то кошмар — не далее, как вчера блок арабских экстремистов захватил восьмерых раввинов и требовал того же самого, то есть ухода верховного понтифика. Единственное, чего не сообщили, будут ли они насиловать раввинов. Безусловно, их акция была ответом на дерзкий расстрел в Ашхабаде четырех мулл членами ОНСР (Организации национал-сионистских революционеров), требующих немедленного вывода иорданских войск из Хайфы и Эйлата и созыва международной конференции по правам еврейского меньшинства на Мадагаскаре. Так или иначе, Ближний Восток в любую минуту мог взорваться, как он и обещал в течение вот уже восьмидесяти последних лет. Между прочим, Южная Америка тоже, не говоря о Центральной Африке, Средней Азии и Восточной Европе.
— Ну, и при чём тут, спрашивается, Римский Папа? Что это он всем как кость в горле? — недовольно бормотал Торез, бегло просматривая обновлённую базу данных комиссии по борьбе с национальным и международным терроризмом. Чем больше он вчитывался, тем меньше понимал. Проклятая мигрень же и не думала сдаваться, не обращая никакого внимания на две таблетки новейшего средства «аспалгин», которые он принял сразу же после пробуждения. Он закрыл глаза, откинулся на спинку кресла и одновременно нажал кнопку интеркома.
— Черчилль? — процедил он сквозь сжатые зубы.
— Я вас слушаю, господин генеральный секре… а-пчхи! — раздалось из скрытых динамиков, и на большом экране напротив возникло жизнерадостное лицо его помощника. Собеседник Тореза уже две недели невыносимо раздражал своим бесконечным насморком. Торез от всей души ненавидел этого худого долговязого англичанина, но с ним приходилось мириться, поскольку распределение мест во всех международных организациях руководствовалось строгим принципом: если председателем был британец, то его заместителем — француз, и наоборот. Какой-то умник из Совета Экспертов, кажется, русский по имени Николай Романов, называл этот дурацкий принцип «Антант Кордиаль» — один бог знает, где он выкопал это название.
— Не могли бы вы уже что-нибудь сделать, наконец, со своим носом? — укоризненно произнёс Морис Торез.
— Я стараюсь, — ответил Уинстон Черчилль, лучезарное настроение которого не мог испортить ни насморк, ни упрёк шефа. — Я даже успел сдать с утра анализы. А завтра иду на приём к профессору Павлову.
— Да-да, к профессору… знаете, что? Принесите мне аспалгина… или нет… лучше пригласите доктора Но. Надеюсь, он уже пришёл?
— Как вам угодно, господин генеральный секретарь, — любезно ответил Черчилль и отключил связь.
Торез повертелся в гидромассажном кресле, устраиваясь поудобнее (спинка и сиденье тщательно отслеживали все его передвижения, стараясь подобрать наиболее оптимальный наклон, мягкость и упругость), закрыл глаза и попытался вытеснить боль из сознания, переведя мысли на что-нибудь более приятное. Это оказалось не так легко: мысли то и дело возвращались к его жене Элен, которая вчера вечером улетела в Екатеринбург «за покупками», как она выразилась. Бездельница, весь мир знает, что куда дешевле и приятнее делать то же самое в Найроби. Он и сам бы с удовольствием отдал половину месячного содержания, чтобы забыть о делах и оказаться в эту минуту где-нибудь подальше… монгольский атташе недавно показывал ему отличное место недалеко от Найти-Майлз-Бич в Новой Зеландии. Свежий океанский бриз… лодка, лениво качающаяся на волнах… удочка, брошенная через борт, удобное надувное кресло и бутылка холодного пива, говорят, прямо из Чешских Будеёвиц… Боль отступала.
С новозеландского побережья он был извлечён самым внезапным и бесцеремонным образом — скрипом входной двери. Отчаянно стараясь побыть в раю своих грёз хотя бы ещё минуту, он слабо махнул рукой пришедшему эскулапу:
— Я знаю, знаю, что вы собираетесь сказать, доктор, что надёжного средства от мигрени даже в нашем веке ещё не приду…
— Извини, но я не доктор.
Генеральный секретарь быстро открыл глаза. Негромкий баритон действительно принадлежал кому угодно, но только не его персональному тибетскому врачу доктору Но. Оказалось, что он исходит от странного старика в чёрном старомодном костюме, абсолютно седого, с дряблыми руками и тёмными глазами под низко опущенными веками. Его сморщенное лицо сильно напоминало вываренную грушу. В левой руке у него был футляр, напоминающий антикварную модель компьютера (такие, кажется, в прошлом веке назывались «ноутбуками», ни к селу, ни к городу подумал Морис Торез), а в правой — какой-то чёрный шар, размером с теннисный. Рука, сжимающая этот шар, находилась в беспрестанном движении и выглядела так, словно не принадлежала её очевидному владельцу.
