Кроме библии там лежала пачка советских денег. Мама очень хотела купить диван, который предполагалось поставить мне вместо раскладушки. Увы, так и не успела его приобрести, а сейчас он уже был как бы и не нужен. Я пересчитал деньги. Оказалось, что здесь находится три с половиной тысячи рублей. При маминой зарплате в семь сотен в месяц, здесь было гораздо больше, чем на обычный диван, который стоил в районе трехсот-пятисот рублей. Похоже, мама собирала деньги к моему окончанию училища. Здесь же лежали около десятка фотографий, меня и мамы сделанных здесь в Магадане, какие-то справки, квитанции об оплате за квартиру, дрова, свет, воду. Я перебрал все что было, но ничего, чтобы как-то касалось отца так и не нашел. Задумавшись повторил про себя все услышанные от мамы слова, она говорили что-то о том, что документы находятся под крышкой.
Внимательно осмотрев крышку чемодана, обнаружил несколько швейных игл, удерживающих тонкий картон, на котором были наклеены какие-то картинки с видами природы. Мне всегда нравилось разглядывать их, и всегда казалось, что этот картон намертво приклеен к фанерной крышке. Осторожно удалив иглы, я зацепил кончиком ножа картон и потянул на себя. Какая-то его часть отошла чуть в сторону, и я увидел длинный чуть узковатый конверт старого образца. Такие были в ходу еще до моего рождения здесь, но я прекрасно помнил их еще по прошлой жизни.
Достав конверт, осторожно открыл его и увидел лежащие в нем несколько фотографий. Первая же извлеченная из конверта фотография отправила меня буквально в шок. С нее на меня смотрел улыбающийся во всю физиономию Леха. Да-да! Тот самый Леха, мой лучший друг из прошлой жизни. Алексей, был сфотографирован в полный рост в военной форме майора Военно-Воздушных Сил. Во всяком случае крылышки на петлицах говорили именно об этом. Его грудь украшала какая-то медаль, и похоже орден в виде креста, и каких-то мелких деталей, которые на фотографии было трудно разглядеть. Но то, что это был именно он, никаких сомнений не оставалось. Тем более, что на обороте находилась надпись выполненная размашистым Лехиным почерком, который я прекрасно помнил до сих пор: «Моей любимой Татьяне Борисовне Штейгер, от барона Алекса фон Визен. Мюнхен. Декабрь. 1939 год.»
Мысленно добавив к этой дате семь месяцев, я получил дату своего рождения. Да, я родился немного недоношенным. А что вы хотели, если маму, находящуюся в таком положении, отправили в промерзлой теплушке через всю страну. Как еще выжил-то? Тогда получается, что в этой реальности, моим отцом является Леха? То-то он мечтал, как-то породниться со мной, чтобы посмотреть, как оно там в будущем. Породниться получилось, а вот посмотреть? Хотя, кто знает. Если он занял мое место став здесь бароном фон Визен, вполне вероятно, я смогу найти его в замке. Даже если он был чуть старше моей матери, ему сейчас не должно быть больше пятидесяти — шестидесяти лет. Так что встреча вполне вероятна. Ну что же, цель поставлена, осталось найти решение. На остальных фотографиях, там оказалось еще две, были сняты все тот же Леха, но уже стоящий возле мамы, сидевшей в каком-то кресле. Ниже был вензель какой-то фотомастерской. Похоже фото было сделано в каком-то салоне. И еще одна фотография где мама была сфотографирована одна. На обороте всех фотографий красовалась одна и та же надпись говорящая, что все они были сделаны в декабре 1939 года.
О том, что здесь меня не ждет ничего хорошего, я знал и так. И до сих пор меня удерживал только возраст и мама. Но опять же сбежать из СССР, практически невозможно. В своей первой жизни я читал о нескольких удачных случаях подобных побегов. Не считая артистов, выезжающих на гастроли, которые просили Политического убежища, была какая-то официантка с советского круизного лайнера, что вплавь добралась с внешнего рейда до берега Австралии, и вроде-бы какой-то курсант из той самой мореходки в которой я учился. Это вроде бы произошло в восьмидесятых годах, во время прохождения практики на одном из судов. Там этот курсант бросился за борт, доплыл до берегов Канады, и попросил Политического убежища. Опять же чтобы попросить этого убежища нужно находиться на территории того государства. А чтобы добраться туда, надо преодолеть как минимум две тысячи километров. И только до одного из островов Аляски. Далеко не факт, что на нем можно встретить хоть одного представителя страны.
В любом случае, это дело будущего. Если подвернется такой случай, я конечно попытаюсь им воспользоваться, но пока нужно закончить обучение в мореходке. С этими мыслями, я собрал свои вещи, документы, оставшиеся от мамы фотографии и отправился в порт Магадана, чтобы найти попутный борт до Петропавловска. Нужно было возвращаться в училище и отправляться на практику.
