Объединение Европы началось в 1951 году. Умерший три года спустя Ильин не принимал европейскую интеграцию всерьез (как и российские идеологи и лидеры, поднявшие его на щит полвека спустя) и до самой смерти сохранял манихейский взгляд на политику. Его империя несла спасение, тогда как все остальные режимы находятся в разных точках на опасном пути к сатанизму. В послевоенной Европе Ильин уделял внимание Испании и Португалии – морским империям с правыми диктаторами во главе. Он рассчитывал, что Франко и Салазар сохранят фашистское наследие и восстановят стандарты европейского фашизма. К послевоенным Англии и Франции Ильин относился не как к конституционной монархии и республике соответственно, а как к империям, и замечал в них устойчивый имперский элемент. Если европейские государства были империями, писал Ильин, то и для России естественно оставаться империей. Ведь империя – естественное положение вещей, а фашистские империи сильнее всех. Россия стала бы идеальной фашистской империей.
За полвека, прошедшие между смертью Ильина и его реабилитацией, империалистическую Европу сменила Европа, стремящаяся к объединению. Тон задала Германия. Проигравшие войну, разделенные немцы приняли предложение соседей – Франции, Бельгии, Голландии, Люксембурга, Италии – и учредили в 1951 году вместе с ними Европейское объединение угля и стали. Западногерманские лидеры, в первую очередь Конрад Аденауэр, увидели в европейской интеграции путь к государственному суверенитету и объединению немцев. По мере того как европейские империи проигрывали колониальные войны и теряли рынки сбыта, масштаб проекта увеличивался. К нему в 1973 году присоединилась даже Британская империя (вместе с Данией и Ирландией). Португалия и Испания подали новый пример деколонизации, заменив авторитаризм парламентской демократией и присоединившись (в 1986 году) к общеевропейскому проекту. Он стал прибежищем после развала империй.
К 1980-м годам демократия через интеграцию стала нормой для многих стран Европы. Все члены Европейского экономического сообщества (ЕЭС) были демократическими государствами, заметно более благополучными, чем коммунистические режимы Восточной Европы. В 1970–80-х годах разница в уровне жизни в Западной и Восточной Европе увеличилась, а из-за развития средств коммуникации это стало труднее скрывать. В то время как Михаил Горбачев пытался обновить советское государство и спасти экономику, Западная Европа возводила новое политическое здание на фундаменте экономического сотрудничества. В 1992 году (вскоре после того как СССР прекратил свое существование) ЕЭС было преобразовано в Европейский Союз – с признанием верховенства судебных органов ЕС, его права, а также со свободным движением товаров, услуг, капитала и рабочей силы. Впоследствии для большинства стран-членов Европейский Союз стал и пространством с общей границей и с единой валютой.
Большинство социалистических стран Восточной Европы также видели (хотя и по-своему) в Европейском Союзе верный ориентир. В 1930–40-х годах образовавшиеся после Первой мировой войны восточноевропейские государства стали жертвами Гитлера, Сталина или их обоих. Избранные после “бархатных революций” 1989 года лидеры восточноевропейских государств, избавившихся от опеки СССР, объявили о желании присоединиться к общеевропейскому проекту. “Возвращение в Европу” явилось реакцией на уроки 1918 и 1945 годов: национальное государство несостоятельно в отсутствие какой-либо более крупной, чем оно само, структуры. В 1993 году ЕС начал заключать соглашения об ассоциации со странами Восточной Европы, устанавливая, таким образом, правовые отношения. В 1990-х годах было выработано три критерия членства в ЕС: способная к конкуренции рыночная экономика, демократия и соблюдение прав человека, а также способность госаппарата применять законы и установления Европейского Союза.
В 2004 и 2007 годах в состав ЕС вошли семь посткоммунистических государств (Польша, Венгрия, Румыния, Болгария, Чехия, Словакия и Словения) и три бывших республики СССР (Литва, Латвия и Эстония). В 2013 году к ЕС присоединилась Хорватия. Теперь могли уцелеть и мелкие государства, терпевшие крах после 1918 и после 1945 года: европейский порядок охраняет их суверенитет. В 2013 году ЕС включал и метрополии прежних морских империй, распавшихся после Второй мировой войны, и бывшие провинции сухопутных империй, распавшихся во время или после Первой мировой войны.
К 2013 году ЕС не приблизился к территории СССР в границах 1922 года. В 2013 году (на двадцать лет позднее своих западных соседей) Украина активизировала переговоры об ассоциации с ЕС. Позднее речь может пойти и о членстве страны в Европейском Союзе. Украина стала границей между обновленной и прежней Европой, между интеграцией и империей. Россияне, желавшие восстановления империи во имя Евразии, начали поход с Украины.
Политика интеграции фундаментально отличается от империалистической политики. Европейский Союз напоминает империю масштабом своего экономического пространства, но отличается от нее организационным принципом: равенством государств-членов вместо неравноправия.
