Андрей закашлялся. Черт… Такими темпами он скоро окончательно разучится говорить. Хорош же будет Контакт. Если он все-таки будет.
Никто не отозвался на его крики – впрочем, Карташов и не рассчитывал на ответ. Протянув руку, он схватился за ближайший стебель тростника. Тот хрустнул, точно стеклянный, забрызгав ладонь мелким бисером росы. С отрешенным видом Андрей принялся вертеть его в руках. Ну, хоть растения здесь выглядят почти как на Земле… Карташов напрягся, пытаясь припомнить хоть что-то из курса ботаники. Какая-никакая, а зарядка для мозга. Да и как биолог, он просто обязан дать описание растения, пусть и не может его задокументировать.
Итак, что получается… Твердый треугольный стебель, кроющие листья с параллельным жилкованием, пышная метелка соцветия на конце и бурые колосья размером с фалангу мизинца. Мало того, что покрытосеменное, так еще и однодольное! Кажется, однодольные появились позже всех прочих растений? Андрей нахмурился. Ни один вид не может возникнуть из ничего, на пустом месте. Эволюция сама по себе избыточна. Это не прямая линия, а что-то вроде расширяющегося конуса. Чем дальше от исходной точки, тем больше должно быть биоразнообразие. А мир, в котором существует всего один вид, – мир умирающий.
Карташов поежился… Что же, черт возьми, здесь произошло? И не это ли он должен узнать и понять, путешествуя по речной стране?
Он снова посмотрел на растение у себя в руке. Ближайший аналог, который приходил в голову, – это папирус. Вот только эта странная река совсем не походила на дельту Нила. Андрей бросил стебель в воду. Крошечные волны тут же прибили его к борту лодки. Чувствуя внезапный прилив злости, Карташов схватил стебель и уже собрался отшвырнуть его куда подальше, как вдруг замер. Из темной воды прямо на него смотрели огромные пустые глаза.
Прежде чем Карташов понял, что происходит, течение успело отнести лодку в сторону. Опомнившись, Андрей схватился за весло и принялся судорожно грести. Острый нос лодки уткнулся в заросли тростника. Чертыхаясь на все лады, Карташов бросил весло и спрыгнул в ледяную воду.
На мгновение дыхание сбилось. Андрей громко охнул, но тут же взял себя в руки. Что такое холодная вода по сравнению с тем, что случилось с ним на «Аресе»? К тому же протока оказалась совсем не глубокой – всего-то по пояс. Одной рукой удерживая лодку, он пошел назад, все еще не в силах поверить в реальность того, что увидел. Так не бывает… Просто потому, что так не должно быть. Но то ли это место, где стоит чему-либо удивляться?
Дно реки оказалось вязким, ноги по щиколотку утопали в иле. Идти по нему да еще тащить за собой лодку оказалось не просто. Но, в конце концов, Карташов смог вернуться.
Она лежала там, где он ее и заметил. Статуя… Вернее, голова женщины, вытесанная из камня, похожего на темно-розовый мрамор. Тонкое лицо с острыми скулами, раскосые глаза… На высоком лбу, прямо над переносицей, устроился мелкий ракомоллюск. Когда Карташов нагнулся, чтобы вытащить каменную голову из воды, тот даже не попытался уплыть или отползти в сторону.
Аккуратно Андрей устроил каменную голову на носу лодки и забрался следом, внимательно глядя в пустые глаза. Тонкие губы женщины изгибались в странной улыбке, полной невыразимой печали. Так мог бы улыбаться человек, смирившийся с неизбежностью скорой смерти. Карташов поежился, и вовсе не оттого, что промок и замерз. Женщина показалась ему знакомой, хотя Андрей не сразу вспомнил, где ее видел. Карташов потянул себя за бороду – дурацкая привычка, он и сам не заметил, когда успел ею обзавестись. Ни на одну из знакомых эта дама точно не была похожа. Кто же тогда?
Осознание пришло внезапно, будто в голове взорвалась петарда. Карташов дернулся… Конечно же! Как он сразу не догадался?! Он ведь видел эту особу, и не раз, – на картинке не то в школьном учебнике по истории, не то в какой-то энциклопедии. Это же Нефертити!
Андрей выругался. Проклятье! Значит, все страньше и страньше? Но должен же быть предел! Откуда здесь, на древнем Марсе, могла появиться эта статуя? Нефертити! Кажется, это имя значит «Прекрасная Пришелица»? Очень мило… Каменной голове осталось только заговорить – пожалуй, случись такое, Андрей бы ничуть не удивился.
– Ну, здравствуй. – Карташов усмехнулся. – Аэлита-Дея-Торис…
В тот же момент лодку сотряс удар такой силы, что Карташова вышвырнуло за борт и он с головой погрузился в ледяную воду.
24Дорога в один конецАнтон Первушин
Эдварда Гивенса-младшего охватил слепящий ужас.
Наверное, повстречай он на Земле самого омерзительного паука, сумел бы справиться с арахнофобией, удержать себя в руках. Но здесь, в космосе, где в принципе не может быть этих тварей, вид огромного паучищи, сидящего на талисмане и пережевывающего перо, вытеснил остатки здравомыслия. Предохранители перегорели. Гивенс закричал – неистово, как только однажды кричал в детстве, когда чуть не утонул в лесном озере. И в тот же миг пространство рядом с ним взорвалось мириадами брызг – вода разлетелась по отсеку, сливаясь в огромные блестящие шары. Окатило и Эдварда. Холодный душ отрезвил. Гивенс помотал головой, приходя в себя и пытаясь понять, откуда взялось столько воды. И тут же снова едва не зашелся криком из-за того, что его плечо сжала сильная рука.
