– Вы даже не представляете – насколько, – устало улыбнулся Андрей. – Причем откуда только силы берутся!
– Поспишь? – заботливо спросил Аникеев.
Карташов посмотрел на командира с ужасом.
– Да я уж выспался, Слава! На много дней вперед.
– Да… Наверное… Но ты еще слаб.
– Значит, надо восстанавливать силы. Работа – лучшее лекарство.
– Работы много. Сейчас сворачиваем парус, через три часа начинаем тормозить. Чем быстрее мы состыкуемся, перегрузимся и сойдем с орбиты, тем больше у нас шансов обогнать китайцев. «Лодка Тысячелетий» по траекторным возможностям начинает отставать, но тайконавтам не нужно пересаживаться с корабля на корабль…
И закрутилось.
Оранжевый шарик Марса рос прямо на глазах, набухал, словно апельсин в чудо-оранжерее. Космонавты без устали вращали лебедки, подтягивали одни стропы, ослабляли другие. Многокилометровый парус стягивался, превращался в мягкий золотистый комок. Увы, собрать дорогой и сверхсекретный парус из каэтана обратно в контейнер не удалось бы при всем желании, но и оставлять перед собой простыню размером в сто квадратных километров крайне неразумно. Если просто отстрелить стропы, парус уйдет в свободный полет. Что будет, если корабль его зацепит? Лучше не экспериментировать. И не оставлять после себя много мусора.
Булл и Пичеррили работали снаружи, в открытом космосе. Аникеев не покидал рубку управления. Жобан носился то туда, то сюда: рук не хватало. А Карташов, попытавшись свернуть парус усилием воли, потерпел фиаско и понял, что нужно привыкать к обыденной жизни. Очень хотелось рассказать командиру и другу о своих приключениях на зеленом Марсе, только Аникееву было совсем не до этого…
Карташов чувствовал себя чужим на празднике жизни. Металлические стены давили, воздуха не хватало, сердце билось тяжело. На душе становилось все тревожнее. Но настоящий шок Андрей испытал, когда в его голове прогремел голос:
– Встань и иди!
– Куда? – прошептал космонавт.
– В складской-два.
– А надо? – затосковал Карташов, словно его принуждали спускаться в подземелье со змеями или подговаривали влезть в клетку с тиграми.
– Надо, – уверенно ответил внутренний голос.
Карташов тяжело вздохнул и поплыл в сторону складского модуля.
В шлюзовую камеру Булл и Пичеррили вошли одновременно. Оба были усталыми, но довольными. Работа сделана как надо, Марс близко, и даже чудеса в жизни случаются. Нежданно воскресший русский – яркий тому пример.
– Жаль только, Гивенс не может рассказать о свойствах нашего груза из складского-два, – сквозь иллюминатор скафандра подмигнул итальянец Буллу. – Надеюсь, он тоже очухается, но пока мы должны ломать голову сами. Ты, случаем, не знаешь подробностей о суперкомпьютере… или что вы там запихали в таинственный второй отсек?
– Нет. Возможно, основной экипаж что-то знал. Нас поначалу просто не посвящали в такие секретные дела. А потом, видно, решили, что в этом нет нужды.
– Допустим, – скептически усмехнулся Бруно. – И все-таки ты лучше знаешь технику своей родины и менталитет соотечественников. Что они хотели сказать допотопным монитором и странными фильмами?
Булл, постукивая перчаткой по переборке, задумался всего на несколько секунд. Естественно, он уже размышлял над этим вопросом и пришел к определенным выводам, а теперь пытался точнее сформулировать ответ.
– Монитор скорее всего резервный, – сообщил он.
– Что? – удивился Пичеррили.
– Интерфейс не один. Тот, что мы видели, наверняка очень надежен. Что толку ставить жидкокристаллический экран во всю стену, который откажет в ответственный момент? Допотопный экран на самом деле – какой-то гибрид, опытный образец, сверхсовременная разработка без красивой оберточной бумаги.
– Допустим, – вновь согласился Бруно. – Но черно-белые фильмы, Джон? Если мы имеем дело с мегамозгом, зачем ему крутить нам древние фильмы?
Булл пошевелил подбородком и заявил:
– Мегамозг и мыслит по-своему. Может быть, ему пока нечего нам сказать. Но он должен был привлечь внимание. Или повернуть наши мысли в нужное русло.
Аникеев вклинился в разговор товарищей:
– Ты хочешь сказать, наш механический партнер заботится о том, «как слово наше отзовется»?
– Точно! – обрадовался Булл. – У него нет плана давить нас своим авторитетом. Представь, что вместе с нами летит кто-то, кто умеет в десять раз больше, чем каждый из нас, знает в сто раз больше, вычисляет в тысячу раз быстрее. Осмелишься ли ты возразить ему? Тебе и мысль такая в голову не придет. Мы ведь не проверяем на счетах вычисления бортовых компьютеров. А суперразум – если там действительно скрыт искусственный интеллект – должен быть нашим партнером, а не отцом для детей-несмышленышей.
– Интересно, а сейчас он нас слышит? – спросил Пичеррили.
– Если Аникеев услышал, слышит ли мегамозг? – хмыкнул Булл. – Слышит, только знаков не подает.
Раздалось пронзительное шипение. Бруно, стоящий спиной к люку, резко обернулся, хотя было ясно: ничего страшного и даже экстраординарного не произошло. В корабле и шлюзовой камере выровнялось давление, можно было избавляться от скафандров.
