Она со скептицизмом посмотрела на него. — А кто полировал туфли посла?
И тут до него дошло. Босс выставил свои туфли в коридор; ночью дворецкий тихонько приходит, забирает туфли к себе в комнату, полирует их там, а потом так же тихонько ставит их туда, где их забрал, только уже отполированные, как шары для боулинга.
И почему он этого не знал? И кто полировал туфли посла? — Денщик, мэм, — ответил Дортмундер, до конца не понимая значения этого слова. — Военный. Он занимался такими делами. Галстуки завязывал, ботинки полировал, и все такое. Специалист в своем деле, мэм.
— Ну, в таком случае, начинай привыкать, что здесь все по-другому, — уже спокойнее сказала она. — Видимо нам никогда не понять людей из Восточной Европы. Мы как-то всегда крутились в районе Трансильвании.
— Да, мэм.
— Тогда почисти их сейчас, — сказала она, указывая плавным жестом на туфли. — И убедись, что с этого момента ты знаешь все свои обязанности.
— Будет сделано, мэм, — пообещал Дортмундер.
Можно было подумать, что теперь-то уж точно все, но нет уж. Когда он спускался вниз с туфлями — не такими уж и грязными, на самом-то деле — на первом этаже стоял Холл, явно ожидавший его. Когда он увидел туфли, висящие на пальцах Дортмундера, он с сарказмом ухмыльнулся. — Что ж, все-таки инициатива имеет место быть, не так ли?
— Простите, сэр, — выдавил из себя Дортмундер, представляя себе, как он берет по ботинку в каждую руку и каблуками с размаху дает этому сукину сыну по голове. — В посольстве все было иначе, сэр, — объяснил он. — С этого момента буду ответственней.
— Как воодушевляет, — с издевкой ответил Холл, после чего, когда Дортмундер уже потопал в свою коморку, где и нашел все средства для полировки обуви, он снова обратился к нему: — Бывший хозяин умер, так? Как думаешь, может от того, что носил грязные ботинки?
— Нет, сэр, — промямлил Дортмундер — все, что смог выдавить из себя.
Еще больше повышая голос, Холл приказал:
— Принеси мне их в кабинет, когда они, наконец-то, будут чистыми.
Он понимал, что это значит: значит будет проверка белыми перчатками. — Сэр, — кивнул он и ушел.
В конечном счете, ему всего лишь дважды пришлось возвращаться и дочищать туфли, хотя еще после первого раза он мог видеть в них свое отражение. По итогу — всего три раза. Пока Келп самодовольно, но с некоторым удивлением смотрел на все происходящее из дальнего угла кабинета, Холл в очередной раз критичным взглядом осмотрел туфли и неохотно сказал:
— Думаю, сойдет. Теперь ты знаешь, что нужно с ними сделать, Рамзи?
— Поставить у вашей двери, сэр. Там, откуда я их забрал.
— Молодец, — похвалил Холл. — Даю тебе третий разряд дворецкого пока что.
— Спасибо, сэр.
Дортмундер развернулся, держа в руке блестящие туфли, но Холл сказал своим холодным тоном:
— Я еще не закончил.
Ох. Дортмундер повернулся к нему, поднял голову и вопросительно поднял бровь:
— Да, сэр?
— Сегодня, в два часа приедет инструктор по верховой езде с лошадьми, — сказал Холл. С поста тебе позвонят. Пойдешь к двери ждать его появления. Когда он доедет до дома, скажешь ему, чтобы ждал на улице, потом подойдешь ко мне и доложишь о его приезде.
— Да, сэр.
— Это все. Исчезни.
Дортмундер вновь вскарабкался по лестнице и поставил туфли туда, откуда их забрал. Лошадь, с тренером. Теперь он представил себе, как Холл сидит верхом на лошади, повернулся, чтобы услышать, что ему говорит инструктор, и бьется головой о ветку дерева. Об очень, очень толстую ветку.
45
Мак не знал, что его пугало в этом мероприятии больше всего — наверное, все. Все, что он знал, так это то, что это было самое страшное из всего, что ему доводилось делать. Это было даже страшнее первого секса с девушкой, которая в последствии стала его женой; да черт возьми, это было страшнее первого секса с кем бы то не было. Страшнее даже, чем когда его поставили главным на сборку душевой головки типа К. Страшнее того раза, когда он сошел с подъемника на горнолыжном курорте и посмотрел вниз.
Ну, в тот раз он сел обратно на подъемник и спустился на нем вниз, и с тех самых пор больше никогда не вставал на лыжи. Но на этот раз выбора у него не было. На этой горе спуск был только один.
Хотя эта ситуация была хуже любой горы, потому что гора была хотя бы одна. С горой все просто — это белая глыба с белыми деревьями и камнями, задача на которой — спуститься с самого верха вниз, стараясь при этом падать как можно реже. Все просто — только вперед. А с этими лошадьми было столько нюансов и деталей, каждая страшнее другой.
А еще эти усы. Очень большие усы, как пушистая метла, и казалось, что они были как-то очень ненадежно приклеены к его верхней губе. Да еще и нос они щекотали. Но хуже всего было то, как ужасно ухмылялся Ос, приклеивая усы.
Было достаточно одного взгляда на Оса, чтобы понять, что он злой шутник. Но ведь для него это было тоже важно, не так ли? Он бы не стал плохо приклеивать усы Маку, чтобы те отвалились в самый неподходящий момент, просто смеха ради, так ведь? Так ведь?