— Какого… кто ты… кто вы такой? И вообще… как вы сюда попали?!
Старик подошёл поближе, и тут Морис Торез увидел его глаза полностью. Чёрные, с нечеловеческим блеском, они больше напоминали отражения в глубоких колодцах. Или жерла орудий, почему-то вдруг пришло ему в голову. Торез вздрогнул.
— Я — Танатос Тринадцатый этой планеты. Или, если тебе так больше понятно, её Смерть.
Морис Торез слушал, будучи не в состоянии отделаться от мысли, что он вот-вот сойдёт с ума, если это уже не произошло. Старик, сидящий на стуле напротив, между тем, невозмутимо продолжал голосом без следа эмоций:
— Моя служба подходит к концу, я проработал здесь уже почти четырнадцать тысяч орбитальных витков — и это превышает все допустимые сроки, писаные и неписанные. К сожалению, в настоящий момент у меня возникла серьёзная проблема, никогда не встречавшаяся раньше — мой последователь, будущий Танатос Четырнадцатый, по неизвестной причине трижды не явился в назначенное время в условленное место. Не знаю, почему так произошло… скорее всего, те, наверху, просто забыли о заштатной планетке на периферии далёкой галактики. Наш устав в таком случае позволяет мне считать себя свободным от обязанностей. Но я… короче говоря, я слишком привык к вашей Земле, и мне не хотелось бы оставлять её в таком неопределённом состоянии. Я решил сам найти преемника и передать этот мир под его ответственность.
— И вы решили обратиться ко мне? — невинно спросил Морис Торез, одновременно отчаянно давя ножную кнопку интеркома, чтобы вызвать Черчилля с охраной. Наконец-то представился шанс дать пинка этому дылде, злорадно думал он, за то, что он допускает к нему первого встречного сумасшедшего. Внезапно он замер, как поражённый током: в чемоданчике наверняка бомба, а чёрный шар — дистанционный взрыватель! Ну, конечно же — как же он сразу не догадался?! Его предали, подставили! Сколько террористических организаций и просто одиночек-маньяков ему угрожало за последний год! Он в отчаянии снова и снова давил на бесполезную теперь кнопку.
— Внутренняя связь и телефоны не работают. И пока я здесь, в кабинет никто не войдёт, — словно между прочим обронил старик. — А в корпусе не бомба, а мой главный рабочий инструмент. Раньше люди, не знаю уж по какой причине, изображали его в виде косы. Хочешь взглянуть?
Торез машинально кивнул. В конце концов, первая заповедь человека, попавшего в руки террористов — не оказывать никакого сопротивления и по возможности не противоречить. Старик положил корпус на стол и медленно открыл крышку. Внутри действительно оказалось нечто вроде портативного компьютера с клавиатурой и экраном допотопного вида. Пришелец развернул его так, чтобы было удобнее смотреть.
Поверхность дисплея была испещрена сотнями, тысячами, десятками тысяч окон и окошек, больших и маленьких, перекрывающих и наползающих друг на друга, ясных и мерцающих, появляющихся и исчезающих, казалось, безо всякой системы — в каждом из них мелькали не то картинки, не то какие-то фигурки. Торез наклонился и попытался сосредоточить взгляд хотя бы на одном из них — и оно вдруг стало расширяться и заполнило весь экран.
На парапете ограждения небоскрёба стоит какой-то человек и что-то кричит, явно обращаясь к толпе, собравшейся далеко внизу. Несколько пожарных с растянутым тентом бегают по тротуару, стараясь угадать место падения. Мужчина на парапете оборачивается и внезапно отходит от края, толпа внизу приветствует это восторженным рёвом, пожарные в облегчении опускают тент и отходят, но в тот же момент разлетается стекло окна двумя этажами ниже, и из него в облаке осколков вылетает человек…
Новый кадр… Маленькая пухленькая девочка нажимает педали трёхколёсного велосипеда, высунув от усердия язычок и не обращая ни малейшего внимания на то, что уже давно покинула детскую площадку и тротуар и съехала на мостовую. Ей приходится напрягаться, ведь дорога поднимается круто вверх — а за переломом рельефа показывается крыша кабины грузовика. Водитель не видит девочку: всё его внимание поглощено пачкой сигарет, которая как назло завалилась на самое дно перчаточного ящика…
Новый кадр… Тощий лысый субъект в трусах и одном носке трясущимися пальцами держит над огоньком свечи грязный шприц с каким-то мутным содержимым…
Морис Торез с силой сжал веки и ухватился за пульс, собирая остатки воли и разума.
— Хватит! — прохрипел он. До его слуха донесся щелчок закрываемого корпуса.
— Как хочешь, — голос старика был таким же бесстрастным.