Стоило появиться в конторе порта, как меня догнал чей-то окрик. Удивленно обернувшись, увидел куратора нашей группы Павла Николаевича. Оказалось, что в училище каким-то образом стало известно о моих проблемах, и там несколько переиграли мое назначение, и теперь мне нужно будет проходить практику именно здесь в Магадане. Так совпало, что куратор сошел с борта рейсового пароходика именно сейчас, и сумел сразу же наткнуться на меня.
В благодарность за такое прямо скажем приятное известие, я предложил ему остановиться у меня дома. Тот вроде бы вначале отнекивался, но позже согласился. Ему это тоже было очень выгодно. Одно дело снимать номер в гостинице, отдавая за это свои кровные, и другое, пожить на готовом в квартире своего ученика. Питание разумеется останется все равно за ним, но зато экономится достаточно большая сумма за месячное проживание. Училище разумеется эту сумму компенсирует, но куда приятнее компенсировать то, что не было затрачено. А чек в той же гостинице, приобрести очень несложно.
В общем я проводил куратора до квартиры, выдал ему запасные ключи, и предложил устраиваться со всеми удобствами. Просто сейчас, в отсутствии мамы, я совершенно не мог находиться в доме в одиночку, все говорило о ней, любая вещь на которую падал мой взгляд напоминала о маме, и от этого становилось так грустно и муторно, что хотелось выть волком, или лезть на стену. Присутствие постороннего человека, как мне тогда казалось, позволит несколько успокоиться и принять в сознании то, чего уже никак не исправить.
Глава 3
3
На практику меня и еще одного курсанта из группы дизелистов прикрепили к Ивану Терентьевичу. Наверное, одному из самых старых и опытных капитанов Мегаданского порта. Как старейший, и наиболее опытный капитан, он ходил на новеньком буксире проекта 9.8057, выпущенном в Германской Демократической Республике в 1952 году. То есть судну было всего около десяти лет, что считалось практически новым. Буксир, был предназначен для транспортировки морских судов, потерпевших аварию, или работах непосредственно в порту. По классу мореходности он относился к судам, предназначенным для работы во внутренних морях, и заливах не далее сотни миль от берега. Но частенько, как это было принято в Союзе, перекрывал свои нормативы, заплывая и на более дальние расстояния, а уж переход в Петропавловск-Камчатский, считался для него в порядке вещей. Но в СССР, мало обращали внимание на подобные фактически нарушения. Судов способных работать на такие расстояния не хватало, и потому приходилось использовать то, что было под рукой.
Впрочем, когда подобные оказии происходили, за время практики дважды, в дополнение к нам, ко всем механизмам вставали профессионалы. И экипаж увеличивался до штатного расписания в восемь человек. В остальное же время, мы находились на буксире втроем, иногда к нам добавлялись еще два человека, временно переброшенные из портовых доков. Буксир, в основном работал в порту, двигая, приходящие с промысла суда, или развозя между ними необходимые запчасти, почту, продовольствие и все остальное что было необходимо. Двое прикомандированных как раз и исполняли работу грузчиков на нашем судне. Вначале, хотели было приобщить к этому и нас с Ленькой, но Иван Терентьевич, сказал свое твердое — нет.
— Вот закончат практику, устроятся на работу, потому запрягайте куда хотите. А пока они курсанты, будут исполнять только то, что им положено по должности.
— Запряжешь их после, как же.
— Вот и не хрен. Говорила тебе мама учись сынок. Не захотел учиться твои проблемы.
На этом разговор был закончен. Ленька, все дорогу пропадал в моторном отсеке, постоянно что-то подкручивая подмазывая и очищая. Терентьич пару раз спустился к нему, а после решил, что тот справляется и сам. Тем более, что дизель стоящий на судне был практически новым, и особенного ухода не требовал. Так, по мелочи. Почистить резервный фильтр, проследить за уровнем масла, ну и поддерживать порядок. Ленька, похоже с этим прекрасно справлялся. Вот только как ему удавалось находиться почти восемь часов у рычащего двигателя, я так и не понял.
Я же большую часть времени находился в рубке, у штурвала, прислушиваясь к рассказам наставника и управляя судном. Хотя на судне имелся свой камбуз, с некоторым запасом продуктов, все же судно в любой момент могли отправить на буксировку, а это могло занять довольно много времени, но обедать чаще всего мы отправлялись в портовую столовую, или иногда брали что-то с собой, если намечался достаточно длинный рейс. На судне имелись жилые каюты, что было очень удобно при дальних рейсах. Достаточно быстро я обжился здесь, заняв одну из кают, и с некоторой грустью ожидал окончания практики, не особенно надеясь попасть вновь на этот буксир, уже в качестве штатного рулевого.
Примерно за неделю до окончания практики, нас отправили в командировку на остров Спафарьева, расположенный на юго-западе залива. Причем выход намечался из залива Шелехова. Нужно было отвезти какие-то зачасти для рыболовецкого сейнера в местный совхоз. Подобные рейсы были в порядке вещей, и если кто-то и был недоволен, так это Терентьич, который собирался на какой-то там семейный праздник. Нам же практикантам было наоборот за радость отправиться в пусть и недолгое, но плавание. Идти туда предстояло около десяти часов, поэтому никого в помощь нам не выделили, а просто продлили командировку на лишние сутки.