– Тихо ты, – услышал Гивенс знакомый голос. – А то и я закричу.
Все еще не веря, Эдвард обернулся. Рядом парил Андрей Карташов – живой-здоровый. Но как выглядел штатный астробиолог и летописец экспедиции! Исхудавший, с густой бородой, длинные мокрые волосы облепили виски и лоб. Сменный комбинезон сильно поношен, а местами порван. Впечатление было такое, будто Карташов только что вернулся из тренировочной экспедиции по выживанию, которые Центр подготовки космонавтов регулярно устраивал для набранных экипажей. Но больше всего Эдварда потрясло, что в свободной руке Андрей держал… paddle… короткое весло-гребок для каноэ.
Всего этого просто не может быть! Все это похоже на… сон. На бредовый сон!
– Паук, – сказал Карташов, глядя мимо Гивенса. – Его нужно убить.
Эдвард спохватился и проследил за взглядом астробиолога. Мерзкое членистоногое не собиралось ждать, пока люди его настигнут и пришлепнут невесть откуда взявшимся веслом. Паук подобрал лапы, перепрыгнул с «ловца снов» на стену отсека и резво побежал прочь, уворачиваясь по пути от водяных шаров. Еще одно чудо: нормальное живое существо не смогло бы так бежать в невесомости.
– Что это было? – спросил совсем ошалевший Гивенс.
– Паука нужно убить, – повторил Карташов.
– Почему?
Астробиолог на секунду замешкался.
– Потому что так сказал… так сказал Огнев.
– Кто такой Огнев?
– Я не знаю. – Андрей, казалось, смутился. – Не знаю. Но он говорит, что паука нужно убить. Обязательно. Иначе…
Не закончив фразы, Карташов выпустил плечо Гивенса, оттолкнулся ногами в грязных кроссовках от стены и полетел по коридору.
– Эдварда немедленно в медблок, – приказал Аникеев. – Жан-Пьер, справишься?
– Да, командир!
– Действуй. Я направляюсь туда же. Джон, к пультам… Бруно, слушаешь?.. Немедленно протестируй все системы корабля. Установи причину взрыва. Выясни, что мы потеряли. Отчет мне нужен как можно скорее.
– Слушаюсь, команданте.
– И выруби наконец эту чертову сирену!
Раздражающий вой аварийной сигнализации немедленно прервался.
– Отлично. Я выхожу!
В тесном пространстве «Ареса» трудно разойтись. По пути из рубки в медблок Аникеев встретил Булла, который спешил занять его место.
– Джон, свяжись с Хьюстоном. Выдерни Андерсона. Пусть даст ясное объяснение, что находится в складском-два. Отговорок больше не потерплю!
– Попытаюсь, кэп.
– Не пытайся. Сделай!
В осевом коридоре корабля, связывающем отсеки, появился Жобан, тащивший обмякшего Гивенса. Аникеев добрался до свободного пенала медблока быстрее, сдвинул дверь-шторку, расправил госпитальный мешок, включил систему медицинской диагностики. Совершая эти отработанные до автоматизма манипуляции, Аникеев почему-то вспомнил, как участвовал в жаркой дискуссии в Институте медико-биологических проблем – обсуждали, сколько оборудованных пеналов поставить на корабле: два, три, шесть? И пришли к выводу, что хватит двух. «Легкие» больные перенесут свой недуг в личной каюте, а «тяжелые»… Если «тяжелых» будет трое, значит, экспедиция обречена, и этого нельзя допустить ни при каких обстоятельствах. Один пенал уже занимает Карташов, теперь потребовался второй… Можно сказать, мы на грани…
Жобан наконец-то доволок Гивенса. Аникеев глянул на белое как бумага лицо Эдварда.
– Не вижу травмы.
– Я тоже, – шепотом ответил француз.
– Снимаем одежду, – распорядился Аникеев.
Помогая друг другу, космонавты споро раздели пострадавшего, запихнули его в мешок, пристегнули фиксирующими ремнями.
– Памперс? – спросил Жобан.
– Потом… – отозвался Аникеев. – Если понадобится… Сначала диагностика…
Они налепили на кожу Гивенса электроды и мембрану фонендоскопа, намотали на плечо манжету тонометра, на голову натянули сетку энцефалографа, лицо закрыли дыхательной маской. Компьютер диагностического комплекса ожил, чирикнул, монитор засветился.
– Черт побери, – выругался президент. – Черт побери вас всех совсем.
Президент не повысил голос, даже не нахмурился, но было видно, что он едва сдерживается, чтобы не наорать на подчиненного.
– Андрей Ильич, объясни мне одну простую вещь. – Президент побарабанил пальцами по столешнице. – Почему глава государства узнает о происходящем в космосе последним?
Генерал Уколов остался невозмутим. Он хорошо подготовился к этому разговору.
– Пряхина пресекает любые утечки из ЦУПа. Она руководитель полета. В ее власти организовать процесс так, чтобы мы долго не узнали о последствиях.
– Почему Быков не доложил? Получается, он тоже?..