а, ты сам так решил. А для меня она просто всё. Ты и она мой смысл жизни, понимаешь? Поэтому жить она будет здесь, под нашей защитой, мы будем отвечать за её здоровье и благополучие. А другая семья, боюсь, что любого, кто попробует забрать её у нас, ждёт не очень хорошее будущее. — Ты тоже Милану моей мамой зовёшь. Ты согласен с моим выбором? — впервые улыбнулся сын, сидя у меня на коленях. — Это лучший выбор из всех, какие только могли быть! — подтвердил я решение Арлана. — А почему тогда тетя Ксана тебе говорила, чтобы ты шёл и говорил маме, что она должна руки на себя наложить? — уточнял все непонятные моменты сын. — Понимаешь, это она припоминала мне один наш серьёзный разговор. Знаешь, мне всегда твердили, что женщина должна себя хранить до замужества. И тогда она хорошая, чистая. Такой можно доверить вынашивать и рожать своих детей, потому что она достойная. — Я пытался как можно проще объяснить свои убеждения. — А если случилось так, что женщина не сберегла себя, то у неё только один выход, чтобы остаться для семьи честной и достойной. Наложить на себя руки. Тогда её семье будет за неё не стыдно, и за неё можно будет отомстить. Чтобы смыть её позор. Только легко рассуждать и всем тыкать как правильно, когда это не касается лично тебя. Когда вот в такой ситуации оказывается не та, кого ты… — Кого ты, что, пап? — ухватился сын за обрывок фразы. — Я тебе сейчас скажу, но ты мне пообещаешь, что никому, даже Милане, не расскажешь. Тем более ей. — Я дождался согласия сына и продолжил. — Не та, кого ты любишь. Знаешь, я сейчас понял, что только нелюбимую можно обречь на такое. Это не позор, если женщина оказалась слабее. Это её боль и горе, нельзя её в этом винить и обрекать на смерть. Нет в этом ни чести, ни гордости. Многие тебе скажут, что если мужчина принял женщину после того, как она пережила насилие, то он не мужчина. А я тебе скажу, что он больше мужчина, чем всё, кто его осуждают вместе взятые. Только это знание далось мне очень дорогой ценой. А ты поэтому вчера в мою комнату прибежал? — Да. И очень испугался, когда услышал, что мама не хочет жить. — Признался Арлан. — Арлан, ей сейчас очень плохо и больно. И стыдно. Хотя её вины ни в чëм нет. А ещё очень страшно. И в этом состоянии она может сделать непоправимое. Поэтому я и решил убрать опасные предметы. И одну её желательно не оставлять. Понимаешь? — сын уверенно кивнул. — Пойдём, наверное, уже пришли женщины из прислуги. Нужно сообщить им, что Эльмира отравила Милану и о том, что Милана теперь член семьи и хозяйка. И на завтрак нужно что-то лёгкое. — Хорошо. Я прослежу. И я подумаю, как сделать так, чтобы маме в нашем доме было не страшно. — Пообещал мне Арлан. — А когда ты у мамы будешь просить прощения? — Не буду, Арлан. Очень хочу, целый день уговаривал бы её. Но есть такие поступки, которые не прощают. Их просто не должно было быть! — ответил я. — Но это опять ты так решил! А решать должна мама, раз ты перед ней виноват. — Возмутился сын, но в дом мы вошли, держась за руку.
Мой сын, моя гордость, моё продолжение. И мой самый верный и надёжный союзник.
На кухне как я и ожидал, уже началась работа. — Вчера, когда вас всех не было, в этом доме произошли серьёзные изменения. — Начал я. — Амиран Аланович, обычно мы уходим позднее, да и кто-то всегда остаётся на ночь, чтобы проследить за кухней, порядком. Но последние три дня, нас отправляли домой в приказном порядке. — Объяснила мне причину ранних уходов Амани. — По распоряжению Эльмиры… — Вы видно забыли, в чьём доме работаете, и кто вас содержит. — Перебил её я. — Разве я давал распоряжения слушать чьи-либо приказы кроме моих, Арлана и Миланы Алексеевны? — Простите, — запинаясь и переглядываясь, начали в разнобой произносить женщины. — Хватит. Эльмира отравила Милану и пыталась солгать, что скоро станет моей женой. Ложь очень быстро вскрылась, как и вред причинённый Эльмирой. Так вот, без моего личного разрешения никого постороннего в этом доме не будет. Охрана перетряхнëт все записи с камер, все ваши разговоры. Те, кто помогал Эльмире, доносил ей о том, что здесь происходит, горько об этом пожалеют! — Я заметил сразу несколько испуганных лиц. — Я надеюсь дополнительно объяснять, что впускать или проводить в дом кого бы то ни было, бывший ли работник в роде Баянат, отец ли моей бывшей жены, нельзя — нет необходимости? Слушать оправдания я не стану, прикажу удавить на заднем дворе и разбираться не буду. Милана, хоть ещё и слаба, вернулась в этот дом. С момента своего возвращения, она и только она, полноправная хозяйка этого дома, всего, что мне принадлежит, и всех, кто здесь проживает. Один непочтительный взгляд, одна мысль ослушаться её или навредить ей, и можете сами идти на задний двор. Милана согласилась признать моего сына своим, и со вчерашнего дня, она мать Арлана. Моего единственного сына и наследника. И прежде, чем подумать о том, чтобы причинить моей жене вред, вспомните, что её покой для меня в разы важнее ваших жизней. Арлан только чуть сжал мою ладонь на словах о том, что Милана моя жена. Но по-другому объяснить её статус и положение в доме я не мог. А так, все грани четко очерчены. И пусть только попробуют подойти к черте. Именно подойти. — Амани, приготовь завтрак с учётом того, что Милане пока нужно питаться полегче. — Предупредил я. Остального никому знать не следовало. Достаточно того, что об этом знает семья. Впрочем, это скорее мне следовало опасаться того, как они отреагируют. Нет, я не боялся упрёков. Не боялся, что они откажутся от родства со мной. Я уже успел понять и оценить надёжность каждого в моей новой и большой семье.
Я боялся их разочарования. Мне, не боявшемуся лезть под пули, не прятавшемуся от взрывов и легко выходящему в круг к нескольким противникам безоружным, было до сосущего нытья в животе страшно, встретиться взглядом с Кирой. Увидеть как поджимает губы, качая совсем седой головой Афзал Агиров. И я очень надеялся, что только мой Арлан умеет подслушивать так, чтобы взрослые его не замечали. — Я останусь здесь, а когда будет готово, поднимусь к вам. — Сказал Арлан, зачем-то доставая небольшую кастрюлю.
Ну, не готовить же он собрался, тем более, что Амани без промедления взялась за приготовления завтрака. Дольше оставаться на кухне я не считал нужным и поднялся наверх.
Милана спала. Во сне она сжала в кулачках край одеяла и подтянула к подбородку. