На улицу Центральную Гарик вышел к вечеру, совершенно обессиленный. Светлый песок, которым была устлана дорога, хрустел под ногами, как снег. Ботинки, густо облепленные грязью, оставляли на нем черные следы. Вокруг не было ни души. Лишь за дощатыми заборами иногда лаяли собаки, но выходило у них не зло, а будто «для галочки». Наверное, сидели, дрожа от сырости, в своих будках и, почуяв постороннего, высовывали грустные морды под дождь, тявкали пару раз и прятались обратно.
В доме Артамира горел свет, заметный в широких щелях ставень. Это радовало. Измученный Гарик заколотил в хлипкую калитку, будто умирающий, добравшийся до спасительного пристанища. Долго никто не открывал. Потом послышался скрип двери, и знакомый старческий голос крикнул настороженно:
– Кто там?
– Баба Лида, это Гарик! – Он вдруг испугался, что она его не вспомнит. Ведь прошло с тех пор больше девяти лет! Но шаркающие шаги приблизились к калитке, и ему открыли. Баба Лида выглядела почти такой же, какой он ее запомнил, лишь чуть съежилась, уменьшилась, будто усохла. Лицо пожелтело и стало похоже на изюм. Она взглянула на него прищуренными, глубоко провалившимися глазами, вдруг потрясенно раскрывшимися, пожевала губами, произнесла:
– Входи, милый.
– Артамир дома? – спросил, следуя за ней.
– Нет, он давно в город переехал. Одна я теперь.
– Как? – надежда на помощь рухнула.
– А ты будто не знал? – Она обернулась, и вид у нее был озадаченный.
– Откуда мне знать? – убитым голосом ответил Гарик.
– Так женился он. Давно уж. Там теперь живет, с ней.
– Женился – это хорошо. А вас-то одну почему бросил?
– Так зовут к себе. А я не могу. Знаю, что умру там сразу. А тут поживу еще. Мне земля здесь силы дает.
– Я за помощью к нему приехал. Плохо мне, баба Лида. Не могу терпеть, как плохо!
– Так вижу. Бес в тебе. Ты зачем его опять пустил-то?
– Не знаю, как вышло. Сам не пойму.
– Ага. Бесы – они такие, хитрые. Лишь бы к человеку в душу влезть да с пути доброго своротить. На дела темные направляют и всегда любому злодейству помогут оправдание найти.
– Дайте мне тот напиток ваш страшный, что в прошлый раз из меня беса изгнал, – взмолился Гарик.
– Убьет тебя бес, в этот раз не выйдет. – Старушка печально вздохнула, села на табурет у печки, сцепила сухие маленькие руки и в пол уставилась. Гарик понял: не даст. Но спросил:
– Почему так?
– В тот раз с тобой дитя было, ангел небесный, чистая душа. Это тебя и спасло. Теперь не так все. И бес в тебе укрепился, хозяином твоим себя чувствует. А раньше-то лишь заглядывал иногда. Не вышибить теперь. Я точно не смогу. Да и снадобье то Артамир варил. Я уж и рецепта не помню.
– Что ж, мне теперь одна дорога – в могилу?
Старушка совсем сгорбилась на табурете. Спина изогнулась, как вопросительный знак. Потом, помолчав, сказала:
– Если шибко худо, могу отвар сварить, что боль снимает на время. Но он же и разум замутит. Подумай, надо тебе это? Ведь тогда бес еще пуще распоясается, начнет зло руками твоими вершить.
– Варите отвар. Хоть немного отдохну от боли, – процедил Гарик сквозь зубы. – Мне бы помыться, баба Лида.
– Так в баню иди. Правда, не топлена она. Вода холодная.
– Пусть. Лишь бы грязь смыть.
– А давай ведро на печке нагрею.
– Не надо. Обойдусь.
– Ну, так погоди, тут одежка Артамира осталась кое-какая, дам тебе, переоденешься.
– Спасибо.
Старушка юркнула в дверной проем и исчезла. Гарик оглядел крошечную кухню. Все так же, как и девять лет назад. На столе та же изрезанная ножом клеенка, на окнах те же занавески, только еще больше выцвели, старые черно-белые фотографии на стенах – наверное, еще из молодости бабы Лиды. Но что это? Цветные среди них появились, новые, глянцевые. Подошел ближе и остолбенел. Со снимков на него смотрели знакомые лица: Оли, Зои и … Артамира! Счастливые глаза, радостные улыбки у всех. Вот так номер! Вот, значит, на ком женился Артамир! И кто бы мог подумать? Не зря ведь говорят, что в тихом омуте черти водятся! Тяжелой волной накатило зло, придавило, придушило. Глаза вдруг зажгло, будто кислотой плеснули. Зажмурился. Голос бабы Лиды тихо произнес:
– Ты не серчай. Бывает так. Не виноват он перед тобой. Полюбил ее так, что жизнь не в радость стала. Как отвез ее тогда в город, когда ты с дитем с озера вернулся, так с тех пор лица на нем не было, пока она ему сама не позвонила. Позвала, он и умчался.
– Сама? Сама позвала? Так я и знал, что она еще тогда на него запала, как в первый раз увидела! – прорычал Гарик раненым зверем.
– Ты остынь уж. Столько лет прошло. – Старушка сунула ему в руки чистую одежду, сложенную стопкой. Сверху – льняная рубаха внука, вышитая славянскими символами. «Вот ты какой прыткий оказался, святоша Артамир!» – Гарик понуро побрел в баню с чувством, что все его предали.
