ложив свое наступление в долгий ящик), или медленно готовиться к этому удару (рискуя потерей Харькова). К первому варианту склонялся командующий немецкой группы армий «Юг», но в Берлине настояли на втором. И тут был такой нюанс: если бы Тимошенко активно вводил свои танковые корпуса и еще дальше продвинулся ими, то немцы могли не выдержать и решиться на отказ от окружения сил фронта. Может, даже вообще на отход из Харькова. Но так не случилось. Ввод в дело танковых корпусов был задержан, и возможность победить ушла. Но это я знал как человек из будущего, а пока вздыхал и ждал того, чего дождаться было нельзя.
Как жил я с февраля по май? Как обыкновенный рядовой пехоты. То есть много работал, иногда отдыхал, вздыхал по культурному отдыху и по Наташе, которых мне так не хватало. Хватало только работы – вот этого было всегда вволю и до офигения. Ну сами посудите. После январских боев мы отошли частично на свои старые позиции, частично – нет. Во втором случае надо брать и долбить скованную морозами землю, отрывая окопы и ходы сообщения. Ломом и на полный профиль.
Прошло время, снег начинает таять, и мы снова беремся за инстумент, доделывая траншеи и прочие сооружения. Зачем? Ну, вот в феврале мы отрывали траншею с учетом того, что лежит двадцать сантиметров снега. Да, потом снег этот тает, вот и надо бороться с этой напастью. Плюс и вылезают разные огрехи, нам не видные, но заметные начальству, да еще и начинается совершенствование обороны. Минные поля, еще проволока, дзоты. Про них сейчас расскажу.
Я опять попал в пулеметчики, и понятно, что во вторые номера и на «максим». Этому предшествовало пополнение, которым нас напитали очень неплохо. Но вновь призванные были явно недоученными. Встречались среди них и ребята из-за решетки, решившие стать более полезными стране, но это еще не так страшно. А вот то, что знали они военное дело на уровне меня под Кингисеппом, это было значительно хуже. Вот и приходилось искать людей, кого можно оторвать от дела. Ведь наличные пулеметчики – они же еще и своим делом заняты. А тут есть в стрелковом взводе два типа, признавшиеся в том, что знают устройство пулемета. Саша, который может как второй номер, и Максим Федорович, в гражданскую воевавший пулеметчиком на бронепоезде. Вот их и припахали вместе с разными другими, а потом командир пулеметной роты Давиташвили (глядя на него, в жизни не подумал бы, что он грузин), когда получил не только пополнение народом, но и два новых пулемета, пошел к комбату и выпросил нас к себе. Наш ротный бросился в бой за дело своей роты, но не преуспел. «Поздно, закомпостировали».
Так что судьба описала петлю, да еще и двойную, ибо сидел я уже в дзоте. Это, конечно, не тот дот, что был близ Нарвского шоссе, но как бы его бюджетный вариант. Два наката бревен, семьдесят сантиметров курской земли сверху и двойная стена спереди, где между стенами засыпана тоже земля. В расшифровке – деревоземляная огневая точка. Вообще он послабее, чем наш «Чонгар», но бывали же не столь мощные доты. 75-миллиметровый снаряд должен держать, так сапер-инструктор говорил. Мины-то точно удерживал, это мы уже ощутили, только земля между бревнами немного осыпается на голову или за шиворот. Так, чтобы помнили, что это все не шутки.
Кроме дзота мы подготовили еще три открытые площадки для смены позиций под огнем. Собственно, из дзота мы старались не стрелять, чтобы не открыть свое местонахождение. Стреляли обычно с открытых площадок. Причиной было то, что дзот наш был с амбразурой, направленной к противнику. Когда открываешь огонь, открываешь и себя ему тоже. За тобой будут охотиться, а стойкость нашего «сарайчика» к огню по амбразуре невелика. В «Чонгаре» наши амбразуры закрывали бронезаслонки в 40 миллиметров. Пули ее не брали, огнеметная струя тоже не пробилась за нее (мой тогдашний первый номер успел закрыть заслонку, оттого мы и не погорели, как куры в духовке). Комендант говорил, что она выдержит и снаряд противотанковой пушки. Со вторым таким же, попавшим в то самое место, уже никаких гарантий, но все же. А у нас тут амбразуру закрывала только деревянная плаха на петлях, которая чисто для маскировки.
Были еще и другие маленькие нюансы вроде отсутствия принудительной вентиляции и отсоса угарного газа, которые и в доте не всегда справлялись, а здесь бороться с угарным газом будет только сквозняк. Жили мы в блиндаже чуть в стороне, потому как в самом дзоте было тесновато – два на полтора метра. То есть набиться погреться еще можно, но вот воевать всем расчетом – нет. Поэтому обычно мы там находились втроем – первый номер, второй номер и подносчик. Начальник же наш когда был с нами, а когда выходил и, как горный орел, обозревал окрестности.
Немецкие снайперы нам не докучали (возможно, их в тамошней дивизии совсем не было), зато пулеметы и ротные минометы старались вовсю. Батальонные вступали в дело только иногда, группой и старались достать наши станковые пулеметы, а просто беспокоящих налетов от них почти не было. Зато их младшие братья действовали активно. Если с немецкими пулеметами мы старались бороться, то как достанешь ротный миномет? Мы – никак, потому наилучший способ борьбы с ними был пассивный, то бишь либо перекрытие, либо побыстрее смыться.
