Пройдет ли крыло под ним? Пилот нажал на тормоза, «Як» дернулся несколько раз, но все еще продолжал катиться, подпрыгивая на выбоинах. Ветвь ударила по крылу. Самолет занесло, колесо вскочило в кювет.
Раздался металлический хруст. Сомочкин выпрыгнул из кабины. Левое шасси, подломившись у основания, нелепо вывернулось в сторону.
— А все-таки я сел, — сказал пилот и как-то неожиданно для самого себя опустился на землю. Каменистая земля была прочна и надежна. Сомочкин вздохнул.
Шофер подбегал к нему.
Лисков и Эмик наблюдали за самолетом с вершины холма. «Як», вздрагивая при порывах ветра, шел на снижение. Вот он резко опустил хвост, всеми тремя лапами ухватил дорогу, поскакал по камням, как заводная игрушка. Но затем самолет вдруг развернулся поперек дороги и вздрогнул от удара.
— Так тебя! — злорадно сказал Лисков.
Его дружок молчал. Он видел, как шофер подошел к пилоту. Они поговорили о чем-то, затем водитель, прихватив канистру, принялся колдовать у самолета.
— На авиационном он поедет? — спросил Лисков шепотом.
— Поедет.
— Ишь ты, взаимопомощь!
Шеф нахмурился и сердито взглянул на сообщника. Ему показалось, будто в голосе помощничка прозвучала нотка зависти.
— Ты, Тихий!
Лисков осекся.
— Ничего, остановим твоего Сажу, — успокоил приятеля Эмик.
— Не надо «мокрого» дела, — сказал Лисков. Все, что сейчас происходило там, на дороге, наполняло его страхом. Он предполагал, что Иван будет одинок на пустой таежной дороге и справиться с ним не составит труда. А теперь все пошло по-иному.
— Много болтаешь, — ответил Эмик. — До «мокрых» дел еще не дошло. И так справимся.
Он пожевал тонкими, сухими губами.
— Пошли напрямик, — сказал Эмик. — Перехватим его у переправы. Далеко по этой дороге не уйдет!
Крупная игра Эмина
Бак был заправлен до отказа.
— Поезжай, — сказал Сомочкин. — А я попытаюсь починить шасси.
Иван нерешительно переступил с ноги на ногу. Ему не хотелось бросать в тайге маленького голубоглазого пилота.
— Я помогу тебе.
— Поезжай, — повторил пилот. — Тебя ждут.
Он протянул узкую ладонь, и она утонула в ручище шофера.
— Да, вот еще, — добавил Сомочкин. — Там, на вершине, — он указал на поросшую черными голыми деревьями сопку, — я как будто двух охотников видел. Может, повстречаешь?
— Хорошо бы.
Иван влез в кабину. «Никогда не забуду то, что ты сделал для меня», — хотел было сказать он, но промолчал. Таежники не любят громких слов.
Грузовик тронулся. В боковом зеркальце еще долго была видна фигурка пилота рядом с охромевшим самолетом. Иван стиснул руль. До Шалого Ключа оставалось немного.
Вечерние сумерки приходят в горы неожиданно. Они накапливаются в каждом ущелье и распадке, за валунами и обломками скал и вдруг, как полая вода, обрушиваются в долины. Только белые вершины гольцов, подобно маякам, выступают из царства голубой тени.
Иван подъехал к реке, когда противоположный берег был скрыт вечерней дымкой. Он постоял немного, давая остыть мотору. Авиационный бензин распалил двигатель, и металл долго еще потрескивал, в радиаторе булькало. «Клапана подгорят, — подумал Иван. — Но ничего, доеду».
Он спрыгнул на речную гальку и, подойдя к ледовой закраине, прислушался к шуму воды. В этом месте не было моста, переправлялись вброд.
Облака поднялись, ночь обещала быть морозной.
Усталость, как свинец, вошла в тело, и каждый шаг, каждое движение давались парню с трудом. Пятнадцать минут отдыха вернули бы силы и освежили мозг, но у него не было этих пятнадцати минут.
Иван поднял капот, укутал свечи полусгорев-шей телогрейкой. От мотора шло удушливое, сонное тепло.
— Ванек! — послышалось сзади.
Голос был тихим, вкрадчивым, казалось, он шел откуда-то из-под прибрежных камней. Шофер обвел глазами кусты тальника и заметил темную фигуру. Фигура зашевелилась.
— Ты кто? — крикнул Иван, распрямляя плечи.
— Это я, попутчик, — сказала фигура.
Иван подошел поближе и узнал Эмика. Загорелое лицо сливалось с сумерками, были видны только зубы и белки глаз. Он сидел на камнях, как нахохлившаяся птица, застигнутая темнотой вдали от гнезда.
— Что с тобой? — спросил Иван.
— Да вот переправлялся через реку. Приболел я. Спички замокли.
Почему-то этот попутчик не вызывал ни симпатии, ни жалости. Какая-то в нем была обманчивая ласковость и мягкость — как подушечка для иголок: на взгляд — бархат, протянешь руку — уколешься.
Ждал бы его сто лет с бензином… Растяпа! Но Иван не любил плохо думать о людях.
— Пошли в кабину, — сказал он, наклоняясь и подставляя плечо. — Согреешься.
Эмик ухватился за него, и от этой доверчивости, от близости чужой боли шоферу стало стыдно за свою мимолетную настороженность.
