С осени, когда бои на фронте затихли, нам еще долго не было покоя. Совершенствование обороны, работа на дорогах и прочее. Я раньше говорил, что пехотинцу работы всегда хватает. Саперу вообще покой только снится как нечто недостижимое и нереальное. А когда война кончится, он вернется в разрушенный свой город, поселок, село и будет отстраивать, что требуется. «И вечный бой!» (и далее по тексту). А мне гигантские объемы работы помогали меньше думать о Наташе.
Идя к камню, я не рассчитывал, что так все будет долго. Но текли месяцы и уже даже годы, а жена виделась только во снах, да и то как редкий подарок. Конечно, мои товарищи, как и я, тоже своих родных не видели годами и месяцами, но все же, все же…
А у меня еще бывала такая мысль: что будет с Наташей, если какой-то немец не промахнется или я его сюрприз не замечу? Вот-вот. От таких вопросов впору на стенку полезть. Если же начнешь думать про то, что есть какой-то мой двойник, что воевал где-то под Питером и погиб в Риге, хотя я тогда вернулся к себе, а сейчас снова пришел в это время, то голова вообще кругом идет. Так что саперная лопата или щуп выручают от разрыва души. Лучше ковыряться в земле, отыскивая мину, чем в этой метафизике.
Но есть еще один метафизический момент, от которого вообще оторопь берет. Я вслух про него и говорить не хочу. В романах такое бывает, но лучше этого в жизни не знать.
…Сорок пятый год начался наступлением на Висле. Первый Белорусский фронт ударил на запад с Магнушевского и Пулавского плацдармов. Наш сосед, Второй Белорусский, начал наступать на север с плацдармов на Нареве, отрезая Восточную Пруссию от рейха. Явно не стояли на месте и соседние фронты, но их места прорывов были далеко от нас.
14 января ударила артиллерия. Но это была маленькая тактическая уловка, а не основное наступление. Немцы ведь стремились дезорганизовать наше наступление, заставив артиллерию перепахивать то место, где нет основных сил. Для этого они старались удерживать передовые позиции минимальным количеством солдат и огневых средств, а основные – держать на второй линии. По их расчетам, наши снаряды ударят по первой линии, нанеся некоторые потери, но заставив израсходовать боеприпасы на эту полупустую позицию. А дальше наши наступающие войска с разгону наткнутся на мало пострадавшую от огня вторую позицию с немецкими основными силами. И застрянут там. Но вот дальнейшее продвижение будет очень небольшим и медленным. Прибудут немецкие резрвы и не дадут расширять и углублять прорыв. Вот против этого и был следующий тактический прием – удар передовыми батальонами. Артподготовка перед ним производилась, но не в полную силу.
Если немцы, по обыкновению, сильно оголят передовую позицию, то наш удар углубится на несколько километров (два-три, иногда меньше). А дальше последует артподготовка полной силы по второй позиции и ее прорыв. Ну а если немцы всеми силами сидят в первой траншее, то это будет сразу видно по силе сопротивления. Вот тогда передовые батальоны приостановятся, и артиллерия пройдется смерчем по немецким передовым укреплениям, плотно занятым немцами. С соответствующими потерями.
Утром 14 января 8-я гвардейская армия перешла в наступление. Когда огневой вал, сопровождающий пехоту, покатился вперед, на нейтралку вышли танки-тральщики нашей бригады. И при них мы. Как и всегда. Танки тралили четырьмя парами, идя уступом друг за другом. Идут, проделывая проход метра на четыре.
Как только под тралами начали рваться мины, мы поднялись и побежали за танками, отставая от них метров на полсотни. Щупом-щупом – ага, вот она, теллермина, не попавшая под каток трала… Ловушек нет, нажимная крышка не установлена, удалил взрыватель и отбросил ее из прохода. Так, где там следующая… Так вот надо расширить проход до 10–15 метров. Мы потом будем нести комендантскую службу, установив флажки и направляя танкистов и пехоту в нужное место.
А над головой гремит канонада. И земля трясется под ногами от взрывов снарядов на позициях немцев. Вроде как я читал, что подтягивали по триста стволов на километр фронта и выпускали сейчас по полному боекомплекту. Даже когда эта масса снарядов летит над тобой, голова сама уходит в плечи, опасаясь, что какой-то из них чиркнет по каске. Вообще такое возможно, но лучше об этом не думать.
Еще одну стальную «тарелку»… Еще, еще… На проходе мы выбрали тридцать шесть мин «обоего пола», да еще сколько-то рванули под тралами. Может, больше, может, меньше, черт их знает – в таком грохоте разве различишь, что это рвануло: мина, прилетевший немецкий снаряд или наш недолетный… И под ИСом земля содрогается, когда эта масса брони прет в непосредственной близости от тебя, обдав напоследок волной выхлопных газов. Отчего-то впоминаются «Икарусы» – от них похожий дымный выхлоп был. Мехвода снаружи не видно, наверное, он люк закрыл, а вот командир наверху и глядит, куда несут его две широкие гусеницы, где стоят флажки и куда мы ему руками показываем. Ну, мы и голосом старались, только фиг там услышишь наши голоса. Тут нужна сирена вроде судовых.
Комендантской службой при проходах мы занимались довольно долго, ведь прорыв шел успешно, а значит, надо было выбрасывать вперед артиллерию на новые позиции, уже в глубине бывшей обороны немцев. Но, правда, нас усилили ребятами из второй роты, ибо их проход был не очень перспективным, а по нашему уже шла артиллерия на «студебеккерах».