Допустим, не стал бы. Тем не менее, они все равно могли бы отваливаться, даже без коварного умысла Оса.
И это была лишь одна из причин для беспокойства. А еще и лошадь. Уже этого факта было достаточно, а ведь еще был фургон. Он был прицеплен позади огромного пикапа, с четырьмя колесами на задней оси. В какой-то момент до Мака дошло, что именно ему придется сесть за руль этой огромной чертовой конструкции.
Пикап был ужасным, но фургон был огромным, как дом, он был рассчитан на четыре лошади, по две с каждой стороны, дверь была с левой стороны, чтобы кормить и смотреть за лошадьми в начале фургона. Сейчас там была только одна лошадь, которая стояла в задней части. А в передней части к крыше фургона было прицеплено покрывало, которая скрывало от лишних глаз остальных ребят, пока они будут проезжать на территорию поместья Монро Холла.
И это еще одна страшная вещь. Неужели они и правда собираются подкупить часовых на посту охраны в поместье Холла? Неужели они и правда не станут проверять весь фургон от начала и до конца, не найдут четверых людей и эту длинную веревку, а просто удовлетворят свое любопытство лишь задней частью фургона? Неужели они поверят в эти дурацкие усы, эту дурацкую четырехцветную шляпу, этот дурацкий вязаный свитер с дурацкими серыми кожаными налокотниками, в эти дурацкие галифе? (Никогда раньше Мак не слышал про галифе, а когда узнал, понял, что лучше бы не знал).
А потом еще эта лошадь. Нет, ну ее, лучше даже не думать про эту лошадь. Потому что, независимо от того, готов Мак или нет, все остальные уже готовы. Они уже пролезли через боковую дверь в запрятанную часть фургона. Ос, который заходил в фургон последний, решил дать последний совет: — Старайся сделать так, чтобы не пришлось отступать. И даже эту фразу он сказал с каким-то смешком и огоньком в глазах.
Пф. Что он уже мог успеть сделать не так?
И пока все шло очень неплохо. Дорога в тридцать миль — было более, чем достаточно, чтобы Мак успел привыкнуть к огромному серому металлическому ящику, который плелся позади и который в зеркале заднего вида выглядел слишком близко. Слава Богу, разворачиваться ему не пришлось, но ему пришлось быстро научиться плавно тормозить, иначе фургон начинал брыкаться, болтаться из стороны в сторону и грозился поехать сам по себе. Но самое приятное — это то, что усы все-таки не отвалились.
Он подъехал к поместью на десять минут раньше, обратился к крупному парню у ворот в коричневой форме:
— Джей Джилли, меня ждут.
После чего парень сделал пометку в бумагах и сказал:
— Мне нужно позвонить в дом.
— Конечно.
Пока охранник звонил в дом, второй охранник вышел и начал кружить возле фургона, больше из любопытства, чем из-за подозрения. Потом первый охранник кивнул второму из окошка поста охраны, и шлагбаум поднялся, и он, о боги, наконец-то, спустя стольких попыток проехать на территорию Монро Холла, он просто проехал по асфальту к белому большому дому.
И здесь разворачиваться ему тоже не пришлось, потому что дорога делала небольшую петлю у парадного входа, а потом уходила на парковку справа. Мак сделал крюк и развернул фургон левой стороной к дому, чтобы никто из охраны не видел, что тут происходит. Оставив зажигание включенным, а коробку передач в положении «парковка», он вышел из пикапа, потрогал кончиками пальцев фальшивые усы на удачу и пошел к парадному входу.
Дверь открылась еще до того, как он успел подойти, грустный парень в черном костюме посмотрел на него так, словно его пароль не был принят. — Сэр?
— Джей Джилли, — сказал Мак так, словно очень жалел, что Флип дал ему именно такое имя. Он не чувствовал себя Джеем Джилли, и был очень рад, что, с другой стороны, быть им ему придется недолго.
— Один момент, сэр, — сказал угрюмый парень и закрыл дверь. Видимо, это был дворецкий, а угрюмый, потому что работал на Монро Холла.
Мак играл в театре в старших классах, наверное, в основном, потому, что его сестра Бет играла в театре в старших классах, она ведь хотела стать кинозвездой. (Теперь она жена и мать, и вышла замуж за водителя автобуса). На драматическом отделении в старшей школе Мака девочек было достаточно на любую роль, а вот с парнями было туго. Поэтому Бет притащила Мака, ему сказала, что разглядела в нем неимоверный талант, но он прекрасно знал, что она просто подлизывалась к миссис Мандельстам, учителю драмы, в надежде получить роль получше. Мак играл в «Ромео и Джультте», в «Чайном домике августовской луны» и в «Майоре Барбара», он неплохо справился с этими ролями, но он прекрасно знал, что неимоверного таланта у него нет, и после окончания школы он не собирался играть.
Но судьба решила иначе, получается так? Новая постановка, новая роль: Джей Джилли, инструктор по верховой езде. У него не было как такового текста — текст роли, так это называлось, он все еще помнил — но ему нужно было играть персонажа, и играть нужно было от самого начала у парадного входа до боковой двери фургона. А потом еще чуть-чуть у поста охраны на пути назад. Но основная часть его роли начиналась здесь, прямо сейчас.