– Это животно-растение или растительное животное, я не специалист. Во всяком случае, они могут сами передвигаться, хотя и медленно. Пару дней назад вся эта стая лежала посреди дороги… Сейчас доберёмся до Олимпа, и там вы сможете увидеть многое из того, что открылось Первым. Вы правы, и вы удивитесь, но некоторые вещи, ставшие обыденными, это Марс и Первые. Их открытия, их находки…
– Например?
– Чуть позже, Сергей Иванович. А насчёт перепелов… Видите вон тот куст?
– Куст? – в первый момент Сергей решил, что Найдёнов шутит. – Вы хотите сказать… погодите! – он положил ёжика и подошёл к корявому растеньицу между камней. И правда, куст. Вернее, кустик, ветки стелются по почве, цепляясь за микротрещины в камнях. Чем-то он напоминал растения заполярья. – Это… плющ?
– Да. За ним никто не ухаживает, но он растёт. Мой друг рассказал, что видел его совсем маленьким.
– Наверное, семена того, что на Олимпе, разнесло ветром. Но… но это удивительно! Ведь насколько я знаю, за тем плющом, что высаживают на поверхности, обычно тщательно следят.
– Именно, а за этим так же тщательно не следят. За ним, и за тем, что поселился вон на том склоне, вон, видите? Так что насчёт перепелов… Врать не буду, я их не видел.
– Но допускаете, что это не просто… – Сергей резко повернулся. Показалось или нет? Вдоль одной из расщелин что-то метнулось. – Не просто слухи?
– Именно. Ну что? Едем дальше? Или вернёмся?
– И всё-таки вы шутите, – уверенно сказал Сергей, но в вездеходе ему стало спокойнее.
Инге Сонел
Я думала, мы с Гансом поедем, но у шлюза ждали Степаныч и сам директор КБМ. Наверное, до меня только сейчас окончательно дошло, насколько это для них важно. И опять я себя какой-то… самозванкой почувствовала. Я ведь вовсе не их легендарная Первая. Но, видимо, придётся соответствовать.
Пётр Иванович сказал, что нам ехать далеко. Почти восемнадцать часов в одну сторону. Поэтому у нас был полноценный вездеход, с герметичной кабиной и кузовом, который марсиане называют кунгом. Там были пара коек, микроскопическая кухонька и гигиенический отсек. Как Степаныч сказал, даже если буря начнётся, опасаться нечего. Остановимся, ветровые якоря выбросим, и можем хоть пять дней ждать. Хотя бури обычно столько времени не длятся.
Первое время мы молчали. Доктор что-то читал, Пётр Иванович вёл вездеход, а я вспоминала наш с Тимом разговор. Он странный получился очень. Странный и хороший, и вспоминать его было тепло и уютно. Хотя поначалу всё не заладилось.
Я раньше Тима домой вернулась, и полчаса наверное, не меньше, сидела, просто тупо в стенку глядя. Даже мыслей не было никаких. Хорошо, что Степаныч меня в это время не видел, а то опять начал бы успокоительным колоть и витаминками поить. А потом Тим пришёл. И Том с ним. Его на тележке привезли – вроде как обычный боевой скафандр. Пока Тим под Тома стенной шкаф в коридорчике освобождал, я пакеты с едой разобрала, а то как пришла, так на столе в кухне их и оставила – просто забыла напрочь. Пирожки какие-то с водорослями – марсианской капустой, салат с устрицами, чипсы мясные. Тим на кухню пришёл, сел к столу – а то он, когда стоит, почти всё место занимает, пиво выставил, которое с собой принёс. А я понимаю, что мы за еду эту словно прячемся, потому что каждый хочет что-то сказать – и боится.
Ну и я как с вышки спрыгнула:
– Что Степаныч сказал?
– Говорит, что я прямая линия Оберонца и неизвестной женщины с Терры. Или… – Тим замялся, и я понимаю, что ему совсем не хочется дальше говорить. – Или сам Оберонец. Но об этом он просил не распространяться.
Мне бы тут к Тиму кинуться, обнять, а я вместо это спокойно так рассуждать начала:
– За первый вариант говорит здравый смысл. За второй – твои смутные воспоминания. Ты доку о них рассказал?
– Да. Он потому и предположил этот бред. А потом проверил.
– Ну, знаешь, по-моему, всё, что с нами происходит, со здравым смыслом увязывается плохо… Ты сам-то кем себя считаешь? Просто я тут поняла, что это очень важно – понять, кто ты…
И вот когда я это сказала, я вдруг его почувствовала – Тима, в смысле. Очень остро, ярко и отчётливо. То есть я и до этого его ощущала, но тут… как будто в обе стороны канал открылся, без помех и ослабления сигнала.
И я поняла, что ему страшно. Что он боится потерять себя, и боится потерять меня, и не знает, что дальше. Словно в навигаторе все координатные сетки потёрли, и непонятно, где ты, куда лететь и что делать. И как правильный маршрут рассчитать, да и какой он – правильный?..
Я, кажется, даже тарелку свою уронила. Вскочила, к Тиму кинулась, обняла, к себе прижала – он, когда сидит, его голова как раз на уровне моей груди получается. И поняла, что он тоже почувствовал всё. Мне даже говорить ничего не надо было. Но я всё равно сказала:
– Я всегда буду с тобой. Что бы ни случилось. Потому что ты – это ты. И я тебя люблю.
