— Э… мистер Маримба? — спросила Бекки, когда его голова снова исчезла под раковиной.
— Да.
— Э… я хотела поинтересоваться… мое имя Бекки Олдридж. Ваш брат, Сэмпсон, сказал, что я могу найти вас здесь. Я…
— Я знаю, кто вы такая. Что вам нужно? — перебил он ее. Бекки отпрянула от такой прямолинейности и недоброжелательности.
— О, что ж. Я… я видела одну из ваших работ на днях. Она заинтересовала меня.
— Ответ «нет», дамочка. Вы зря теряете свое время. Я больше не рисую, и у меня ничего не осталось для продажи. Ясно? — Бекки подпрыгнула. — Надеюсь, я ответил на все ваши вопросы, дамочка. Прошу прощения за бесполезное путешествие. — Он принялся завинчивать болт.
— Послушайте, мистер Маримба… я видела вашу работу…
— Чертовы стервятники.
Бекки остановилась.
— Как вы только что назвали меня? — Она была настолько поражена, что не могла вымолвить больше ни слова.
— Как слышали. — Он вынул голову из-под раковины и бросил на нее холодный взгляд.
— Что… да что вы такое говорите? — запнулась она.
Годсон медленно сел, вытирая замасленные руки о свой грязный голубой фартук. И снова бросил на нее недоброжелательный взгляд.
— Туристы. Вы все одинаковые. Вы приезжаете, скупаете местные произведения искусства по смешным ценам, а затем вывозите их, прежде чем кто-то что-либо посмеет вам сказать. Потом выясняется, что вы продаете наши картины в пятьдесят раз дороже в Лондоне и Нью-Йорке. Стервятники. Вот, кто вы, и поэтому вы ничего от меня не получите. А теперь, почему бы вам не убраться восвояси, в свой Авонли. Там продают неплохие сувенирные корзинки, знаете.
Наступила тишина, оба пристально смотрели друг на друга. Сердце у Бекки забилось чаще от возмущения — как он смел?
— Вы… самодовольный идиот, — вырвалось у нее. Годсон рассмеялся. — Как вы смеете так разговаривать со мной? Я пришла сюда ради интереса. Мне понадобилось целых две чертовых недели, чтобы найти вас. Я не туристка, я здесь живу.
— О, да? Я тоже. И что? — Он явно издевался над ней.
— А то… что ничего. Я не делец, и не турист. Я не собираюсь ничего вывозить из страны. Мне просто интересна ваша работа, только и всего. Я решила открыть свою выставочную галерею и…
— Что вы сказали? — Годсон перестал вытирать руки и уставился на нее. — Галерею? Вы хотите открыть галерею?
— Да, я пока присматриваюсь. Здесь так мало… Я как-то работала в одной в Лондоне. И подумала…
Годсон вдруг вскочил на ноги так, что гаечный ключ выпал у него на пол. Он смотрел на нее некоторое время и потом протянул ей руку.
— Послушайте, — начал он как-то невнятно. — Прошу прощения. Я принял вас не за того.
Бекки замешкалась, но потом ответила ему рукопожатием.
— Думаю, это легко исправить, — сказала она, помедлив. — Можем мы где-нибудь поговорить?
— Не здесь, — рассмеялся Годсон. — Вот что. Я встречаюсь с друзьями сегодня вечером в «Джаз-105». Вы останетесь в городе?
— Хоть и не в Авонли, — кивнула Бекки. Он смущенно взглянул на нее.
— Это на Секонд-стрит в центре города. Мы будем там в районе десяти вечера. Почему бы вам не присоединиться к нам? Там бы и поговорили. А теперь… — он указал на инструменты, лежащие на полу, — мне нужно закончить начатое.
— Да, конечно. Уверена, я найду вас. — Бекки вскинула сумку на плечо. — Что ж, тогда до встречи сегодня вечером?
— Ага.
Он снова устроился на полу. Бекки улыбнулась и вышла. Лицо у нее до сих пор горело от брошенного ей оскорбления. Она не привыкла к таким жестким противостояниям. Хотя в том, как они усмирили друг друга, как противоборствующие стороны, было что-то приятное. Она не знала почему, но чувствовала, что Годсон Маримба счел ее стоящим собеседником. Самодовольный дурак. Она улыбалась, пока шла по пыльной улице к главной дороге. Дети сновали вокруг, крича ей вслед: «Белая! Белая!» Она улыбнулась и помахала им. Она была в хорошем настроении. Вдруг Бекки увидела свое будущее как вживую. Она нащупала солнечные очки у себя в сумке и пошла дальше, продолжая улыбаться себе самой.
Тем же вечером она встретила Годсона Маримбу и его друга Томаса в клубе. Тогда она впервые увидела смешанную толпу: светлокожие и темнокожие горожане, туристы, сидящие вокруг бара так, словно они в Лондоне или Нью-Йорке, обменивались невероятными историями, распивая пиво и танцуя… Она осмотрелась вокруг с нескрываемым удивлением.
— На что вы так пристально смотрите? — прокричал Годсон из-за громкой музыки.
Она сделала большой глоток пива.
— Просто… Я впервые… тут столько разных людей, смешанная толпа, вот и все.
— Где, вы говорили, вы живете? — спросил Томас.
— На ферме. Рядом с Чинхойи. — Оба переглянулись.
— Что вы здесь забыли? — спросил Годсон.
— Я… ну, мой парень помогает на ферме с туристами… они занимаются поездками в сафари и все такое.
Лицо Годсона искривилось в усмешке.
— Видите? Я все-таки не ошибался.
Бекки состроила гримасу.
