каком закутке немец в дыму прячется, а обстрелял все возможные углы. На шестом выстреле угадал и угодил. Да, не грех бы снова таким разжиться.
Старший команды пошел к коменданту станции, и спустя часа четыре ожидания посадили нас на поезд, разместив на платформах с полевыми кухнями и грудами ящиков. Наше присутствие часовых смущало: а вдруг кухню в карман засунем и с собой утащим? Потому они грозно бдили и порыкивали, если опасно близко очутишься возле штабеля.
Поезд, что называется, подпирал все наличные столбы и до Воронежа тащился почти до утра, то бишь часов двенадцать. И то до самого города не дошел, а высадил на каком-то полустанке, дальше пришлось топать пехом. Правда, ворчание по этому поводу в народе быстро прекратилось, потому как позади послышались взрывы бомб. Да, рассвело, и немцы прилетели на работу.
Мы большую часть дня топали до Новой Усмани. По дороге нас обстреляла пара «мессершмитов», пронесшаяся очень низко, но никого не задевшая. Видимо, мы дернулись не в ту сторону, куда рассчитывали фашисты, потому и не пострадали. А идти на второй заход они не стали.
Марш меня вымотал, потому как за месяц с небольшим лежания в госпитале я обленился и давно ничего тяжелого не таскал. То есть пару раз помогал санитаркам, но вот постоянной каждодневной работы в госпитале не было. Да и первое время вообще приказали вставать только по нужде, чтобы хуже не стало, но что могло случиться, то военврач не пояснил. Вот и детренировался. Но не я один начал кашлять и задыхаться. Да и раны, недавно зажившие, еще у людей побаливали.
В итоге удалось пристроиться на попутные машины. В кузове были ящики со снарядами, но лучше быстро и опасно ехать, чем хорошо и безопасно идти. Да и как-то к разным опасностям привыкаешь, и часть из них не кажется тебе чем-то опаснее, чем переход оживленной улицы. Не чувствуешь опасности в этом, в других же случаях звенит внутри тревожный колокольчик. Сейчас у меня не звенело, и ожидание оправдалось. Ехали, пока с шоферами было по пути, потом снова поперли через поля наискосок. Еще десяток километров – и село Масловка.
«Станция Березайка, давай вылезай-ка!» И нам пришлось вылезать. Еще пару километров от штаба – и вот 460-й полк 100-й стрелковой дивизии, день открытых дверей. Дивизия только сформирована, но от красноармейцев с опытом никто не откажется. По крайней мере наш комполка так и сказал. Что интересно, для командира полка у него звание было маловато – капитан. Но не будешь же спрашивать, отчего. Так что я сначала оказался в отделении сверхштатным, но потом одного красноармейца убрали, переведя в другое на место заболевшего.
Да, пока мы двигались из госпиталя к фронту, меня грызло ощущение, что я безоружен. На лечении, когда температура полезет к сорока, не до оружия. Сейчас же ощущение было неприятным, но вполне оправданным. Мало ли, случится очередной прорыв немцев, и попробуй с ними бороться, взяв пайковую селедку за хвост и разгоняя ею пехоту и танки. Но и в дивизии оружие нашлось не сразу, а через двое суток.
Пока не вооружился, придали меня расчету ручного пулемета, и ходил я на дневные и ночные учения как их вьючный транспорт. А что, я даже говорить могу и при нужде пулеметчика заменю, ибо диск вставлять умею и изготавливать к стрельбе – тоже. Стрелять – это как выйдет, но тем пулемет и хорош, что очередь исправляет ошибки прицеливания.
Вовка и Васька (так звали пулеметчиков) немного понаслаждались бесплатным транспортом, но халява быстро кончилась: выдали мне винтовку, и каждый стал таскать свое бремя. ППШ в отделении, кстати, был, а вот самозарядок – ни одной, хотя вообще я их здесь видел.
Наш отделенный командир был из кадровых, четверо – из ребят, которым недавно восемнадцать-девятнадцать стукнуло, остальные, почти поровну, делились на бывших саперов и запасников, которых призывали в конце зимы – в начале весны.
Насчет саперов. Я удивился, но, как оказалось, под Вологдой для чего-то собрали кучу саперов, наверное, аж несколько тысяч человек, и они вокруг города и в области разное полезное строили. А весной части расформировали, и их передали в пехоту. Правда, за зиму они поработали всласть, а вот оружию и тактике учены практически не были. А как им учиться, если у них в части было всего несколько винтовок, не то пять, не то шесть, да и те иностранные, и пользовались ими только для караульной службы. Так что учиться пришлось весной и в начале лета, когда их в стрелки передали и оружием обеспечили. Что именно саперы под Вологдой строили, я спрашивать не стал. Вдруг это военная тайна.
Повоевавших в отделении оказалось трое: командир, Федор Павлищев, побывавший на финской, и варяг в моем лице. Так что сейчас шла учеба: что еще не усвоили, то необходимо срочно усвоить. А это намекает на скорое выдвижение на передовую. Что же нас ждет? Штурм Воронежа или будем по Дону обороняться? Насколько мне помнится, фронт довольно долго стоял по Дону, почти до Сталинграда, а это уже приличное расстояние. Вот насчет теперешней своей дивизии я точно не знал, что ее ждет. Ну так и остальные тысяч десять человек из нее тоже этого не ведают. Вот комдив знает, если уже в штабе армии побывал и задачу получил. И кто-то из штаба, а остальным пока не положено. Они слушают канонаду из Воронежа и ждут команды.