Сказала – и прямо почувствовала, как из Тима страх и напряжение уходят. Он ко мне прижался, я его баюкать начала, как… ребёнка. Он, по-моему, даже всхлипнул пару раз. Хорошо, Том промолчал, а то с него сталось бы что-нибудь прокомментировать. Не знаю, что бы я тогда с ним сделала.
Потом мне пришлось салат с пола подбирать. Потому что тарелку я и вправду уронила.
А уже ночью мы с Тимом ещё раз подробно всё обсудили, и нам уже совсем не страшно было об этом говорить. Словно для нас всё изменилось. Как будто раньше были «он» и «я», а теперь окончательно и бесповоротно стало «мы». Не знаю, как лучше объяснить.
В общем, Тим сказал, что генкарты Оберонца у Степаныча, ясное дело, нет. Но по какой-то там ретроспективной модели, которую на основе данных Тима, Ганса и гансовых родичей док построил, процентов на восемьдесят-девяносто выходило, что Тим – это Оберонец. И что он – Тим, в смысле – прекрасно понимает, что это значит, потому что он только за свою сознательную жизнь столько всего нахватал, что никаким регенератором не выведешь. А что до этого было, страшно и подумать. Отсюда и разница. Ну и модель сама по себе всё-таки дело такое, условное. Так что отрицать очевидное глупо и бесполезно. Вот только ему совсем не хочется, чтобы ещё кто-то об этом знал.
Ну а кто знает? Я? Я болтать не собираюсь. Доктор и Гейнц? Они тоже молчать будут. Ганс? Про Ганса Тим сказал, что тот уже раз и навсегда объявил его своим брательником, и это всех вполне устраивает.
Я не сразу поняла, что такое «брательник», так что Тиму пришлось объяснять. Марсианский язык вообще в плане словообразования – кошмар какой-то, если бы я его без дип-си учила, в жизни бы не справилась! У них куча всяких приставок, суффиксов, порядок слов в предложении меняется как угодно, а если очень хочется, то можно даже одно существительное из двух-трёх слепить, и вроде как нормально всем. Зато в марсианском очень легко всякие ласковые слова придумывать. Ну не называть же Тима – Тимито? Или Тимми, как на Тиране. Не подходит ему. А здесь можно сказать не Тим, а Тима. Или вообще «Ти-моч-ка», но это совсем-совсем нежно и ласково. Мне больше всего «Тим-ка» нравится. А ему нравится, как у меня это получается.
Ну а я Тиму рассказала, что Гейнц предложил мне стать Чёрным Драконом. И спросила, что Тим про это думает. Он сразу заулыбался, довольный такой:
– Это круто! Но и ответственность… Зато гражданство Марса получишь.
– А ты? – я же помню, Тим что-то про этого говорил.
– И я. Я давно уже надумывал, да что-то тормозило. Теперь понимаю – тебя ждал.
– А с Братством как? – вот странно, но я только сейчас об этом задумалась. Выходит, я их брошу? Как-то нехорошо получается… Но Тим только улыбнулся:
– Зуб даю, что Гейнц уже десяток планов понастроил с учётом того, что мы в Братстве. А у этих ребят есть правило. Если тебя призывают на службу, ты временно из него выходишь. Я тебе так скажу: если Марс мобилизацию объявит, значит, жопа случилась не только тут. И в Братстве поймут. Вон, Игрок тоже на Марс, если что, пойдёт. Не говоря уж об Игоре. Тот вообще из КБМ, похоже.
– Да? Ну, тогда нормально.
Тим помолчал и спрашивает:
– А это ничего, что твоему парню полтыщи лет?
Ну, на это у меня ответ подходящий был:
– А это ничего, что я – наполовину амазонка, родилась семьдесят лет назад и большую часть жизни провела в непонятном артефакте Странников? По-моему, мы друг друга стоим!
Про лоа и долг я Тиму ничего говорить не стала. Во-первых, ему такие разговоры не нравятся. А во-вторых, с него на сегодня и так новостей хватит. А вот с меня, как оказалось, нет.
Потому что Тим рассказал, что завтра, когда я уеду, ему предстоит сложная задача. Встретить Сергея Ивановича Матвеева. Который вдруг решил прилететь на Марс. Просто туристом. И именно Тиму поручили быть его гидом. На правах старого знакомого, так сказать.
– И что ты ему скажешь?
– На этот вопрос Гейнц ответил «Ты умный, ты выкрутишься». Я вот теперь думаю, он пиво пить умеет?
– Ты его всю дорогу пивом поить собираешься?
– Кстати, да… Надо же какую-то культурную программу придумать, – Тим махнул рукой, включая «окно». – Справочная. Путеводитель по Марсу. Для шпионов спецслужб, – он вроде как шутил, но система радостно отозвалась:
– Приняла. Уточните: МУКБОП, Адмиралтейство или что-то несерьёзное?
Мы переглянулись и захохотали. Тим сквозь смех произнёс:
– МУКБОП, – и справочная вежливо ответила:
– Принято. Информация на экране и передана в ваш персональный комм. Удачи, Тим.
Да уж, пожалуй, она нам пригодится. И мне, и Тиму.
Кажется, я даже задремала – ночью-то то я не выспалась толком! – и проснулась от того, что вездеход остановился.
– Что-то случилось?
– Нет, – Пётр Иванович повернулся ко мне. – Просто у вас есть последняя возможность отказаться, Инге.
– С какой стати? Вы же сами сказали, что если я вдруг… сама себя инициирую, это может быть опасно.
– Да, – он кивнул. – Но если это – единственная причина, по которой вы согласились…