Пулеметы же регулярно портили нам жизнь. Как днем, так и ночью, как прицельно, так и бесприцельно. Просто запустят очередь впритирку к брустверу и прочешут траншею. Кто невовремя высунулся – тот покойник или раненый. Мы тоже устраивали с ними дуэли. Если наш пулемет на открытой площадке и мы видим, что немец безобразничает, то его тоже обстреляем. Немец мог смотаться от греха подальше, а мог и в перестрелку с нами вступить. Были у них такие герои.
У нас было преимущество – щит, хотя иногда его снимали, чтобы лучше замаскироваться. Вот тогда чувствуешь себя как-то неудачно. Вроде как и щит – это не панацея и всех не прикрывает, но сняли – и у тебя ощущение, как у голого, что гуляет возле рассадника комаров. Попадали ли мы в немцев в таких дуэлях – возможно, и да, а точнее пусть скажет кто-то другой. Второй номер смотрит больше на ленту, как она идет и сколько еще осталось. Все остальное – второстепенно. То, что они затыкались и меняли позицию, это однозначно.
Но кроме этого изменения положения были еще две предпосылки. Комсорг батальона подходил и спрашивал, как у несоюзной молодежи, не желаю ли я стать комсомольцем. Но тут камнем преткновения встала моя религиозная позиция. Я, хоть не сильно религиозен и в церкви бываю раз в год, но атеистом не являюсь, поэтому ничего из этого не вышло.
Еще меня наш командир стрелковой роты Шепелев склонял к тому, чтобы я в военное училище пошел. И тут сам виноват: сказал бы, что у меня пять классов образования, когда в списки заносили, так и не спрашивали бы. А так хитрость проявил, но недостаточную: вместо десяти классов, что закончил, сказал, что восемь. В это время, правда, школа разделялась не так, как в наше, и неполное среднее было не восемь классов, а семь. Так что я невольно выступил как человек, что решил учиться и дальше, но не смог. Увы, я хоть в школу и ходил (не без прогулов, правда), сильно себя наукой не нагружал, за что теперь бесконечно стыдно, что, допустим, английского практически не знаю. В памяти остались только те слова, что на панелях управления бытовой техникой есть. По географии приходится регулярно пополнять знания. То есть я каждый раз, будучи за компом, специально изучал материал про один-два города, чтоб хоть иметь представление о стране, в которой я живу, и про те города, где не был и, может, и не буду. Про алгебру вообще молчу. Но, правда, на практике мне ее знания пока ни разу не потребовались. Так что приходилось тратить время на то, на что мог и не потратить. Ах, да, про военное училище. С этим тоже не получилось. Пришлось сказать про глаза, что меня медкомиссия в училище завернет обратно. К командирам ведь требования по здоровью жестче. Ротный, несколько раздосадованный, меня отпустил, а потом ситуация с уходом в пулеметную роту. Я подумал, что теперь его, наверное, своим видом раздражать буду, но ошибся. При встрече никакого неудовольствия от лицезрения меня во взоре не было.
Я уже говорил, что страдал от культурного голода. А как тут быть? Не дом, однако. Кино последний раз смотрел еще в декабре, и был это тот самый «Чапаев». Тут мне вспомнился рассказ про одного ушлого кинопрокатчика, только из более позднего времени. Его посылают в район с уже всеми много раз виденным фильмом «Парень из нашего города». Вот он в каждом населенном пункте и писал афишу: «Состоится кино «Парень из нашего Старгорода». В следующем: «Парень из нашей Ивановки» и так далее. Формально-то он прав, хоть и хитрая зараза.
Книг у меня было две, и я их читал, пока еще был в состоянии. «Золотой теленок» и наставление по «максиму». Правда, и темнело рано, да и надоедало одно и то же читать. Но куда денешься, и свободное время все же случается, хотя столько дел вокруг – и пулемет, и своя винтовка, и работы в траншее, и наряды, и содержание себя в порядке… Хорошо, что забежал в ту хатку и подобрал Ильфа с Петровым. Еще там был учебник арифметики, но ему уже давно пришел печальный конец – раскурили. Некоторые курящие еще и ворчали, что бумага толстовата, но их одергивали, дескать, на дворе декабрь, листьями не воспользуешься, да и другой бумаги нет, радуйтесь тому, что имеется.
Конечно, политинформации нам регулярно проводили, содержимое газет читали и пересказывали, но я привык к большему и постоянно ощущал себя недокормленным новостями. Нельзя сказать, что это было в новинку, но, увы, хотелось бы получше.
Спасение было в пении. Хотя голосом меня природа обделила, да и инструментов в наличии не было, но ведь можно петь и без сопровождения. Здесь к этому относились проще: поет человек знакомую песню – подпоют, незнакомую – послушают. Могут и подбодрить, если слова понравились. Вот со словами были проблемы, потому как в мое время слова песен были не всегда созвучны людям прежних лет, да и не было акустического фона, что маскировал бы разные огрехи автора текста. Поэтому я старался выбирать из современных мне песни разных фолк-групп, какие смог вспомнить. Конечно, песни про ведьм и оборотней – это тоже не совсем созвучно, но хоть понятно и просто. Да и достаточно складно.