Империя не признает государственные образования, с которыми она сталкивается, считая их колониями, и на этом основании уничтожает, заявляя, что тех никогда и не существовало. Европейцы в Африке утверждали, что африканцы не знают государственности и поэтому принципы международного права к ним неприменимы. Американцы, осваивая запад материка, заключали с коренными жителями договоры – и игнорировали их на том основании, что индейские племена и союзы – не субъекты права. Немцы, напавшие в 1939 году на Польшу, утверждали, что польского государства не существует. СССР, встретившийся с немцами посередине Польши, приводил тот же довод. В 1940 году Москва, отказавшись признавать суверенитет соседей, аннексировала Литву, Латвию и Эстонию и объявила, что служба прежним правительствам этих государств преступна. Германия, напавшая на СССР в 1941 году, отказывалась признавать, что имеет дело с государством, и обращалась с народами СССР как с населением колоний.
Европа (ок. 1956 г.)
На протяжении истории европейского империализма державы Европы считали, что международное право применимо лишь к отношениям между ними, но не к отношениям с колониями, дававшими могущество и богатство. Во время Второй мировой войны европейские страны пытались колонизировать уже друг друга. После войны, когда европейцы потеряли свои колонии (сначала в Европе, а после и в остальных частях земного шара), интеграция явилась возвращением к тому представлению, что в основе отношений между европейцами лежит право. Договоры с ЕС были нацелены на изменение экономических условий, после чего экономика повлияла бы на политику. Признание суверенитета сделалось необходимым условием проекта. Европейская интеграция признает принцип нерушимости границ, а изменение территории государств допускается в их пределах или по соглашению между ними (но не насильственным путем). Вступление в ЕС регламентировано, а государство-кандидат должно признавать верховенство права.
К 2013 году Европейский Союз стал образованием колоссальным, но уязвимым. Экономика ЕС была мощнее экономики США, Китая и, – примерно в 8 раз – мощнее экономики России. Европейский Союз с его демократией, социально ориентированным государством и защитой окружающей среды стал альтернативой американскому, российскому и китайскому неравенству. В его состав входит большая доля наименее коррумпированных государств мира. В отсутствие объединенных вооруженных сил и надежных органов внешних сношений Европейский Союз во внешней и внутренней политике полагается на право и экономику. Его внешняя политика, не провозглашаемая явно, нацелена на убеждение лидеров и общества, желающих получить доступ на европейский рынок, принять верховенство права и демократию. Граждане стран, не входящих в Европейский Союз, стремящиеся получить доступ к европейским рынкам или ценностям, подталкивают свои правительства к переговорам к ЕС и на выборах отказывают в поддержке тем лидерам, которые не могут это сделать. Примерно так дела обстояли в 1980–2000-х годах.
Слабым местом ЕС являлась “политика предопределенности”: миф о рациональной нации. Граждане западноевропейских государств-членов ЕС считали, что их страны существуют давно и извлекли из прошлого, например из войны, верный урок: мир – это хорошо. Когда европейским империям пришлось расстаться со своими колониями и присоединиться к интеграции, миф о рациональной нации сгладил переход и позволил европейцам забыть об уходе из колоний и творимых при этом бесчинствах.
Европейский Союз (2013 г.)
История не знает эпохи национальных государств: интеграция в общем случае (исключение представляет, например, Финляндия) началась после распада империи, и паузы между этими периодами не было. В важных случаях – Германии, Франции, Англии, Италии, Голландии, Испании, Португалии – на пути от империи к европейской интеграции не было такой остановки, когда суверенное государство существовало бы (и процветало) в вакууме. Да, граждане обыкновенно считают, что в истории был такой период (поразмыслив, они, как правило, признают, что это не так). Но задумываются об этом редко, поскольку в Европе преподают национальную историю. Без глубокого понимания собственного имперского прошлого и без знаний, позволяющих увидеть закономерности, европейцы мирятся с заблуждением. Усвоенный в детстве миф о рациональной нации успокаивает взрослых и позволяет забыть о подлинных исторических проблемах. Повторяя этот миф, лидеры и общества хвалят себя за то, что выбрали Европу – хотя в действительности интеграция была жизненной необходимостью после краха империй. К 2010-м годам граждане восточноевропейских стран впали в то же заблуждение, но по-своему. Большинство диссидентов-“антисоветчиков” понимало необходимость “возвращения в Европу” после 1989 года, но вступление в ЕС после 2004 или 2007 года способствовало забывчивости. Кризисы после Первой и Второй мировой войн, во время которых национальное государство доказало свою несостоятельность, были переосмыслены как уникальные случаи страданий. Восточноевропейскую молодежь не приучили думать о том, почему в 1930–40-х годах национальные государства терпели крах. Видя себя невинными жертвами нацистской или советской империй, они чествовали короткий межвоенный период, когда в Восточной Европе существовали национальные государства. Молодежь забыла, что эти государства были обречены не только в силу существования коварных соседей: без общеевропейского порядка у них почти не было возможности уцелеть. Власти ЕС никогда не пытались ввести единое для всех европейцев историческое образование. В итоге миф о рациональной нации породил впечатление, будто национальные государства, выбравшие общеевропейский проект, в состоянии и отказаться от него. Тогда возвращение в воображаемое прошлое может показаться возможным и даже желательным. Так “политика предопределенности” открыла дорогу “политике вечности”.