Если бы наша рота выходила из кольца лесами, то еще ладно, можно было и так, и эдак. Но фронт, выходящий тройками по степи, это фантасмагория какая-то, если не сказать ярче. Потом вспомнил прочитанное: немцы тоже выходили из окружения большими группами. Разумеется, были и одиночки, и мелкие группы, но, насколько я помню, из корсуньского котла они выходили плотной колонной, в первых рядах – дивизия «Викинг», то есть в любом случае несколько тысяч человек. А дальше их подпирали другие дивизии. В общем, их было тысяч двадцать, если я не путаю. И никаких тебе рассеяний по три или по пять бойцов. Видимо, так и нужно было, чтобы прорывать заслоны, скажем.
Размышления меня постепенно склонили в сон, и я заснул. Но спал, много раз просыпаясь, ибо снилось, что ко мне, пока сплю, подходят немцы. И, просыпаясь, я готов был увидеть штык возле лица. Облегченно вздыхал и снова засыпал. Перед рассветом уже ложиться не стал, а быстренько согрел себе в консервной банке чайку (щепотка на полбанки воды) и, прихлебывая на ходу, двинул вперед.
Над полем еще стелился туман, но мне он не мешал. Чай меня хорошенько взбодрил и оптимизма прибавилось. Встретившийся хутор я вновь обошел – ветер дул оттуда, и пахло готовящимся завтраком. Раз так густо и далеко несет запах, то, логически рассуждая, можно ждать, что там варит или греет борщ не пара женщин, а работает пара полевых кухонь, а то и больше. Лучше я не буду рисковать. И еще раз пожалел, что нет у меня какого-то оптического прибора, чтобы издалека усмотреть, кто там в хуторочке что варит. Но с собой брать оптику я не стал, а тут никак не попадалась она так, чтобы изъять и ничего за это не было.
Впрочем, я недолго страдал по оптике, ибо желание мое сбылось, но как мне не хотелось бы такого удовлетворения в будущем! Потому как я наткнулся на разбитый наш обоз. Видимо, немецкие танки застали вереницу подвод на дамбе и прошлись «головней» по нему. Кто уцелел на дамбе и убежал на мокрый луг – был расстрелян на нем. После чего остатки посбрасывали с нее вниз, так что под греблей, как здесь ее называют, образовался сплошной вал из раздавленных и простреленных людей, лошадей и обломков телег с их содержимым.
Правда, регулярно по дамбе мотались немецкие мотоциклы, так что приходилось притворяться мертвым. Но мотоциклисты среди множества тел в серых шинелях не заметили одного живого. Потом я не выдержал этого царства мертвых и убрался оттуда подальше, нагруженный разным полезным скарбом. Но меня все добытое недостаточно радовало.
Уйдя под прикрытие прибрежного ивняка, я сел и стал успокаиваться. Столько убитых на небольшом клочке земли я раньше не видел. Даже при том налете, когда наш эстонский «максим» приказал долго жить вместе с переносившим его Прошей. А сейчас… Ну, наверное, полсотни убитых страшным валом возле дороги, и кто знает, сколько дальше, по всему лугу, вплоть до предела дальности пулеметов…
Чтобы вырваться из лап стресса, я достал лист бумаги и принялся записывать фамилии убитых, которые я увидел в их документах. Всего десяток я успел посмотреть. Конечно, можно было собрать их с собой, а потом спокойно переписать, но это означает, что они уйдут безымянно, ибо кто знает, что будет со мной дальше. А так бабы и детишки из села закопают, и сохранится память, что были там такие-то и такие-то.
Ну да, и тут возможны варианты, но вот сохранилась же петлица с генеральскими звездами у безвестных останков в вяземском окружении, и так нашелся командарм Ракутин, о судьбе которого никто не знал много лет[12]. Из кольца не вышел, смерти его никто не видел, в плен не попал. Его зарыли в лесу местные жители (скорее всего), вот так он и нашелся. Да, возможно, их документы заберут немцы, поглотит плямя пожара, но не все же!
Так что пока запишу: Миронов Алексей Кузьмич, 1922 года рождения, комсомольский билет выдан Кинельским райкомом комсомола. Куйбышевская область, значит. Что-то не смог вспомнить, где этот город Куйбышев, ну ладно[13]. Маленецкий Антон Юрьевич, это тот лейтенант, которого очередь, считай, надвое перерезала. Двадцать первого года рождения, Бежецк Калининской области. А, это сейчас Тверь! Так, кто был третий…
Вот теперь надо подумать и об оружии. Ну, от ТТ я не откажусь, как и от дополнительных гранат, и карту уж как-нибудь дотащу, не говоря уже о бинокле. А вот поднятый мною ППД с двумя рожками, как с ним быть-то? У меня и карабин есть, а тащить и то, и другое тяжеловато. Да и не очень удобно. Если консервы поесть, то потом легче станет, но вот автомат не похудеет. Неужели придется карабин выбрасывать?
Я решил не гнать лошадей, а решить этот вопрос попозже, когда успею разобрать и привести все в порядок. Ведь выбросить – это всегда успеется. Рассовал все, как мог (а ощущения были, словно мне опять эту коробку с дисками в нагрузку дали), и пошел дальше.
Уйдя подальше от места побоища, я снова занялся полученным добром. Прямо как древний Робинзон Крузо или многочисленные герои попаданий в иные миры. Ну да, есть в этом элемент штампованности, но, с другой стороны, а ведь в таких ситуациях от запасов многое зависит. Есть у тебя еда – значит, своих сил хватит дойти. Есть патроны – отобьешься от мешающих. А нет их – все становится куда сложнее, хотя еще возможным.
