В России нет действующего механизма передачи власти, и будущее российского государства темно, но вслух ничего этого говорить нельзя. Путин способен удержать под контролем государственный аппарат, но он не в состоянии реформировать его. Поэтому внешняя политика заместила внутреннюю, а заботой дипломатов вместо безопасности стала культура. По сути, это означает экспорт российского хаоса под рассуждения о российском порядке, дезинтеграцию, именуемую интеграцией. В мае 2012 года президент Путин представил евразийский проект орудием разложения ЕС, необходимым для того, чтобы упростить мировой порядок и позволить империям побороться за территорию. Черную дыру в такой системе невозможно заполнить ничем, но она может поглотить соседей. На инаугурации Путин объявил: Россия намерена стать “лидером и центром притяжения всей Евразии”. В послании Федеральному собранию в декабре того же года он говорил о грядущей катастрофе, с которой начнется новая эпоха колониальных войн за ресурсы. В такое время нелепо предлагать реформы или думать о прогрессе. В условиях непроходящего кризиса, объявил Путин, Россия при “обустройстве огромных… пространств” станет опираться на национальный гений.
Но упоминание о “большом пространстве” (это концепция правоведа-нациста Карла Шмитта) – не самое удивительное в речи Путина. Употребив странное слово “пассионарность”, он заявил об особой способности России благоденствовать среди мирового хаоса. По мнению Путина, “пассионарность” определит, “кто вырвется вперед, а кто останется аутсайдером и неизбежно потеряет свою самостоятельность”. Автор термина “пассионарность” – Лев Гумилев. В отличие от вновь открытого Ильина, он и не покидал СССР. Термин Гумилева “пассионарность” знаком россиянам, но мало известен за пределами России. Гумилев – образцовый современный евразиец.
Задолго до того, как Путин представил свою евразийскую политику, специфическую претензию на доминирование и преобразование Европы предъявили евразийцы. Это влиятельное интеллектуальное течение возникло в 1920-х годах как реакция на спор почвенников с западниками. Западники XIX века считали историю единообразной, а путь прогресса – известным и неизбежным. С их точки зрения, проблемой России была отсталость, и чтобы в будущем приблизить страну к европейскому настоящему, требовались реформы или революция. Почвенники же полагали, что прогресс иллюзорен, а Россия осенена собственным, неповторимым гением. Они утверждали, что православие и русский народный мистицизм демонстрируют недоступную для обитателей Запада глубину духа. Почвенники предпочитали вести российскую историю с крещения тысячу лет назад. Ильин, начинавший как западник, закончил как почвенник. (Совершенно обычная эволюция.)
ГУЛАГ
Первыми евразийцами были российские мыслители-эмигранты 1920-х годов, современники Ильина, отрицавшие и почвенничество, и западничество. Они соглашались с почвенниками в том, что Запад развращен, но отрицали и миф о преемственности от древнего Киева. Евразийцы не прослеживали заметной связи Киевской Руси с Россией. Вместо этого они сосредоточили свое внимание на монголах, с легкостью захвативших раздробленную Русь в начале 1240-х годов. С точки зрения евразийцев, благодаря монгольскому правлению в среде, избавленной от европейской “порчи” (то есть от наследия античности, Возрождения, Реформации и Просвещения), появилась Москва. Современной же России предназначено превратить европейцев в монголов.
Скоро евразийцы 1920-х годов рассеялись; некоторые отказались от прежних взглядов. Но в СССР у них нашелся талантливый последователь: Лев Гумилев (1912–1992). Его родители были выдающимися людьми, да и сам он прожил жизнь настолько трагическую и яркую, что ее трудно даже вообразить. Родители Льва Гумилева – поэты Николай Гумилев и Анна Ахматова. Когда Льву было девять лет, его отца расстреляли чекисты, а мать сочинила одно из известнейших в современной русской литературе стихотворений: “…любит, любит кровушку // Русская земля”. Имея таких родителей, в 1930-х годах было трудно погрузиться в университетскую жизнь. За Гумилевым следила тайная полиция, на него доносили однокашники. В 1938 году, в период Большого террора, Гумилева осудили на пять лет лагерей и отправили в Норильск. По этому поводу Анна Ахматова сочинила знаменитый “Реквием” (“Ты сын и ужас мой”). В 1949 году Гумилев снова попал в ГУЛАГ: в этот раз на десять лет, в лагерь под Карагандой. В 1953 году, после смерти Сталина, его освободили, но годы, проведенные в заключении, не могли пройти бесследно. Гумилев, увидевший в своем наказании источник вдохновения, считал, что в чрезвычайных обстоятельствах открывается органический смысл жизни.
Занимаясь в 1960–80-х годах наукой, Гумилев реанимировал евразийство. Он соглашался со своими учителями в том, что монголы создали русский характер, ставший щитом против растленного Запада. Как и у мыслителей-эмигрантов 1920-х годов, Евразия Гумилева тянулась от Тихого океана до презренной, больной Европы, ютящейся на западной оконечности великого материка.
