Кроме того, американская “политика предопределенности”, порождая и узаконивая огромное экономическое неравенство, прямо подготовила в США почву для “политики вечности”. Если альтернативы капитализму нет, то, вероятно, вопиющее неравенство в богатстве и доходах следует игнорировать, оправдывать или даже приветствовать? Зачем беспокоиться, если развитие капитализма означает расширение демократии? Мантры о неизбежности маскируют политику, делающую американское общество менее справедливым, а неравенство – еще болезненнее.
В 1980-х годах федеральное правительство ослабило профсоюзы. Доля американцев, охваченных профсоюзами, упала с примерно 25 до менее чем 10 %. В частном секторе уменьшение доли членов профсоюзов еще заметнее: примерно с 34 до 8 % у мужчин, примерно с 16 до 6 % – у женщин. Производительность труда американского работника в этот период росла приблизительно на 2 % в год, однако зарплата традиционного рабочего класса росла гораздо медленнее (если вообще росла). При этом зарплата управленческого персонала увеличилась, в некоторых случаях – очень существенно. В то же время в США мало распространены пенсии по возрасту, государственное образование, общественный транспорт, здравоохранение, оплачиваемые отпуска, отпуска по уходу за ребенком – все то, что в других странах укрепляет средний класс.
У Соединенных Штатов хватило бы средств обеспечить эти основные блага работникам и гражданам. Но постепенный отход от прогрессивного налогообложения делает эту задачу маловыполнимой. В то время как налоговое бремя работников растет (из-за налогов на зарплату), бремя корпораций и богатых семей уменьшилось вдвое или еще больше. И даже когда доля самых богатых в национальном доходе и богатстве выросла, доля уплачиваемых ими налогов уменьшилась. С 1980-х годов ставки налогов, взимаемых с 0,1 % богатейших получателей дохода, снизились примерно с 65 до 35 %, а взимаемых с представителей верхних 0,01 % – примерно с 75 до менее, чем 25 %.
Во время своей кампании Трамп предлагал электорату припомнить времена, когда Америка была великой. При этом его сторонникам на ум приходили 1940–70-е годы, когда сокращался разрыв между наиболее богатыми и всеми остальными. В 1940–80-х годах богатство нижних 90 % получателей дохода было больше, чем богатство верхнего 1 %. О тех временах растущего равенства (и величия страны) американцы вспоминают с теплотой. Профсоюзы сохраняли свое влияние до 1980-х годов. В 1950–60-х годах усиливалась социальная защита. Богатство распределялось (в основном благодаря государственной политике) равномернее.
В эпоху предопределенности все переменилось. С 1980-х до 2010-х годов радикально росло неравенство дохода и богатства. В 1978 году богатейшие 0,1 % населения США (около 160 тыс. семей) контролировали 7 % национального богатства. К 2012 году положение этой немногочисленной группы еще упрочилось: теперь она распоряжалась примерно 22 % богатства Америки. А совокупное богатство 0,01 % населения (около 16 тыс. семей) в тот же период выросло более чем вшестеро. В 1978 году семья, принадлежавшая к 0,01 %, была примерно в 222 раз богаче средней американской семьи, а к 2012 году она стала богаче уже почти в 1120 раз. С 1980 года ни богатство, ни доход 90 % населения почти не выросли: рост пришелся лишь на верхние 10 %. В составе этих 10 % заметнее всего разбогател верхний 1 %, в его составе – верхние 0,1 %, ну, а среди них – 0,01 % сверхбогачей. В 2010-х годах США приблизились к российскому показателю неравенства. Хотя ни один американский олигархический клан пока не прибрал к рукам государство, невозможно было не заметить складывание в 2010-х годах таких группировок, как Кохи, Мерсеры, Трампы, Мердоки. Точно так же, как россияне воспользовались американским капитализмом для консолидации власти, американцы с той же целью взялись сотрудничать с российскими олигархами. В 2016 году Путин предпочел Трампа Обаме не только из-за расовых предрассудков или чувства соперничества. Трамп стремился быть похожим на Путина и добивался его благосклонности, мечтая разбогатеть еще больше. Олигархия разлагает демократию, право и патриотизм. У американских и российских олигархов гораздо больше общего друг с другом, чем со своими согражданами. Обитатели верхушки американской и российской пирамиды испытывают почти одинаково сильное искушение “политикой вечности”. И есть мало причин считать, что американцы в подобном положении вели бы себя достойнее россиян.
Для многих американцев олигархия означает искажение времени, утрату ощущения перспективы, ежедневный стресс. Когда экономическое неравенство устраняет прогресс, трудно мечтать о лучшем будущем, да и просто думать о будущем. Как в период Великой депрессии 1930-х годов выразился один американский рабочий, страх “искажает ваш взгляд и ваши ощущения. Потерянное время и утраченная вера”. Американец, родившийся в 1940 году, почти неизбежно зарабатывал больше, чем его родители. Шансы достичь того же у американца, родившегося в 1984 году, составляют примерно 50 %. Билли Джоэл в песне Allentown (1982) – она посвящена центру черной металлургии Бетлехему, штат Пенсильвания, – пел как раз об этом: о втором послевоенном поколении, лишенном возможности улучшить свое положение, доступной их отцам, о рабочих, принесенных в жертву косному национализму. Судьба сталелитейной отрасли США, да и в целом американского рынка труда, во многом зависела от перемен в мировой экономике. В 1980–2016 годах количество рабочих мест в промышленном секторе сократилось примерно на треть. Проблема в том, что американские лидеры увидели в глобализации путь к решению собственных проблем, а не повод к реформированию государства. Вместо этого глобализация в 1990-х – 2010-х годах сопровождалась расцветом “политики предопределенности” и углублением экономического неравенства.