Однако одежда у Эмика сухая — и когда успел обсохнуть без костра? Иван почувствовал растерянность от непривычной ему двойственности ощущений. Нет, определенно сказывается усталость и раздражение. Он отогнал от себя злые предчувствия и бережно усадил своего знакомого на сиденье.
— Сейчас переправимся!
К реке вело несколько съездов. В тех местах, где когда-то проходили машины, прибрежная галька сохранила темные следы мазута. Иван включил фары и увидел клокочущую воду.
— Только не здесь, — сказал Эмик, толкнув шофера локтем. — Я едва не утонул. Тут стало глубоко, наверно, вода поднялась. На втором съезде, пониже, мелко.
— Чего ж вернулся на этот берег?
— Я… — попутчик замялся. — Боялся оставаться там. Вернулся, думал: может, ты подойдешь.
— Чудак! Я же сам ждал тебя.
— Ну, я… — Эмик растерянно пожал плечами.
Он продуманно и осторожно наводил парня на подозрения, подбрасывал ему крючок с приманкой. Разумеется, Иван не поедет по второму съезду, он настороже, полон недоверия. Этот случай с бензином, нелепое поведение Эмика во время переправы, невразумительные ответы — шофер должен заподозрить неладное и поступить наперекор совету. Он клюнет, заглотает блесну.
— Нет, не езжай здесь, — повторил попутчик, — не езжай, Ванек, вот второй брод — тот мелкий, курица перейдет.
Он сумел придать голосу затаенную хитрость и ждал результата. Он, Эмик, не обманывает шофера, нет, второй съезд действительно безопасен, а первый глубок, потому что чуть ниже по течению льдины образовали затор и подняли воду. Веня Лисков несколько раз, захлебываясь в стылой воде, измерял глубины.
— Прекрасный брод — метров сто ниже, — еще раз ласково, слишком ласково повторил попутчик.
На коленях у него лежала двустволка, а за голенищем кирзового сапога был спрятан тонкий и длинный, хорошо отточенный нож. Но приезжий был стреляной птицей. Он прошел «добрую школу» у матерых рецидивистов и воспитал в себе профессиональную выдержку и хладнокровие. К ножу и ружью прибегать рано. Далеко не все средства из его богатого арсенала исчерпаны. Подозрительность заставит Ивана двинуть грузовик в воду вопреки предупреждению. Он застрянет посреди реки. И никакие пилоты уже не помогут ему.
Эмик рассмеялся. Он подбрасывал еще одну ветку в разгорающийся костер подозрения.
— Чудно ты смеешься, — сказал шофер и двинул машину вниз, ко второму съезду, как советовал Эмик.
Вода под ударом радиатора поднялась веером, залила стекло, но машина безостановочно шла через буруны. Стуча и скрипя, она выпрыгнула на спасительный берег.
— Правда, мелкий брод, — сказал Иван. — Спасибо!
Эмик сжал кулаки: «Эх ты, доверчивая дубина, с тобой невозможно вести игру… Но погоди. Я сумею справиться с тобой и выйти из тайги чистеньким-. До свинцового козыря дело еще не дошло».
Иван вывел грузовик на дорогу, пыхнули сжатым воздухом тормоза. Горы возвышались вокруг, как хребты уснувших доисторических ящеров.
Машина стояла на склоне, опустив нос, готовая ринуться под гору. Иван заглушил двигатель.
— Ну, скоро приедем, — сказал он, хлопнув попутчика по плечу. — Пойду сниму тряпку со свечей.
Эмик застыл на сиденье комком нервов. Он ждал. Пусть только этот рослый парень зазевается на миг!
Иван открыл капот и потянул ноздрями воздух, почуяв в маслянистом запахе двигателя легкую гарь. Из-за массивного чугунного блока поднималась струйка сизого дыма. Неужели подпалил сцепление? Взяв переноску, шофер полез под машину. Э, нет, ручной тормоз был перетянут.
Эмик привстал. Он трепетал от ожидания: вот он, тот случай, который не представится больше. Поди разберись потом, отчего тронулась машина и придавила беспечного водителя.
Иван лежал под колесом, из кабины были видны лишь кирзовые сапоги. Одним рывком передвинувшись на место водителя, Эмик нажал педаль сцепления и отпустил рычаг тормоза.
Машина беззвучно тронулась. Семь тонн металла поползли вниз.
Нина медленно брела по дороге, опираясь на свою малокалиберную винтовку, как на костыль. Нога распухла и онемела от боли. Еще километр-другой, казалось девушке, и она в бессилии упадет на камни.
Она была такой маленькой, такой беззащитной среди холодных каменных громад, Но ведь и ее Иван был один. И старателям, оставшимся в шахте, было не легче. Нина остановилась и прислушалась, ожидая чуда. Казалось, вот-вот раздастся далекое жужжание, и тогда она из последних сил бросится навстречу, и увидит за поворотом машину, и…
Но гольцы молчали. Откуда-то сверху доносился монотонный и ворчливый голос водопада. Мороз спускался с белых горных вершин, заполняя долины, тени сгущались.
Уже стемнело, когда девушка добрела до Змеиной речки. С трудом она различила внизу холодный блеск воды, белый дощатый настил моста и маленькое, прижавшееся к скале зимовье. «В зимовье есть печушка, — подумала Нина, — можно будет отдохнуть и согреться».
Подойдя к избушке, Нина толкнула дверь, висевшую на одной петле. Дверь ответила визгом, как отскочившая из-под ноги собака. Зимовье дохнуло сырым, гниловатым запахом давно брошенного жилья.