Потом и нам пришел час идти вперед, ведь там много работы, уже не столько для штурмовика, сколько для сапера. А раз уж мы есть под рукой, то мы и сделаем это. Уже проходил через хорошо перепаханную артилерией оборону немцев. Было это летом, в Белоруссии. Так что и сейчас поглядел на полузарытые траншеи и ходы сообщения. Теперь они выглядели как недорытые, потому что густые попадания обваливали стенки и сметали брустверы. После такого удара видимые участки засыпаны наполовину. И в них убитые в фельдграу. Часть завалена землей, это те, кто во время ложного переноса огня, приняв его за конец артподготовки, выскочил в траншею. Но в плане артподготовки было написано, что это еще не финиш и сейчас огонь вернется. Таких переносов делалось два-три, чтобы отбить охоту выскакивать из убежищ на позицию и чтобы их при штурме тепленькими взяли в убежищах. Дзоты и блиндажи тоже побиты – те, какие видно. Проволочные заграждения изуродованы – где огнем, где их смели танки.
При таких плотностях артиллерии на пару километров от передовой немецкого сопротивления практически не бывает. Если кто и уцелел, тому так муторно и тошно, что не до борьбы. Видал таких прошлым летом. Блиндаж у них был глубоким, метров на пять ниже поверхности земли, и его снаряды не пробили. Хорошо поработали тамошние саперы, профессионально. Правда, взрывами завалило вход. Внутри раненых и контуженых не было, ибо метры земли и накаты удержали наши снаряды. Только вот грохот разрывов, сыпящаяся сквозь щели на головы земля, томительное ожидание конца огня, который все не наступал, а снова возвращался… Ну и потом ощущение того, что ты замурован, отчаяние и спешная работа по самоткапыванию лишили их сил к сопротивлению. Поэтому, когда они откопались и увидели, что все, мы уже тут, то сразу же подняли руки. Выглядели они тогда сломленными. Живые, не раненые, но уже не солдаты. Да, если бы все было, как пару лет назад, то они бы не сломались. Переждали четверть часа слабого огня, выбежали по команде, заняли свои ячейки и расстреляли атакующих. А вот такой ад артподготовки их просто растер, как плевок по тротуару.
Взводный нас поторапливал, поэтому сильно по сторонам поглядеть не удавалось. Так, бросишь взгляд налево – ага, очередная полузарытая траншея, над нею сгоревшая тридцатьчетверка. Какая-то гадость все же уцелела и ее сожгла. Надеюсь, он где-то там поблизости украсил собой утренний пейзаж разгрома. Бетонный дот совсем небольшой, одноамбразурный. Правый угол пробит тяжелым снарядом, вывалившим полстены и закудрявившим арматуру. Вспомнилось название, данное во время финской войны одной нашей гаубице – «карельский скульптор». Больно живописные развалины, заплетенные арматурой, оставлял ее огонь. А вот этот артподготовка не тронула. Зато вокруг амбразуры мощный слой копоти. Огнеметчики поработали. Дошли до позиций артиллерии немцев. Там тоже ад и скрученное железо.
Потом нам нашлась работа: делать проезд через противотанковый ров. Вот тут пригодились битые немецкие позиции артиллерии. Расширили воронку, уложили туда собранные немецкие снаряды, присыпали и подорвали. Откос сполз вниз, сделав достаточно пристойный спуск. А дальше уже пошли в ход лопаты – по облагораживанию его. На другой стороне рва сделали то же самое. Проход готов. После – снова разминирование, и еще разок оно же…
День прошел плодотворно, и хоть мы вымотались смертельно, но наступление шло успешно. Перед сном я попытался вспомнить: а мне это не показалось, что авиация сегодня не летала? Но так и не вспомнил. Ну, не будить же соседей с таким неотложным вопросом! Потому я и заснул, решив, что с утра спрошу. Где уж там, с утра был новый боевой день. Вспомнил я об этом еще раз где-то через неделю, улыбнулся и не стал никого беспокоить. Какая уже теперь разница, летали наши самолеты тогда или нет. Даже если нет, все равно справились без них.
…Немецкая же оборона просто рухнула. А две танковые армии фронта рванулись вперед, сметая и оттесняя всех тех, кто случайно или специально оказался на их пути. Тут еще случилось так, что отходящие на запад немцы отчего-то отклонялись и уходили в полосу действий соседей с Первого Украинского. В итоге перед фронтом оказалась брешь, которую защищать противник мог только кое-где, ибо на большее не хватало сил. Танковые армии проскочили сквозь приграничные укрепления вдоль бывшей немецко-польской границы и двинулись к Одеру. В итоге задержать там их немцам не удалось, хоть вдоль границы и были укрепления, и в них даже кое-где гарнизоны, а еще заграждения и прочее. Вот только занимать их было особенно некем: кто еще не отошел от Вислы, кто еще не прибыл из тыла. Поэтому заняли теми, кого нашли, то бишь фольксштурмом и имперской трудовой службой, а во многих местах и вообще никого не отыскалось. Рвались на запад не только танковые армии, но и подвижные отряды, что сформированы были в общевойсковых армиях. То есть 14 января началось наступление, а уже в первых числах февраля войска начали выходить на Одер. Даже пехота.