Мы все столпились на балконе. Было только начало седьмого, и солнце едва поднялось над горизонтом. Я стояла рядом с дверью, потому что не люблю высоту, а наша квартира находилась на тридцатом этаже. Мама оказалась права – музыка доносилась с улицы. Внизу она, наверное, просто оглушала, потому что и у нас звучала громко.
– Может, оттуда? – Мама неопределенно махнула рукой через дорогу.
– Я вижу, там, перед большим зданием! – раздался пронзительно победоносный голос Софи. Из нас двоих она всегда все замечала первой, но только потому, что одержима желанием побеждать. В действительности у меня зрение было лучше – факт, доказывавшийся всякий раз, как мы приходили к врачу проверить зрение, что бесило сестру. – Вон там! – вопила она, хотя мы стояли у нее за спиной. – Они танцуют!
Мы уже научились говорить «они», имея в виду «их», то есть местных жителей, шанхайцев, не нас. В те первые недели мы без конца спрашивали: «Чего это они, по-твоему, орут?» и «Они на нас показывают?»
Папа посмотрел на часы.
– Мне пора бежать.
– Мам, можно мы туда сходим? – попросила Софи. – Мне нужно это проверить.
Мама посмотрела на меня.
– Я за ней присмотрю, – сказала я.
– Можно подумать, мне это надо, – усмехнулась Софи и пошла за кроссовками.
– Возьми электронную карточку от подъезда, – напомнила мама, роясь в сумочке в гостиной. – Вот ключи от квартиры. Если им не понравится ваше присутствие, немедленно возвращайтесь домой. Может, она закрыта для иностранцев.
– Мам. – Я закатила глаза. – Успокойся, это же общественная площадь. Народная площадь, забыла?
Об этом мы узнали накануне, во время краткой экскурсии по окрестностям, которую провел для нас один из папиных служащих. В течение получаса мы с Софи хихикали и подталкивали друг дружку локтями, наблюдая аккуратные прорехи в штанишках только учившихся ходить китайчат, чтобы они могли делать свои дела, или людей, плевавших на тротуар так же обыденно, как они сморкались в бумажные платочки «Клинекс». Среди соседей, там, в Атланте, Софи была кем-то вроде плевальщика-легенды: она могла плюнуть так же далеко и с такой же точностью, как любой мальчишка. «Это моя страна», – шепнула она мне, увидев, как некая почтенная дама плюнула на тротуар, папа в итоге обернулся и шикнул на нас.
– Да, Народная площадь! – крикнула Софи уже из прихожей. – В смысле для всех народов, включая американцев: хело-о-о-оу! – Это растянутое «о» было новой ее причудой, появившейся во время нашей шестимесячной жизни в Мэдисоне, о чем я очень сожалела. – Скорей, Ли! Пока они не ушли!
Она вылетела в дверь. Мама грустно мне улыбнулась.
– Осторожно переходите улицу.
Я послушно засмеялась. Это была наша первая семейная внутрикитайская шутка, потому что за последние два дня мы так и норовили попасть под машину всякий раз, когда переходили улицу.
– Заметано, – ответила я.
Мне нравилась моя новая роль старшей сестры, каким-то образом закрепившаяся за мной с переездом. Маме в ответ я улыбнулась усталой улыбкой взрослого человека.
Как только вышла из квартиры, улыбаться я перестала. Софи стояла в лифте, держа двери, начавшие протестующе скрежетать.
– Чего ты там копалась? – требовательно спросила она.
Я вскочила в лифт, прежде чем двери закрылись.
– Ха! – сказала я.
– Сама ты – ха! – парировала Софи, и мы обе запрыгали, как на батуте, проверяя наше недавнее открытие. Если попрыгать перед самой остановкой лифта на этаже, в животе «похолодеет», как говорила Софи (слово, которое она выдумала, но притворялась, что нет), как на американских горках или когда быстро едешь на машине с холма. То есть когда у нас была машина и когда были холмы.
Шанхайский воздух ударил нам в лицо, как только мы вышли из вестибюля нашего жилого дома. Пыльный и вонючий. Мы захихикали – словно кто-то из нас пукнул.
– Давай-ка двигаться, – проговорила Софи очень настойчиво и схватила меня за руку.
Мы понеслись по улице сломя голову. В Китае на тебя пялятся таким образом, что хочется спрятаться под одеяло либо выкинуть какой-нибудь дикий фортель, например, заорать и стремглав броситься бежать. Когда со мной там была Софи, меня часто посещал второй импульс.
Нам удалось пересечь дорогу, уворачиваясь от злившихся велосипедистов и рявкавших гудками машин, и добраться до Народной площади, где мы замедлили ход, вдруг смутившись. Мы оказались в море пожилых людей. Большинство их танцевали под «Твист эгейн», но некоторые стояли в стороне, произвольно размахивая мечами. У другой группы в глубине словно нажали кнопку замедленного движения. Я стукнула Софи по руке, указывая на них, но она даже не повернулась, настолько поразили ее танцующие.
Слава Богу, никто не столпился вокруг нас, говоря «хэлоу» и пихая нам в руки младенцев, чтобы сфотографироваться, как это было в те несколько раз, когда мы выходили из квартиры.
– Давай потанцуем! – воскликнула Софи и взяла меня за руки.
Честно говоря, мне не хотелось ни танцевать, ни как-то иначе привлекать к нам внимание, но Софи уже крутилась, то отходя от меня, то приближаясь, во все горло подпевая: «Как мы танцевали прошлым летом». Некоторые пары показывали нам большой палец, но основная масса, похоже, настолько следила за ритмом, что не хотела отвлекаться. Они были удивительно хорошими танцорами, двигаясь точно в такт. В основном это старые супружеские пары, прикинула я, но было и довольно много женщин, танцевавших вместе, наверное, им надоели мужья, наступавшие на ноги, и они попросили своих лучших подруг потанцевать с ними вместо мужей.