Скомканный золотой парус уносило прочь от корабля. Зрелище красивое, и все же расставаться с ярким невесомым полотнищем, много дней ловившим для «Ареса» солнечный ветер, было жаль. Какая-то веха оставалась позади. Очень скоро эти вехи начнут проноситься мимо с головокружительной скоростью… Долгий путь через неизведанную пустоту подходил к концу, события спрессовывались, а время замедлялось в гравитационном колодце Марса.
Весь экипаж, кроме Гивенса, собрался в кают-компании. Самое время пообедать после трудов праведных. К тому же до включения тормозных двигателей оставалось каких-то тридцать минут.
Жобан, как наименее уставший, раздавал тубы с едой и напитками, Аникеев вполглаза наблюдал за показаниями приборов, Булл и Пичеррили просто расслабленно висели в воздухе. И только глаза Карташова лихорадочно блестели.
– Может быть, тебе стоит отдохнуть, Андрей? – спросил командир, взглянув на соотечественника.
– Некогда отдыхать, – ответил Карташов. – Дело очень важное… Прежде чем мы примем необратимые решения, нужно установить контакт с Землей. Я должен срочно увидеть жену.
Булл замер с недонесенной до рта тубой. Жобан участливо улыбнулся и сказал:
– Конечно, Андрей, ты имеешь право на внеочередной сеанс связи с домом. В конце концов, мы-то общались с родными чаще тебя.
– Нет, речь вовсе не о том, – устало бросил Карташов. – Дело чрезвычайной важности. И касается оно всех нас.
32Корабль спасенияАнтон Первушин
Ирина Пряхина чувствовала себя загнанной. Измотанной, издерганной, еле живой.
И все из-за этих ослов. Из-за этих сволочей. Из-за этих… мужиков!
Она уже проклинала тот день, когда согласилась возглавить Совет по космонавтике при президенте России. А ведь как мечтала! Как стремилась! Толкалась локтями, интриговала, выслуживалась. Две докторские – за пять лет! Знаете, скольких седых волос это стоило? Не знаете. Где вам… Не понимала, дуреха, что чем выше взберешься, тем больнее падать; что любую ошибку, любой сбой спишут на нее. Даже если задница хорошо прикрыта, все равно спишут. И никто не заступится, никто не поддержит. Все только покивают с понимающим видом, и кто-нибудь обязательно скажет: «Прав был Сергей Павлович. Баба на космодроме – к проблемам».
А проблем было не счесть. Каждый день появляются новые. Сначала эта дурацкая история с третьим экипажем. Лететь должна была команда Ивана Серебрякова, а не дублеры дублеров. Было ясно как день, что «бочконавты» не справятся. Но ведь президенту хоть кол на голове теши! Как он тогда сказал? «Дело не во мне и не в вас, Ирина Александровна. Дело в том, что это наш последний шанс. Если сегодня корабль не стартует к Марсу, завтра мы исчезнем – и я, и вы, и миллионы других людей». Дешевый популист! Мужик!
Потом эта гонка с «Лодкой Тысячелетий». Изменение траектории на парадоксальную. Дозаправка, которая едва не закончилась катастрофой. Потом парус… Ну, допустим, развернуть парус было ее идеей. Хотите обогнать китайцев? Получите, распишитесь! И попробуйте сказать, что я не использовала все возможности «Ареса» для того, чтобы победить в вашей мужской разборке. Карташов получил смертельную дозу радиации при установке паруса? Его проблемы. Нечего было «бочконавту» в ВКД лезть! А что потом ожил и теперь чувствует себя превосходно, вообще наводит на мысли о какой-то изощренной симуляции…
Потом комета… Потом безумное маневрирование с дожиганием последних ресурсов… Однако новый план по градусу идиотизма мог дать любому предыдущему сто очков вперед! Расчетчики из Центра Келдыша за головы схватились, когда эти президентские загогулины увидели. Какой даун подбрасывает ему идеи? Тормозить на форсаже, с перегрузками под шесть единиц, на 140 процентах от маршевой мощности! Стыковка с «Орионом» на внешней вытянутой орбите, без перехода на ареоцентрическую. Безумие! Только по потерям хладагента реактора мы выходим на закритическую черту. Да и выдержит ли сам реактор? А «Орион»? Он же два года у Фобоса болтался – не такая уж это надежная техника, если здраво посмотреть… Впрочем, ладно. О реакторе и «Орионе» пусть у директора НАСА голова болит: это его зона ответственности. Но теперь на нее свалили «Арес-2». Хоть одна сволочь подумала, что этот корабль никогда по-настоящему не готовили к межпланетному полету? Что делали его для проформы – как орбитальную лабораторию? Что экономили на всем при сборке? Что гордое звание «корабля спасения» ему присвоили, лишь бы успокоить журналистов и прочих хомячков-перестраховщиков? А теперь вынь им и положь этот самый «корабль спасения»! И если через три недели он не стартует, то голову с плеч…
Еще китайцы… Перед внутренним взором Пряхиной вдруг возник Лианг Цзунчжэн, и на душе самую чуточку потеплело. Но Ирина тут же скорчила гримасу своему отражению в зеркале, и сердце снова заледенело. Тоже – мужик! Главное для него не она, Ирина Пряхина, а чтобы его партийные товарищи добрались до треклятого Марса раньше Топазов. Намазано им там!.. А ведь когда-то и она мечтала ступить на рыжий грунт, поднять глаза к прозрачному небу, по которому в вечном безмолвии бегут две яркие звездочки… Только этот ми