Обезболивающий напиток, сваренный бабой Лидой, чудесным образом облегчил боль. В голове стало светло и пусто, будто захламленную душную комнату прибрали и проветрили. Доводившее до бешенства завывание «Мам-м– мон-н…» смолкло, наконец. «Чудо, а не напиток!» – обрадовался Гарик. Но это сначала. А потом понял, что лучше бы его не пил. То, что произошло спустя час, было по-настоящему ужасно.
Гарик вдруг понял, что должен найти и убить какого-нибудь ребенка, отнести его на озеро Шайтан и бросить притаившемуся там голодному демону. Да, это зло, он прекрасно понимал, но другого выхода просто нет. Скоро боль вернется, и он подозревал, что она окажется сильнее, чем прежде. Демон ни за что не оставит его в покое, даже после его смерти. Только, умерев, Гарик уже не сможет ничего исправить. Не сможет расплатиться с демоном по долгам. Лишь тот, кто испытал подобные страдания, в состоянии его понять. Понять, что он просто вынужден пойти на это страшное преступление. Наверняка в деревне есть дети. Гарик был уверен, что демон подскажет ему, в каком доме искать. Надо просто пройтись по улице. А демон возьмет и сделает так, чтобы он услышал детский плач. Потом Гарик постучится и представится заблудившимся туристом, попросит ночлега. Те, конечно, могут отказать, сославшись на то, что в доме малыш, у них и так полно хлопот. Но он сразу предложит им денег. Много денег. У него все карманы забиты наличкой. Увидев столько крупных банкнот сразу, те даже не подумают возражать. И он войдет в дом, где есть то, что ему нужно. То, что нужно демону в озере. И ночью, когда все уснут, он вынесет ребенка из дома и пойдет платить дань своему хозяину.
Спланировав все, Гарик направился к входной двери. Толкнул, но та не открылась. Толкнул сильнее. Дверь даже не шевельнулась. Странно. Засов отодвинут. Снаружи, что ли, его заперли? Ярость заклокотала в нем, забила кипящим гейзером такой силы, что едва пар не повалил из ушей. Гарик отошел назад и бросился на преграду в прыжке, обрушившись на нее всем весом. Но та не скрипнула даже, ни на сантиметр не подалась.
– Баба Лида! – заревел Гарик жутким чужим голосом. – Баба Лида, открывай! Выпусти меня! – И понёсся ураганом по комнатам. Их было немного, и он быстро ее нашел. Старушка сидела в своей спальне на самом краешке аккуратно застеленной кровати, изучала щели в дощатом некрашеном полу.
– Что ты с дверью сделала? – бесновался Гарик, потрясая кулаками в воздухе. – А ну, открывай!
Та и не вздрогнула. Так и сидела, не поднимая глаз, невозмутимая, будто не видит и не слышит его.
– Всю хату щас тебе разнесу, дура старая! – с надрывом орал Гарик, рискуя порвать голосовые связки. Никакого эффекта. Он метнулся к окну, саданул в него плечом, но стекло даже не дрогнуло. Разбежался, пнул ногой. Ни трещинки.
– Ах ты, старая ведьма! Колдовать вздумала?! Убью!
Не отдавая себе отчета, протянул руки к сгорбившейся фигуре, но те вдруг зависли в воздухе, наткнувшись на невидимую преграду. И как он ни бился, дотянуться до нее не мог. В бессильной злобе он начал хватать предметы и швырять в нее, но все отскакивало. Отлетела стеклянная ваза, рассыпалась на тысячи осколков. Деревянный стул разлетелся в щепки о бревенчатую стену. Какие-то коробочки, шкатулочки, зеркальца, книжки – все металось в воздухе вокруг бабы Лиды, не причиняя ей никакого вреда. Гарик устал. Вдруг понял: это получается у нее, потому что она ему в глаза не смотрит. А посмотрит – и разобьются колдовские чары. Демон черный, что в нем сидит, куда сильнее. И стал ее голосом ласковым упрашивать:
– А ну, глянь на меня, бабушка. Посмотри, все уж прошло, я в себя пришел. Прости, не буду буянить больше. Чистую правду тебе говорю. Не веришь – сама посмотри. Посмотри. Посмотри. Посмотри-и-и-и-и-и!!! – Он вдруг завизжал по-поросячьи, вслед загорланил петухом, потом еще мяукал, гавкал, крякал и квакал, и лишь к утру свалился без сил у порога ее комнаты и уснул мертвым сном.
Солнечный свет, наполнявший избу, разбудил его уже днем. Глянул в окна, удивился. Небо чистое, синее, высокое. Куда бескрайние тучи подевались так быстро? Головная боль и звон в ушах вернулись, и вообще чувствовал он себя так, будто каток асфальтоукладочный по нему проехал. Еле собрал себя в кучу, поднялся на ноги и охнул. Ныло все: плечи, бока, ноги и руки. Вспомнил, что ночью творил, и такой стыд его накрыл, что за голову схватился. Это ж надо! Ребенка убить хотел! Кошмар! А бабуля молодец! Как это вышло у нее? Мистика какая-то! Не выпустила его из дома с кровожадными намерениями! Ведь он ее запросто убить мог, но не сумел и притронуться. Волшебство, не иначе. Услышал звон посуды в кухне, пошел прощения просить. А она ему с улыбкой:
– Что ты говоришь такое? Приснилось тебе!
Ну да, приснилось! Гарик рукава закатал, глянул – все плечи в огромных синяках.
– Так это упал ты, сплохело тебе шибко, – пояснила она невозмутимо. Но Гарик понял, просто говорить о страшном не хочет.
– Пойду я, баба Лида. Прогуляюсь, – сказал он ей, с трудом впихнув в себя пару только что испеченных блинов и запив чаем.
– Так, конечно, иди. День вон какой хороший, солнечный! В наших края