Первые евразийцы были солидными учеными, получившими систематическое образование в университетах Российской империи. Гумилев – типичный советский самоучка, энтузиаст-любитель. Чтобы отграничить “Евразию” от “Европы”, он воспользовался климатическими данными. Гумилев собрал данные о средней температуре в январе и провел через территорию Германии линию: слева оказалась “Европа”, справа – “Евразия”. Заметим, что когда Гумилев занимался своими выкладками, Восточная Германия находилась под контролем СССР, а Западная – нет.
Вкладом Гумилева в евразийство стала пассионарная теория этногенеза. Она основана на специфическом понимании астрофизики и биологии человека. Гумилев считал, что этносы порождает излучение из космоса. Некоторые люди более, нежели все остальные, способны накапливать космическую энергию и передавать ее другим. Такие носители “пассионарности” (именно о ней Путин упомянул в 2012 году) основывали этнические группы. По Гумилеву, возникновение каждой этнической группы приурочено к вспышке космической энергии (“пассионарные толчки”), запускающей более чем тысячелетний цикл. Космические лучи, оживлявшие народы Запада, испущены в древности, и потому Запад уже угасает. Русский же народ возник лишь 13 сентября 1380 года и потому молод и деятелен.
Кроме того, Гумилев привнес в евразийскую традицию особую форму антисемитизма, позволяющей русским винить в неудачах и евреев, и Запад. По мнению Гумилева, здоровым этносам, например русскому, нужно опасаться “химерических” групп, которые живут за счет не космических лучей, а других групп. Он имел в виду евреев. По Гумилеву, вся история России демонстрирует не ее, России, древность, а то, что евреи представляют собой вечную для нее угрозу. Гумилев утверждал, что в средневековье работорговлей на Руси занимались именно евреи (“Славянские земли в IX–X веках стали для евреев источником рабов”), сделавшиеся “военно-торговым спрутом”. При этом евреи, по Гумилеву, выступали агентами враждебной Руси западной цивилизации, всегда стремившейся ослабить и обесславить русских. Он также писал, что Руси приходилось платить евреям кровью. Таким образом, Гумилев отстаивал три основных тезиса современного антисемитизма: еврей – бездушный торгаш, еврей – тот, кто пьет христианскую кровь, еврей – агент чуждой цивилизации.
Несмотря на годы, проведенные в ГУЛАГе, Гумилев считал СССР своей родиной. У него были и друзья, и ученики. После смерти (1992) его влияние даже возросло. Экономист Сергей Глазьев, советник Ельцина и Путина, не раз обращался к работам Гумилева и заимствовал его идеи. (А также рассуждал об “основанном на философии евразийства” экономическом союзе с государственным планированием.) Гумилев дружил с философом Юрием Бородаем и его сыном. Александр Бородай мечтал о “вооруженных пассионариях”, которые стали бы “катализаторами могущественных движений”, освободивших “всю территорию Евразии”.
Став президентом, Владимир Путин не только будет цитировать Гумилева, но и назначит Сергея Глазьева советником по делам евразийской интеграции. Вскоре Александр Бородай сыграет важную роль в российском вторжении на Украину.
Рассуждая о российском “евразийстве” 2010-х годов, следует указать на два интеллектуальных течения, сходящихся в двух аспектах: “растленность Запада” и “вредоносность евреев”. Евразийство 2010-х годов было винегретом из продолженной Львом Гумилевым традиции и нацистских идей в переложении фашиста Александра Дугина. Родившийся в 1962 году Дугин не стал ни последователем первых евразийцев, ни учеником Гумилева. Он просто взял на вооружение “Евразию” и “евразийство”, чтобы адаптировать нацизм для российской аудитории. Дугин – продукт советского андерграунда 1970–80-х годов – играл на гитаре и пел о гибели миллионов людей в печах. Целью своей жизни он сделал знакомство России с фашизмом.
После распада СССР Дугин отправился в Западную Европу на поиски интеллектуальных союзников. Даже в единой Европе попадаются маргинальные ультраправые мыслители, которые разрабатывают нацистские идеи, ратуют за “чистоту нации” и порицают экономическое, политическое и правовое сотрудничество, видя в нем признак некоего всемирного заговора. Эти люди и выступили наставниками Дугина.
Сначала на него оказал влияние Мигель Серрано, автор книги “Адольф Гитлер: последний аватара”. Серрано объявил, что “арийская раса” в силу своего внеземного происхождения превосходит все остальные. Дугин, подобно Гумилеву, приглашает “спасителя” России извне. А поскольку такой вождь не должен быть запятнан событиями, то он явится откуда-то вне истории. Ильин разрешил это затруднение, изобразив воображенного “спасителя” в облаке эротического мистицизма. Гумилев и Дугин обратили свой взор к звездам.
В начале 1990-х годов Дугин сблизился с французским конспирологом Жаном Парвулеско. Тот поведал ему об исконном конфликте “народов моря” (“атлантистов”) с “народами суши” (евразийцами). По мысли Парвулеско, американцы и бр