ТТ на вид был исправным, полностью заряженным. Я его, осмотрев, убрал в левый карман шинели. Патрон в патроннике, но курок не на боевом взводе. Так что будет элемент внезапности для некоторых. Обе лимонки, обернутые подобранными там же тряпками, – в противогазную сумку. В своей гранатной уже некуда, а на пояс – да ну его. Белье, флягу и две банки бог весть каких консервов (этикетки отлетели) – в вещмешок. Мешочек с сухарями – тоже в сумку, она уже изрядно раздулась, но еще нести можно. Впрочем, сухари легко переходят на переноску желудком. Бинокль пока повесил на грудь. Ну да, пока я сижу тут под дубком, он вперед не перетягивает. Карту временно засунул за пазуху, чтобы не потерять при резком старте, и взялся за автомат. Убитый хозяин его уронил в грязь, и она успела засохнуть приличным слоем. Кстати, я в результате последнего дня уже тоже выгляжу немногим лучше, чем бомж, ибо поиски добра на краю болота и попытка прикинуться мертвым на мне плохо отразились. Но гигиена будет чуть позже, а пока я стал оттирать автомат мокрой травой и ветошью. И обнаружил, что карабин выкидывать не придется. ППД-то получил от немцев смертельное ранение, как и хозяин. Правда, будь тут оружейная мастерская, то, может, ствол бы там заменили, и служил бы автомат, как новый, но нет ее. А таскать с собой непригодное железо – увы, нет у меня транспорта. Потому ценное оружие отправилось в яму, под воду. Туда же ушли затвор вчерашней винтовки и оба магазина. Правда, из них я выбрал патроны – все же ТТ у меня есть, хотя и без запасного магазина. Ладно.
Я немного оттер мокрую грязь с лица, рук и шинели, помыл сапоги и ремень. Ну, надеюсь, что чуть лучше выгляжу.
Теперь – карта. С большим трудом разобрал, где это я и куда шел. Увы, сказались издержки прежней жизни – пользовался только картами автомобильных дорог, а многих значков и близко не знаю. Вроде как это – обозначение болота. Вот это – источник, а это что? Похоже на циркуль, приставленный к кружку. О, да это еще и двух родов бывает! Вот здесь с пустым кружком, а на краю этого села – с залитым краской! Что бы это могло быть?
Вот, блин горелый, тяжкое наследие 90-х в стране и разгильдяйства во мне лично! Все пытаюсь заткнуть пробелы в знаниях, но там еще столько дырок… А автомата жаль. До невозможной степени. Но все же я прав: если б знать, что завтра я выйду к своим, то можно было бы и помучиться. Так что надо лишнее не таскать и выходить за Псел. Вот тут эта проклятая дамба, а мне – сюда…
Спасибо, товарищ лейтенант, что карту оставил для меня, хоть теперь представление будет на ближайшие несколько дней, куда тащиться. И остальным тоже спасибо, у кого нашлось что-то полезное, чтобы к своим идти легче было.
Забыл добавить, что когда отступаешь и этому отходу конца и краю нет, то настроение настолько паскудное, что не хватает слов для описания. Просто какая-то черная полоса отчаяния. Легче было держаться в доте: опять попали, еще кто-то ранен или убит, но ощущаешь, что ты держишься, и жертвы твои не напрасны. Так отвратно себя не чувствовал, даже когда глядел на трещины в бетоне, после того как наш дот чем-то так достали, что мы заопасались быть закупоренными внутри. Так что долгое и постоянное отступление подрывает дух. А еще хуже, когда пробираешься один кустами и огородами, стараясь, чтобы никто тебя не увидел, словно ты совершил что-то постыдное и скрываешься от людского взора, не в силах его вынести. Своего рода Каинова печать. Лучше такого и не испытывать никогда. Ни пеших маршей по захваченной врагом территории, ни этого угнетения в душе. Ну, про то, что здесь территория занята немцами и каждый из них готов до тебя добраться, если сможет, и говорить нечего. От этого дополнительная морока – уставшие нервы все время выдают, что как будто кто-то за тобой следит, даже когда этого не должно быть. Вот сижу я в овраге у костерка и ощущаю злобный сверлящий взгляд в спину. А в двух метрах от меня – стенка оврага, откуда злобно глядеть может разве что полевая мышь или крот. И на шорохи с хрустом тоже реагируешь каждый раз, как будто идут по твою душу.
Я пытался мудрить и выбрать, как лучше идти к своим. Очень соблазнительно выглядела здравая мысль днем затаиться, а двигаться ночью. Как бы. Потому как и ночью полностью движение по дорогам не останавливалось. А когда в тебя бьет свет фар, то, даже если ты далеко от дороги, все равно невольно думаешь, что это тебя обнаружили, вот сейчас обстреляют, а потом и догонят. Ну и ходить по полям опасно. Я, попробовав, свалился в невидимую в темноте воронку на поле и чуть не убился, после чего долго употреблял разные непристойные слова в адрес всего, что было вокруг меня. Ходить же с фонариком по ночному полю – это верх идиотизма. Поэтому принял решение идти тогда, как только можно, но желательно, чтобы было видно, куда это иду и что под ногами делается. Оттого старался идти рано утром и вечером, исходя из мысли, что в это время немцы либо собираются в путь, либо заканчивают его и готовятся к ночлегу. По большей части так и было, но всегда находились извращенцы, путавшие мне стройные теории. Днем я тоже ходил, но лишь когда можно было укрыться в овраге или в перелеске.