Я залилась смехом, откидываясь назад. Его сильные руки подхватили меня за талию и притянули к себе. Я повернулась к Константину лицом и, положив руки на его плечи, поцеловала в чувственные губы. Первая. За столько лет я целовала мужчину сама. Захотела целовать.
Внутри меня будто образовался воздушный шар, который поднимал выше и выше над землей, оставляя проблемы и невзгоды очень далеко.
Константин переместил губы на мою щеку, потом коснулся губами моей шеи, участив дыхание и сбив пульс. Хорошо. Мне с ним хорошо.
Вдруг, вспышками в темноте, кадры из прошлого.
– Нет, – сорвался с моих губ жалостливый полушепот. Я уперлась руками в грудь Константина, оттолкнув изумленного художника.
Не он. Со мной был не он, а…
– Яна?
– Пожалуйста… не надо.
Константин отстранился, обеспокоенно глядя на меня. Читает, словно открытую книгу. Скажет сейчас что-нибудь, что попадет в самое сердце. Разгонит, как тучи, старые тревоги. Но Костя молчал.
Я закусила губу. На языке чувствовалась металлическая на вкус кровь.
– Прости, – сказал Костя. – Я хотел… Не знаю. Забыть все.
Я не ждала признаний в любви или хотя бы слов о том, что ему симпатична, но, услышав такой ответ, почувствовала себя вещью. Будто я была сигаретой, с помощью которой он снимал стресс. Но следом меня уколола совесть, прогоняя всякую обиду. Я хотела, чтобы Константин помог мне, и мне не нужно продолжение. Я не хотела продолжения. Я боялась.
– Прости, – повторил он.
– Мне нужно идти, – стараясь не смотреть на его растерянное лицо, пробормотала я. – Рада, что мы все выяснили.
– Яна, – он ухватил меня за руку, прожигая кожу теплыми пальцами. – Мне хочется показать тебе мой мир. Ну, вдруг ты захочешь… Продолжить.
Я замерла, наслаждаясь ощущениями тепла в своей ладони. Нет, я не могу ошибиться. Между нами что-то есть. Искра. Дело в том, что на данный момент ни я, ни он не хотим в этом признаться.
– Конечно, – прошептала я. – Встретимся завтра на том же месте.
– В то же время, – закончил Константин, улыбаясь.
Я не ответила.
Теперь я безработная, и мысль о том, что придется провести целый день наедине с собой, до дрожи пугала. Последние четыре года я только и делала, что бегала от самой себя: я работала, училась, помогала подругам – все что угодно, лишь бы перестать думать о жизни в Лондоне. Существование по расписанию не оставляло времени на самокопание. А тут судьба предоставляет мне все условия для воспоминаний о старой ране. Но я не готова.
– Яна?
Я подняла голову и посмотрела на Костю с мольбой во взгляде.
Ты хорошо чувствуешь меня, ты понимаешь…
– Если хочешь, – начал Коэн негромко, – можем встретиться раньше и пообедать. Как насчет итальянской кухни?
Он читает мои мысли! Он меня насквозь видит!
– В два? – убрав прядь волос с моего лица, спросил Константин.
Вспомнив о неестественном распорядке дня свободного художника, я поняла, что он идет на великий подвиг, поэтому поспешила согласиться.
– С удовольствием. Запиши мой номер.
– Отлично, – на его лице появилась улыбка. – Тебя проводить?
– Нет, – чувствуя, как щеки начинают пылать, промямлила я. – Мне недалеко. Спасибо… Спасибо за встречу. И за приглашение пообедать.
– Оденься завтра удобно, – кивнул на мою юбку и каблуки.
Я смущенно улыбнулась в ответ.
Константин помялся с ноги на ногу, потом поцеловал меня в щеку и зашагал прочь, напевая очередную песню Bon Jovi.
«Каждый раз, когда я смотрю на тебя, детка, я вижу что-то новое, что восхищает меня больше, чем раньше, и делает тебя еще желаннее»7, – напевал я, удаляясь прочь от моста.
Губы горели, в голове калейдоскопом из воспоминаний показывались картинки сегодняшнего вечера. В груди трепетало что-то горячее.
Мне не хотелось влюбляться в Яну. Мне не хотелось влюбляться. Мария выжгла мое сердце, и я не рассчитывал, что способен на теплые и трепетные чувства. Тот факт, что рядом с Яной я был живым, ставило меня в тупик. Я четыре года топил свое сердце в похоти, алкоголе, никотине и злости. Я только и делал, что убивал любые чувства, стоило им возродиться во мне, подобно фениксу. Я едва не сломал себе пальцы, дабы не рисовать, но знал – потребность осталась и жгла изнутри раскаленным железом. Но Яна… Ее образ вернул мне вдохновение, ее поцелуй – воскресил меня. Она, того не ведая, лечила мои раны.
Я у Яны в долгу, и помочь ей почувствовать свободу – самое меньшее, что я мог сделать для нее. Я уверен: Яну что-то гложет, съедает изнутри, уничтожает по крупинкам. И я надеялся, эту рану можно вылечить свободой. Иначе придется браться за тяжелое оружие – любовь.
Глава 5
– Я посплю у тебя?
Питер взъерошил темные кудри и, приоткрыв рот, уставился на меня заспанными глазами. Его удивление сменилось обидой.
– И тебе привет, Константин. С возвращением, хотя я и знать не знал, что ты в Москве. Спасибо, что позвонил, обрадовал… Ах, черт, ты ведь не звонил, а просто заявился на мой порог спустя четыре года молчания!
