– Ты это говоришь уже не в первый раз! – заявила Елена. – Теми же самыми словами. И каждый раз забываешь… Все всё забывают. Даже президент, хотя он защищен лучше остальных… Мы слабы, Ваня, нам тяжело противостоять тотальной информационной блокаде. Никогда не знаешь, чем обернутся те или иные действия. Фаэты ограничили наши контакты до предела. Но кое-что мы все-таки сумели. «Арес» ушел к Марсу. И сейчас он на орбите! Однако экипажу Аникеева нужна помощь. Срочная помощь. Сосредоточься! Мы позаботились об этом. Ваня, у нас получилось создать «симбионта» – автономную биороботическую систему, которая поможет экипажу увидеть реальность. «Симбионт» на корабле. У тебя сейчас есть прямой выход на оперативный канал связи с «Аресом». Яна Карташова использует специальный код для передачи информации на борт. К сожалению, она тоже постоянно все забывает. Ею приходится управлять, а это сложно… Сосредоточься! Ты должен через Яну передать на борт следующее… – Елена остановилась, подошла к книжной полке, сняла потрепанный томик, полистала его, затем вырвала одну из страниц. – Держи.
На этот раз Серебрякова одолела головная боль. Он отвел руку жены и принялся, морщась, тереть виски. Перед глазами замелькали черные точки.
– Сосредоточься! – вновь прикрикнула Елена. – Я знаю, что это неприятно, но сосредоточься.
Полковник все-таки взял вырванную страницу и прочитал выделенный желтым маркером абзац. «Сотни тысячелетий рос человек на лоне природы, научился добывать огонь, делать дубины, топоры, луки и стрелы для охоты на зверей, возделывал землю, сеял, сажал, собирал урожай, покинул пещеры, переселившись, наконец, в жилища, построенные его руками. И всегда его окружали цветы, травы, деревья, служа ему, защищая и возвышая его! Он привык видеть их, обонять, ощущать на вкус, прислушиваться к ним. И они предупреждали его об опасности шорохом листьев, треском сухих сучков, а своей звучащей тишиной вселяли в него покой и светлую мечту».
– Что нужно сделать? – Прочитанное сразу вылетело из головы, и Серебряков сквозь боль силился понять, чего от него добивается жена.
– Ты. Должен. Позвонить. Яне Карташовой. Ты. Должен. Прочесть. Этот абзац. Ты должен. Потребовать. Чтобы она передала. Текст. На «Арес». Его должен. Прочитать. Андрей Карташов. На «Аресе».
– Зачем?
– Лучше не спрашивай. Будет только хуже. Просто запомни, что нужно сделать. Просто запомни. Я повторю…
Разыгравшаяся мигрень оставила полковника Серебрякова, только когда он вошел в лифт карантинной зоны. Он отдышался, посмотрел на свое отражение в настенном зеркале. Встреча с женой вылилась в очередное бессмысленное воркование. Жаль… На что только рассчитывал Кирсанов, когда предложил Елену в качестве члена экипажа «Ареса-2»? Глупая и опасная затея! Надо ему позвонить. И передать Яне Карташовой, чтобы она… Что она?.. Серебряков медленно разжал кулак. Внутри обнаружился скомканный листок – страница из старой книги. «Сотни тысячелетий рос человек на лоне природы…» Какой-то бред! Но об этом надо обязательно сказать Кирсанову. А тот должен в точности передать Яне. А она должна передать текст на «Арес» – Андрею Карташову. Зачем? Неважно! Главное – сделать все, как надо. И ничего не забыть!..
– Сейчас начнется, – сказал Пичеррили, искоса поглядывая на часы.
Космонавты собрались в наблюдательном куполе, что представляло определенные трудности, ведь он был рассчитан на двух человек. Но ни один из остававшихся на ногах членов экипажа «Ареса» не хотел пропустить волнующее своей внутренней жутью событие – столкновение реакторного блока «Лодки Тысячелетий» с Фобосом. Было понятно, что при ударе на такой относительной скорости сам блок превратится в мелкую радиоактивную пыль, но этот же удар мог выбить из спутника Марса облако крупных обломков, которые серьезно замусорят низкие орбиты. До получения новой информации ЦУП запретил какую-либо деятельность по подготовке «Ориона» к посадке.
– Что мы за люди? – печально вопросил Жобан, ни к кому конкретно не обращаясь. – Толком в космосе еще не закрепились, но уже разрушаем уникальные природные объекты.
– Первый уникальный природный объект мы начали разрушать еще до выхода в космос, – сказал Аникеев. – Что ж поделать? Такова оборотная сторона прогресса – созидаем, разрушая…
– Как бы научиться созидать без разрушения?..
– Удар! – выкрикнул Пичеррили, не в силах сдерживать адреналиновое возбуждение.
С высокой орбиты Фобос выглядел звездочкой, быстро бегущей на фоне рыжей поверхности Марса, но звездочкой несимметричной – более яркой с одной стороны, тусклой с другой. Столкновение увидеть невооруженным глазом было невозможно, но его последствия оказались даже более эффектными, чем ждали космонавты. Звездочку Фобоса словно окутало облако золотистой пыли, а потом произошло нечто невероятное – вокруг него возникло мерцающее голубоватое гало. Оно светилось несколько секунд, и все это время экипаж «Ареса» корчился в судорогах, тычась друг в друга, подобно слепым котятам.
