И даже если кто-то вздумает сказать, что я дурак, мол, отказался от такой красавицы, так пусть себе говорит. Я лучше знаю, что мне делать. Главное, чтобы у девчонки ума хватило не слишком обидится на меня и не решиться на месть, а то и просто на какую-нибудь пакость. Бывает, что отвергнутая женщина становится опасной.
Глава 13Передовой полк
С каждой минутой, с каждым часом меня обуревали сомнения: а всё ли я правильно делаю? Некое внутреннее чувство гнало меня куда-то вперёд, навстречу своим войскам, чтобы оказаться в собственной столице. И, в то же время я понимал, что если помчусь, сломя голову, то многократно повысится шанс, что я разминусь с поисковой группой, отправленной мне на помощь. А то, что меня ищет не одна группа, даже не две, я даже не сомневался.
А если я самостоятельно двинусь вглубь Польши, то, где вероятность, что я не наткнусь на какой-нибудь отряд анархистов или немцев, которые попытаются взять меня в плен или убить? Тут ещё вопрос: куда двигаться? Карту Польши я до сих пор не нашел, а коли бы и нашел, то мне это мало бы что дало. Я же совершенно не знаю расстановки собственных войск. А как спросить эту информацию у Сони, я не представлял.
Да, логичнее всего оставаться в этой деревеньке и ждать, что мои солдаты на меня выйдут. Всё-таки, как я понял, эта деревня была одной из наиболее близких к месту падения самолёта. Заодно можно расслабиться и попытаться принести пользу хоть кому-то, пускай на местном микроуровне, раз уж не могу ничего поделать со своей империей.
А ещё, хоть я и думал о том, чтобы сделать эту часть Польши самостоятельным государством, я стал смотреть на этих селян как на своих потенциальных подданных. Признаюсь честно, они мне нравились. Работящие. Есть, конечно, авантюристы среди них, но что тут поделать? И католики. Но просто надо было найти с ними общий язык.
В общем, бросаться опрометью, куда глаза глядят — это точно не выход, и ни к чему хорошему это меня не приведёт. Но есть и другой момент, который не давал мне спокойно сидеть на месте, ведь здесь я тоже не в безопасности. И не верил я, что немцы так просто оставят нападение на свой отряд. Да, разграбить тот караван решил гетман Стась. Но уж если смотреть правде в глаза, не будь меня рядом, то селяне просто бы полегли, а немцы вернулись бы к себе. Но тут вмешался я, и ситуация развернулась в ином ключе.
Селяне убили немцев, обзавелись зерном, ещё и оружием, уничтожили немецкую технику и больно щелкнули по носу военных. И этот поступок хоть и достоин высших похвал, но в глазах немцев это дерзкое преступление, которое будет пресечено и пресечено будет жёстко. И в этом сейчас виноват я.
Да, селяне бы погибли, но вследствие моего вмешательства, вероятнее всего, их погибнет куда больше. Ведь разозлённые немцы не будут щадить невиновных и не будут разбираться, кто участвовал в нападении, а кто нет. Попросту перебьют всех, и благо если не тронут женщин и детей. Если уж они группу пана Гжеся расстреляли, просто так, из-за обломков самолёта, то, что уж говорить о мести за своих же бойцов?
И пускай косвенным образом, но я в этом буду виноват. Вероятнее всего немцы раззадорятся. Ведь если бы не я, этого бы не произошло. Значит и решать предстоящую проблему предстоит мне. Что ж поделать? Придётся взять эту ответственность на себя.
Сейчас немцы уходят восвояси, спешно перевозя своё имущество. Такого факта, что они разоряли деревни, пока не было замечено. По крайней мере, это не афишировалось, и были лишь предположение да слухи. Но сейчас ситуация изменилась. Они потеряли роту солдат вместе с техникой и со стратегическим запасом зерна, плюс в руках крестьян появилось немецкое оружие. Эта ситуация из ряда вон выходящая, и я тут немецких военных понимаю. И они обязательно начнут искать виноватых, с целью как минимум отомстить. И скорее всего найдут.
Тут вариантов-то не много. Как бы свои же поляки и не сдали соседей, желая отвести подозрения от своей деревни да от своих людей. Может, конечно, и миновать, авось пронесёт. Но я предпочитаю надеяться на лучшее, но готовиться к худшему. И, вероятнее всего, окажусь прав. По крайней мере, уверен, что спасу хоть кого-то.
Коль скоро меня тут назначили воеводой, как бы это смешно не звучало, я теперь несу ответственность за людей. И от ответственности открещиваться не привык. Можно было бы действовать на опережение и просто покинуть деревню, не дожидаясь, когда за нами придут. Но селяне на это вряд ли пойдут. Они не оставят свою землю даже под страхом смерти. И, даже зная о том, что немцы могут прийти, будут до последнего тянуть и думать, что всё обойдётся. В этом отношении польские крестьяне ничуть не отличаются от русских. Авось опасность пройдёт мимо, авось пронесёт. Да и работа стоит. Кто её делать будет? Кто будет землю пахать? Кто будет удобрять? Кто будет сеять? А то они сейчас свои земли покинут, немцы рано и поздно уйдут, а потом что? Голодная смерть? Так что крестьяне и шагу не ступят от своей земли, пока немцы на горизонте не появятся. Но меня-то это не касается. Я всё равно буду готовиться. И всё равно буду гнуть свою линию.