— Это работа, — сказала она извиняющимся тоном. — Именно поэтому я хочу заняться чем-нибудь другим.
— Давайте потанцуем. — Годсон вдруг встал с места. — Тут слишком шумно. Потанцуем и поговорим. — Бекки нервно взглянула на него. — Да перестаньте же. Я не укушу вас. Я женат.
Он протянул ей руку. Немного поколебавшись, Бекки взяла его за руку и пошла за ним в самую гущу танцующих. «Это сон», — думала она, следуя за ним сквозь толпу. Она чувствовала себя Алисой, попавшей в свой волшебный мир, спрятанный в ней самой. А Зимбабве казалась ей огромной головкой лука, которую можно было бесконечно очищать от слоев: Генри и Фэафилды на ферме в той части страны, которая сойдет за английские Котсуолдс, коими их сделали бы их владельцы, отдав все свое состояние; Надеж с ее друзьями и до смешного устаревшим образом жизни; а теперь этот — Годсон и его мир молодых и современных горожан. Где же ее место?
— В чьем доме вы сегодня утром были? — спросила она, когда они стали танцевать. — Где я нашла вас?
— О, это дом моей тети. Ей установили новую раковину в одной из комнат, и она текла вот уже несколько дней. Я обещал ей помочь справиться с течью.
— А вы где живете?
— В Читангвизе. Это в двадцати километрах отсюда. Вам обязательно нужно там побывать. Там у меня студия.
— У вас есть студия? — удивилась Бекки.
— Конечно. А где же, вы думаете, я рисую?
— Да, конечно… извините. Я… я не подумала.
Несколько минут они танцевали молча.
— Так что вы говорили сегодня утром про… галерею. Вы это серьезно? — спросил Годсон через некоторое время.
Бекки кивнула:
— Да. Я даже место присмотрела. В старом кафе на Альбион-Роад, рядом с ночным клубом «Тьюб».
— Вы имеете в виду старое кафе Ндебеле? — вдруг перебил ее Годсон.
— Вы его знаете?
— Боже мой, это же потрясающее место. Но… разве у вас есть деньги для этого? Я слышал, владелец здания — индиец. Они всегда требуют высокую цену.
— Что ж. Вообще-то, лично у меня денег нет. Но, думаю, не составит большого труда достать их.
— Ты что, совсем с ума сошла?
Генри был в ярости. Она сидела на краю кровати в своем летнем платье без бретелек, которое ему нравилось больше всего, подобрав под себя ноги, и довольно спокойно говорила ему, что собирается переехать в Хараре.
— Здесь невыносимо, — сказала она, вытягивая тоненькую ниточку из шва на платье. Генри смотрел на нее, не в силах вымолвить ни слова.
— С каких это пор? — спросил он наконец.
— О, всегда. В смысле, все было прекрасно, когда мы только приехали, но мне противно жить у черта на куличиках, и больше всего мне противны Фэафилды. Я просто не вижу в этом смысла.
— Смысла в чем?
— В том, чтобы притворяться, что ты все еще в Южной Родезии и что все по-прежнему. Годсон говорит…
— И кто этот чертов Годсон?
— Годсон Маримба. Он художник, я уже говорила тебе о нем. Он помогал мне.
— Помогал в чем? — ненароком вдруг вылетело у него. Маримба? Африканец? О боже… нет… только не снова.
— О, ради бога, Генри. Это не то, что ты подумал. Он женат.
— И? Их это не остановит, поверь мне. Ты понятия не имеешь, кто они такие. Я могу… — Он вдруг остановился. Бекки смотрела на него с каким-то страшным сожалением во взгляде. — Бекки, не делай этого, — взмолился он вдруг. — Ты не понимаешь, во что ты ввязываешься. Это просто еще одна толпа Бейнов и Бэкстеров. Ты была помешана на них… а теперь посмотри, ты почти забыла о них. Ты всегда такая, ты всегда быстро меняла увлечения. Это просто-напросто твоя очередная прихоть. Это пройдет. Я же знаю.
— Это не прихоть, Генри, — сказала Бекки холодно. — Это то, что я непременно сделаю. Я застряла здесь, помогая тебе делать то, что хотел ты, — теперь я хочу сделать что-то для себя. Кстати, про Надеж я не забыла, я до сих пор хожу к ней. Просто сейчас я была занята другими делами.
— Но где ты найдешь деньги? Кто возьмется с тобой открывать галерею? Это абсурд, Бекки. Это бред.
— Я найду деньги. Как бы там ни было, это уже не твое дело. Ты дал ясно понять, что ты об этом думаешь. Тебе не все ли равно, получится у меня или нет?
— Не все равно. Потому что… я люблю тебя, — выпалил Генри. Он уже едва ли не скулил — он терпеть не мог звук своего голоса. Он вдруг впился рукой в волосы. — Хорошо. Я думал… сначала я хотел вернуть Амбер, понимаешь… а ты тут как тут… как я мог знать… просто так вышло. Но теперь все по-другому… — он осекся. Бекки странно смотрела на него.
— Реванш? Ты об этом?
— Только поначалу, — сказал Генри, вдруг задумавшись, не сделал ли он сейчас большую ошибку.
— О, правда? И когда же все изменилось? Когда ты перестал думать о реванше?
— Черт, я не знаю, Бекки… это неважно. Все дело в том, что я люблю тебя и не хочу, чтобы ты уходила.
— О, Генри, в этом-то как раз и вся суть на самом деле. — Бекки была спокойна, как никогда.
Она ушла. Он не мог ее остановить. Она погрузила вещи в «лэндровер», который прислала за ней Надеж —