Гало исчезло, наваждение прошло. А с ним схлынула и вяжущая боль. Аникеев неразборчиво ругался. Булл болтался над креслами наблюдателей, поджав ноги и обхватив себя руками. Жобан вообще вылетел из купола через переходной отсек.
– Смотрите на планету! – призвал Карташов, сидевший в одном из кресел.
И космонавты увидели Марс.
38Свет МарсаИгорь Минаков
Когда мировой кинематограф еще не ведал тотального господства компьютерной графики и цифровой обработки изображения, «марсианские» пейзажи снимали через оранжевый светофильтр. Позже это остроумное изобретение киношников стало притчей во языцех. Специалистов НАСА даже обвиняли в том, что они скрывают от человечества правду, соответствующим образом обрабатывая изображения поверхности Марса. Тогда как на самом деле…
И вот пресловутый оранжевый светофильтр убрали.
– Мать честная… – пробормотал Карташов.
– Mamma mia… – эхом откликнулся Пичеррили.
– Джентльмены, мне кажется, мы окончательно свихнулись, – веско заметил Булл.
Остальные промолчали. Не находили слов.
Экипаж «Ареса» прильнул ко всем оптическим приборам корабля, которые имели хоть какую-то связь с внешним пространством. Смотрели во все глаза. Упивались зрелищем. Сожалели, что иллюминаторы – даже в наблюдательном куполе – не дают панорамного обзора. Может быть, глаза инопланетян привычны к иным цветовым сочетаниям? Может быть, они испытывают неописуемый восторг при виде кофейно-кремового диска Юпитера, млеют от оранжевой знойности Венеры или их бодрит металлически-мертвенный блеск Меркурия. Но глаза землян наполняются слезами умиления, когда во всю бело-голубую ширь распахиваются просторы родной планеты. Или когда раздражающе-красный Марс в одночасье становится на нее похож, словно младший, давно потерянный брат.
Багряная пустыня исчезла под покровом серо-зеленой растительности. В северном полушарии синел исполинский океан, покрывающий едва ли не половину планеты. Солнечный блик, похожий на пылающую сварочную дугу, лежал на океанской глади. Вулканический прыщ Олимпа украшала ледовая шапка. А рядом белели вершины трех близнецов: Аскрийской горы, Павлина и Арсии. Синеватые вены рек, стекающих с ледяных вершин, впадали в ненасытную океаническую впадину, разбредались по ущельям Фарсиды, омывая степные плато Южного полушария. Над водопадами, низвергающимися в Долину Маринера, стояли многослойные радуги.
Приближалась линия терминатора. Вот-вот ночная тень скроет берущее за душу великолепие живого, зелено-голубого Марса, но космонавты и не думали возвращаться к рутинной работе. Всеми двигала затаенная надежда, что и ночное полушарие бывшей Красной планеты окажется гораздо на сюрпризы. Марсианская ночь надвигалась, угостив напоследок дивным зрелищем заката. Солнце не утонуло, как обычно, в пыльном и душном, словно набитый рухлядью чулан, мраке. Оно на короткое время вспыхнуло чистым рубином на белом золоте окоема. Марс в три раза меньше Земли, и орбитальный закат здесь стремительнее, как и рассвет, впрочем. Вскоре глаза наблюдателей привыкли к темноте и без труда различали даже слабые отсветы на поверхности планеты. Зоркие глаза итальянца разглядели, например, Деймос, отраженный в зеркале океана. Второй спутник безмятежно сиял высоко в небесах. Фобос же, мерцающий будто раскаленный уголь, остался по другую сторону. Но самого главного не обнаруживали пытливые глаза землян.
– Свет! – выкрикнул Жобан, который умудрился вытеснить пронырливого итальянца из наблюдательного купола.
– Где? Где? Где? – загомонили космонавты.
– К югу от экватора… – доложил тот. – Где-то на Тирренской земле… или чуть подальше… Вот опять!
Сразу две пары рук ухватили француза за ноги и выдернули из купола. Карташов и Булл заменили его на посту. Вперились в ночную темень. И в самом деле, слабое сиреневое зарево родилось над Гесперийским плато и тут же погасло.
– Гроза, – разочарованно выдохнул Булл.
– Нет, вы посмотрите на него! – сказал Карташов. – Ему уже и гроза на Марсе кажется чем-то несущественным.
Сорвалась какая-то пружина, и экипаж «Ареса» дружно захохотал, словно русский отмочил невесть какую шутку.
– Но ведь не городское зарево же, – сказал Булл, когда все отсмеялись.
– Ишь ты, – отозвался Карташов в прежнем тоне. – Города ему подавай.
Но теперь его не поддержали. Джон Булл высказал ту самую затаенную надежду, которая теплилась в душе каждого участника экспедиции. Теперь, когда рухнули все прежние представления о четвертой планете Солнечной системы, существование марсианской цивилизации из сказки вдруг опять превратилось в научную гипотезу.
– А может, они не додумались пока до электричества? – сказал итальянец. – Много бы вы разглядели с орбиты на Земле шестнадцатого столетия?
– Да-а, – протянул Карташов. – Лампадки да лучинки не очень-то разглядишь с трехсоткилометровой высоты…
– Вот что, коллеги, – отозвался Аникеев из командного отсека. – Поговорили и хватит. Пора за работу. Ее у нас сейчас невпроворот. Вся программа исследований летит к черту. Давайте-ка дружно… Пока самые основные параметры. Состав атмосферы, давление, средние значения температур. Кто-нибудь, набросайте проект рапорта в ЦУП, да так, чтобы нас не сочли за сумасшедших… Хотя… кто нас знает…