Каких-то результатов я всё-таки достиг. Например, удалось убедить крестьян перевести самое необходимое, в том числе часть зерна, в лес, где условились скрываться в случае нападения на их деревню. Землянки там пока рыть не стали, но построили несколько шалашей, а также принесли какую-то утварь, провизию, чтобы можно было выживать хоть какое-то время, даже в стылую погоду.
Нет, я всё понимал. Сейчас весна. Скоро начнутся пашня, рабочих рук не хватает, да и работу никто не отменял. Но это ведь не будет иметь значения для выжженной деревни с мёртвыми крестьянами. Мне рисковать не хотелось. И думаю, крестьяне за внешней сварливостью и сетованием на молодёжь, что не желает впрягаться в работу, тоже прекрасно осознавали приближающуюся угрозу. И их это пугало. Но они старались, как могли, не поддаваться панике. И за это их тоже следовало похвалить. Хоть и действовали они бездумно.
Вопросы поднимал неоднократно. И, наконец гетман, откликнувшись на мои взывания к здравому смыслу, выделил мне людей: пятерых стариков и трёх подростков. Настоящие доблестные бойцы. Про себя я наш отряд обозвал передовым полком. Поэтому наша задача — встретить противника на дальнем рубеже и дать возможность остальному народу… Нет, не подготовиться к обороне, а удирать, что есть сил. И главное — остаться живыми.
Вопрос: сколько реально может продержаться девять человек перед опытными солдатами? Ну, если хотя бы минут 15–20 — это уже хорошо. Но на большее рассчитывать не следовало. Осталось лишь мне смириться с мыслью, что я готовлю не бойцов, а потенциальных смертников. И пускай они при этом умрут как герои. Меня эта мысль не греет.
Неожиданно, к этому отряду присоединился и сам пан Стас, сказав, что навоз развезут и без него, а когда придёт пора пахать, он своё вспашет.
Так и начались наши тренировки. Хоть на душе у меня и было погано, но дело надо делать.
Старики с молодёжью, да и пан Стась с энтузиазмом отнеслись к подготовке, и казалось, даже не думали о том, что им предстоит и к чему они готовятся. А вот я об этом не забывал. Но и хандрить себе не позволял. К тому же, нечестно это было. Я сам был уверен, что спасусь в любом случае. Что мне сделают немцы, когда я буду прикрыт огнём товарищей? Да ничего. Я был уверен, что смогу справиться с любым их отрядом. Правда вот, вряд ли прощу себе своё спасение после того, когда узнаю сколько людей погибнет. Но не стоит хоронить живых раньше времени.
На ум пришла одна мысль, услышанная когда-то в молодости. Смерть одного человека — это трагедия. Смерть тысяч человек — это статистика. Ведь на протяжении войны русских парней умерло немало. И все они были хорошие. За всех них стоило пролить слезу. Но я, будучи императором, раздавал указания, продолжая спокойно мыслить и рассуждать. И шёл вперёд напролом, не поддаваясь хандре. И это было легко, ведь я видел строчки в сводках о потерях, а не живых людей. Не видел всех тех парней, что за этими строками скрывались.
А здесь же я всех этих парней видел вживую, сам их готовил, и душа рвалась от мыслей о том, что они могут погибнуть. И для меня смерть каждого из них будет трагедией. Хотя успокаивал себя мыслями, что может быть, и вправду ничего не произойдёт. Не зря говорят ведь, что самое худшее, что можно сделать, — это сожалеть о прошлом и тревожиться о грядущем. Надо жить настоящим. А сейчас мне нужно подготовить из них оборонительную силу.
Хотя тягостные мысли всё равно возвращались. Ведь у меня был и другой долг. Да, деревенских жалко, но за мной стоит вся империя. И за империю у меня душа куда сильнее болит. И хоть есть у меня целая гора способностей, что могут уберечь меня от смерти, но я не бессмертный. И меня тоже могут убить…
Эх…
Но, опять же, зачем тревожиться о лишнем? Раз уж я здесь оказался, искать другую деревню не стану. Эти люди стали мне в каком-то роде своими, пускай не родными, но двоюродными. С ними принимал бой и шёл в рукопашную. Ребята, хоть и были со мной на разных уровнях, но смело шли в атаку, прикрывали меня и не жалели собственную шкуру.
Да, можно поругать меня за то, что я променял какую-то там деревеньку с недружественными поляками на Российскую империю, где живут 400 миллионов человек, нуждающихся во мне. Ну, а какие у меня ещё сейчас есть варианты? Других я пока не вижу. Знаю лишь, что даже перед лицом опасности не хочу поступать подло и малодушно, пускай и к польским крестьянам.
Я принялся обучать новобранцев. Было бы времени побольше, провёл бы им полный курс молодого бойца. Но многое сейчас без надобности. Не до строевой подготовки сейчас и не до штудирования уставов.
Для начала мы выкопали две линии окопов. Справились за день. Подходы к деревне украсили табличками с большой красной надписью «мины» на немецком языке. Ещё в нескольких местах поставили колья и натянули между ними колючую проволоку. Её в деревне было мало, нашли метров двадцать, растянули перед окопами первой «линии обороны». Эта линия располагалась примерно за полкилометра до деревни. Там наше воинство должно было встретить противника и основательно пошуметь.