Неравенство – это не только бедность, но и ощущение инакости. Явное неравенство заставляет американцев отказываться от труднодостижимой или вовсе несбыточной “американской мечты”. Кроме того, все больше американцев лишается возможности переехать, а без этого трудно представить улучшение жизни. В 2010-х годах вместе с родителями жило больше американцев 18–34 лет, чем другого возраста. Молодой человек, ставший учителем и получивший место в государственной школе в Сан-Франциско, не может позволить себе купить дом в этом городе. То есть американец, выбравший профессию высшей общественной значимости, оказывается не в состоянии начать то, что некогда считалось нормальной жизнью. Чувство безысходности особенно сказывается на молодежи. В 2010-х годах более 1/5 американских семей имело долги за обучение в колледже. Неравенство вынуждает американских старшеклассников бросать школу, а это, в свою очередь, очень затрудняет зарабатывание ими денег. Дети из неимущих семей в возрасте до четырех лет проваливают тесты.
Уоррен Баффет выразился на этот счет так: “Да, классовая борьба, но это мой класс, класс богатых. Идет война, и мы побеждаем”. Ежедневно в этой войне гибнет множество американцев: несравненно больше, нежели в войнах, которые США ведут за рубежом, или от рук террористов в самой Америке. Из-за того, что в Соединенных Штатах нет работоспособной системы общественного здравоохранения, неравенство порождает в этой сфере кризис, а кризис здравоохранения, в свою очередь, усиливает неравенство. Трамп получил голоса, принесшие ему победу на выборах, именно в тех округах, где в 2010-х годах развалилась система здравоохранения.
Показатель, который наиболее явно коррелирует с голосованием за Трампа, – это упадок местного здравоохранения, особенно в тех районах, где кризис обусловил широкое распространение самоубийств. В 2010-х годах ежедневно кончало с собой до двадцати американцев-ветеранов. Среди фермеров показатель еще выше. Считая, что завтра будет еще труднее, американцы (особенно белые) не особенно берегут свою жизнь. Связь распространения заболеваний с голосованием за Трампа сильна в стратегически важных штатах (Огайо, Флорида, Висконсин, Пенсильвания и т. д.), где в 2012 году победил Обама, а в 2016-м – Трамп. Если жизнь коротка, а будущее безрадостно, то “политика вечности” становится привлекательной.
Ошеломительным последствием американской “политики предопределенности” 2010-х годов стали легализация опиатов и их пропаганда. Давным-давно известно, что эти вещества вызывают зависимость. И все же в отсутствие нормальной системы здравоохранения и в условиях бесконтрольного капитализма рынок одолел и эту азбучную истину. В результате США объявили “опиумную войну” самим себе, сделав невозможной нормальную жизнь для миллионов граждан и почти лишив всех нормальной политики. В 1990-х годах американским гражданам – уже ставшим участниками грандиозного опыта с неравенством – предложили бесконтрольное употребление синтетических опиатов. В 1995 году врачам разрешили прописывать оксиконтин – нечто вроде героина в таблетках. Маркетинговые агенты компании-производителя Purdue Pharma объясняли врачам, что они имеют дело с чудом: болеутоляющие свойства героина – и никакого привыкания.
В конце 1990-х годов маркетинговые агенты Purdue Pharma на юге Огайо и востоке Кентукки получали в виде премиальных более 100 тыс. долларов в квартал. В 1998 году в Портсмуте, штат Огайо, заработали фармакологические фабрики. Местным врачам, прописывавшим оксиконтин и другие опиаты, платили. Вскоре жители Портсмута, а затем и других городов стали наркоманами и начали умирать от передозировки. Кое-кто перешел на чистый героин. Население округа Сайото (Портсмут – его административный центр) составляет около 80 тыс. человек. Всего за один год врачи выписали жителям Сайото 9,7 млн таблеток, то есть на каждого мужчину, женщину и ребенка пришлось по 120 таблеток. И подобные невероятные показатели стали в США обычными почти повсеместно. За год в штате Теннесси примерно 6 млн человек получили по рецептам около 400 млн таблеток, то есть около 70 штук каждый.
В 2014–2016 годах в России и на Украине много говорили о “зомбировании”. В ходе российской оккупации юга и юго-востока Украины каждая из сторон утверждала, что ее противников “зомбировали” – ввели пропагандой в гипнотический транс. Донбасс не так уж отличается от Аппалачского региона США. В 2010-х годах в Америке имелось множество Донбассов: мест, где из-за растерянности и отчаяния надежды уступили вере в простые решения. “Зомбирование” есть и в Америке, и на востоке Украины. Жители Портсмута с сальными волосами и посеревшими лицами снимают с домов друг у друга металлические детали и обменивают их на таблетки. Около десяти лет опиаты в этом городе служат валютой – как и у военнослужащих и наемников с обеих сторон вооруженного конфликта на Украине.