Я, игнорируя сарказм друга, просочился в коридор его «двушки». Питер недовольно цокнул языком, но усмехнулся. Этот парень не умел долго злиться. Он закрыл за мной дверь и съязвил:
– Добро пожаловать.
После встречи с Яной я несколько часов бродил по центру города – вдохновлялся, рисовал, думал. А потом, в приподнятом настроении, поехал на станцию метро «Новогиреево», искренне надеясь, что Питер Монро никуда не переехал.
Мне тяжело далась разлука с другом, но я боялся ему звонить: Мария наверняка подняла все связи, чтобы найти меня, поэтому я сменил на четыре года не только адрес и имя, но и номер телефона. Теперь же… я не боялся. В голове прочно поселились слова Яны: «Они не достанут тебя, если ты не позволишь». Не позволю.
У Питера узкое, бледное лицо, светло-голубые глаза, а губы тонкие, вечно улыбаются – оттого невозможно разобрать истинное настроение художника, – волосы черные, с проседью; тело худое, угловатое. Друг ничуть не изменился, лишь постарел – в уголках глаз добавилось лучиков-морщинок. Квартира Монро также осталась неизменной – много хлама и стойкий запах гуаши.
Я почувствовал здесь спокойствие, будто вернулся домой.
Питер все еще смотрел на меня с неприкрытой, но явно напускной обидой. Улыбнувшись уголком губ, я заключил друга в крепкие объятия. Питер замешкался, но в итоге обнял меня в ответ.
– Придурок, – проворчал он.
– Я хотел позвонить, – сказал я, виновато улыбаясь, – но…
– Не бери в голову, – Питер махнул рукой. – Операция «Исчезновение из цепких лап Марии» прошла успешно?
– Типа того.
– Уже почтила тебя визитом и пообещала небо в алмазах? – поинтересовался друг таким тоном, словно знал ответ, но решил уточнить. – Разувайся. – Он указал на смешные тапочки с заячьими ушами. Интересно, чье это розовое-пушистое недоразумение? Питер до сих пор с Катей?
Друг ушел на кухню. Там щелкнул и начал закипать чайник. А я, отказавшись от тапочек, босиком прошлепал в ванную. Пока мыл руки, рассматривал в зеркале самого себя: усталый, но счастливый, зеленые глаза горят. Влюбился, Коэн? Я засмеялся, не отрицая этого, и, завернув на маленькую, но уютную кухоньку в светлых тонах, спросил:
– Скажи, Монро, я был плохим парнем и разбудил тебя?
Питер глянул на часы – уродливые золотые стрелки показывали второй час ночи – и расхохотался, видимо, вспомнив: пока мы были уличными художниками и жили вместе, друг никак не мог привыкнуть к моему необычному распорядку дня.
– Я, честно говоря, недавно лег, – Питер выдавил улыбку и разлил по чашкам кипяток. Я положил в свою пакетик зеленого чая (Питер признавал только зеленый чай) и кивнул, поощряя продолжать. – Катя опять ушла ночевать к Лене, – вздохнул Монро. – Сказала: я никчемный маляр.
– Какой раз она говорит это, но все равно возвращается?
Меня приятно согрела мысль, что, несмотря на разногласия, Петя и Катя не разошлись. Они были взбалмошной, творческой парой. И определенно друг друга стоили.
– Сорок восьмой, – не оценив моего веселого тона, ответил художник. – Зачем я женился на поэтессе?
– Любовь зла…
– Катя не коза!
– Она вернется, – я потрепал друга по плечу.
Именно сейчас мне хотелось верить в любовь, ведь вчера я впервые за столько лет чувствовал счастье. Я машинально облизал губы, вспоминая сладкий поцелуй с Яной. В том поцелуе была давно забытая мною нежность.
– Опа! Коэн влюбился!
– Что? – я дернул рукой, чудом не свалив со стола чашку.
– Ага, – Питер злорадно ухмыльнулся, словно мстил за мое многолетнее молчание, и за отсутствие звонков, и, наверное, за мою идиотскую улыбку. – Не в Марию, надеюсь? – уточнил друг, с хлюпающими звуками выпив чай. – Второго внезапного исчезновения я не выдержу.
Питер был самым близким человеком для меня, но даже ему я не хотел рассказывать про Яну. Может, расскажу позже. Иногда мне казалось, что встречи с ней – мои сладкие видения обезумевшего от горя художника.
– Так… Зачем ты вернулся? – друг понял, что я не готов раскрыть тайны своего сердца, и поспешил сменить тему. В его вопросе сквозил другой: «Останешься ли ты?»
Я, размышляя, гонял по кружке заварку. Ох, я постоянно спрашивал себя о причинах возвращения. Например, когда истек срок контракта и я сел на поезд до Москвы; и когда сошел с перрона на Киевском вокзале; и когда пришел в парк и встретил Яну; и когда вновь столкнулся с Марией…
– Константин?
– Они отняли у меня все, – сказал я. – Деньги, заработанные с продажи картин – всех картин, не только которые я продал от лица «Пейнт». Они забрали мое имущество: квартиру в центре Москвы, дом родителей в деревне, вещи Димы… – Когда я упомянул брата, слова перестали выходить из моего рта. Я запнулся и уставился взглядом на сколотую по углам плитку на полу кухни. – Забрали все, чтобы погасить неустойку за нарушение контракта. Я свободен, но я… У меня ничего нет.