Кстати, голос артиллерии из Воронежа доносился куда мощнее, чем с юга. Насколько я представлял, дальше к югу река Воронеж сольется с Доном. Значит, там стреляют реже. Тогда, логически рассуждая, если нас после этого поведут на север, значит, нас ждет что-то серьезное, а если на юг – будем реку охранять. Да и снова, логически рассудив, получается, что Воронеж какую-то промышленность имеет, и населения там, как в областном городе, тоже немало. Так что воевать за него и мы, и немцы должны. Отвоюем город – промышленность будет на Союз работать, жители в армию призываться пойдут, когда нужно, на заводах трудиться и прочее полезное делать. Немцы в Воронеже удержатся – значит, у нас не будет воронежских заводов и воронежских людей. Воспользуются ли немцы здешними заводами и здешними жителями как бесплатной рабочей силой? Кто его знает. Но даже если и совсем нет, то нас они их лишат.
Я почему про это еще и думал? Потому что в мое время слыхал: вот зачем тот город обороняли? Мол, оттого его перепахали артиллерией. И штурмовали другой – зачем? Зачем тот же Берлин брали? А вот и затем. Пока Берлин гитлеровский, у Гитлера на два миллиона (или сколько там) людей больше, и на двадцать заводов (а может, и больше) тоже. Когда они взяты у Гитлера – Гитлер слабее.
С учетом обстановки весны сорок пятого взятый Берлин даже без Гитлера в нем оставляет у Германии не так много територии, населения и заводов. Да и брать Берлин нужно огромными силами. А чтобы поддерживать в нем порядок, этих сил нужно совсем не так много, да и то будет не армия, а НКВД. А освободившиеся силы Красной Армии пойдут из Берлина брать остальное, и у Гитлера останется еще и еще меньше. Вот такая вот мысль у меня получилась. Может, до этого и без меня уже додумались, но я это честно продумал сам и пришел к такому выводу.
А пока дело пахнет штурмом Воронежа. Значит, скоро будет это:
Пойдет, и Божье солнышко осветит блеск штыков
На маковках высоких гор и выше облаков.
За кровь своих товарищей умеет мстить солдат:
За кровь их души нехристей столкнем штыками в ад![16]
Гор тут таких не будет, ибо автор написал стихи о Кавказских горах. Но насчет ада я постараюсь.
К 12 августа мы были готовы к наступлению. Как я уже говорил, левобережная часть оставалась за нами и активно расстреливалась немцами. Это был низкий берег, а правый, теперь немецкий, нависал над нами. А все закон Кориолиса: течет река с севера на юг, и правый берег у нее выше левого. Правда, есть извилистые реки, где на излучине все меняется, но тут, на Воронеже, все было классически.
Неглубокая (ну, так я слышал) и не сильно широкая река Воронеж, с полкилометра поймы, за ней – Чижовка, не то предместье, не то захолустный район города, чуть подальше – центр. Через речку идет ныне взорванный мост, к нему через пойму – дамба с дорогой поверху. Вот такое будущее поле боя.
Да, как оказалось, возле дамбы на том берегу – небольшой плацдарм, что за неделю до нас отвоевала одна из дивизий, оборонявшихся по берегу. А мы наступали правее их. Ночью на берегу готовились к утренней атаке, подтягивали орудия для стрельбы прямой наводкой по тем пулеметам, что будут бить по переправе. Саперы заготавливали нужное для постройки штурмового мостика.
Что такое штурмовой мостик? Это такое переправочное средство, узенький мосток на поплавках. Поплавки делались из какой-то прорезиненной ткани, и саперы их набивали сеном. Сверху них – узенький настил, лишь немногим шире полуметра, а в качестве перил – натянутый трос. Когда бежишь через него, он под множеством ног ходит, аж страшно становится, и думаешь, что такое он не выдержит. Лекарство от этих дум одно – беги быстрей и не смотри ни назад, ни вбок.
Пулеметные очереди свистят над головой, в стороне взлетают столбики минных взрывов, а ты беги, вдруг успеешь быстрее, чем немцы в мостик мину всадят! Мины падают то в воду, то в грязь, то на землю, потому сверху на тебя валятся то вода, то грязь, то огрызки какой-то травы, а ты все равно беги! За тобой все равно земли нет, есть только та земля, что под тобой и впереди тебя! А то, что тебя бьет то мелким осколком, то воздухом от разрывов, то грязь и лягушки падают – ничего, вот добежишь и все это немцам припомнишь: и осколок, оцарапавший руку, и эту чертову лягушку, что на плечо свалилась, как эполет, черт ее раздери еще раз после немецкой мины, за все, на меня упавшее!
Да, бежишь не след в след, а с разрывом метра с два. Когда тащить «максим» собрались, сапер сказал, что надо пореже после него идти, метра так в три или чуть больше, так как тяжело. Нет, стоп, это был уже второй штурмовой мостик. Да, саперы его делали быстро. Собирали прямо на воде, метра три-четыре в минуту, а потом соединяли. Четко ребята поработали. Потом говорили, что этот комплект может и под плотики пойти, просто будет не сплошная лента, а куски его – паромчики. Можно пулемет, можно миномет перевозить. Вот лошадь вроде нельзя, так как она тряского мостика боится и взбрыкнуть может, вылетев за настил.