Единственный раз, если не считать уроков чечетки в четвертом классе, на которые ходила главным образом, чтобы сделать приятное своей лучшей подруге, я танцевала на школьных вечерах в Мэдисоне, за четыре месяца до нашего переезда в Китай. Мальчик из моего класса, Робби Честнат, пригласил меня на танец в стиле ритм-энд-блюз. Мы начали неуклюже раскачиваться, повторяя па, столь любимые учениками средних классов, словно стоишь в качающейся лодке.
– Давай станцуем вальс! – предложила я, когда грянул припев.
– Я не умею танцевать вальс, – ответил он, вероятно, уже пожалев, что не пригласил менее странную девочку.
Я тоже не умела вальсировать, но схватила его правую руку и положила себе на поясницу, взяла за левую и начала двигаться, словно Скарлетг в «Унесенных ветром». Он прошаркал несколько шагов, потом пробормотал: «Извини», и сбежал к своим друзьям. Теперь, при воспоминании об этом, мои щеки горели. Через три дня мне предстояло в первый раз пойти в шанхайскую Американскую школу, и я была озабочена этим началом с нуля и полна решимости больше не совершать социального самоубийства.
Когда песня закончилась, все зааплодировали, включая нас с Софи. Я отходила от нее, чтобы получше рассмотреть медленно двигавшихся чудаков, пока не услышала сзади гневный окрик: «Эй!» Я круто развернулась. Софи держалась за затылок, как будто ее ударили.
– Что случилось? – переполошилась я и потащила ее в сторону, а старики вокруг нас приступили к медленному танго.
Все толкали нас локтями и бедрами, раздраженно смотрели, слышалось старческое неодобрительное бормотание.
– Та леди только что подошла ко мне и потрогала мои волосы, – объяснила Софи, мотнув головой в сторону, откуда мы пришли. – Давай уйдем отсюда. Это глупо.
– Подожди немного. Я хочу посмотреть на тех медленно двигающихся людей.
– Я сказала, пойдем!
Я никогда не видела Софи плачущей, за исключением фотографий, где мы были совсем маленькими. Но сейчас в ее голосе безошибочно звучали слезы.
– Ладно, ладно. Успокойся. – Я обежала взглядом толпу, ища проход между крутившимися телами. – Ты первая.
Софи двинулась к узкому проходу между танцующими и людьми, размахивавшими мечами, шагая между ними, как Моисей. Я торопливо шла за ней и любовалась оружием.
– В путь по желтой кирпичной дороге, – запела я, и мы принялись вприпрыжку прокладывать себе тропу по площади, не обращая внимания на столкновения с танцорами.
Некоторые из пожилых людей даже пытались нам подражать, и я им улыбалась. Софи, негромко напевая, не отрывала взгляда от земли. Но к тому моменту, когда мы снова оказались в лифте, как будто полностью пришла в себя. Она ничего не сказала маме о леди, потрогавшей ее волосы, поэтому и я ничего ей не сообщила.
Следующий случай произошел три недели спустя, во время поездки в Сучжоу, организованной папиной компанией. Мама соблазнила нас этой экскурсией, пообещав, что в следующую пятницу мы сможем остаться ночевать у наших новых школьных подруг. Странный подкуп, потому что мама и так с радостью согласилась бы, попроси мы об этом. Не то чтобы у меня появились какие-то подружки, к которым я хотела бы зайти, разве только, может, к Евгении, этой русской девочке – единственному человеку в моем классе, с кем я могла нормально общаться. Но в маминой просьбе послышалось такое отчаяние, как будто она не хотела оказаться в этой поездке без нас, и я сказала «да» и ткнула в бок Софи, когда мама пришла на кухню, и Софи тоже сказала: «Да, хорошо».
Это была катастрофа с самого начала. Папины коллеги заехали за нами на микроавтобусе, и не успели мы даже выехать с парковки, как водитель поставил диск Майкла Джексона. Одна из самых раздражающих сторон жизни в Шанхае, как я уже узнала, было постоянное ожидание китайцев, что ты любишь все американское, поскольку родом оттуда. Я всегда ненавидела Майкла Джексона, а вынужденная слушать его теперь возненавидела еще больше. Мы застряли в пробке, так что двухчасовой переезд превратился в трехчасовой. Когда диск закончился, водитель просто снова включил его с начала.
– Пытка, – одними губами проговорила я, обращаясь к Софи, и она изобразила медленную смерть на заднем сиденье, отчего я громко засмеялась, а мама бросила на нас взгляд, означавший «прекратите».
Тем временем миссис Ли, жена папиного партнера по совместному предприятию, ни слова не говорившая по-английски, но все равно не оставлявшая в покое, без устали пичкала нас отвратительными местными закусками. Сначала попыталась накормить сливами, обсыпанными солью и кисловатой апельсиновой пудрой, как будто сливы сами по себе недостаточно гадкие. Блевотина. Я выплюнула свою в салфетку, к маминому бесконечному смущению. Затем последовал пакетик с крохотными сушеными рыбками, с глазами и костями, от которого в микроавтобусе завоняло, как в магазине с едой для домашних животных. Вдвойне блевотина. Когда же миссис Ли достала бананы, по сравнению с предыдущим дерьмом показавшиеся нам «Твиксом», мы с Софи с готовностью согласились взять один – наша первая ошибка. Для водителя, вертевшего головой, чтобы посмотреть на нас, подпевая «Билли Джин», и миссис Ли, совавшей нам в руки бананы, мы с Софи были чем-то вроде малобюджетного циркового номера. Я взглянула на маму, которая рассе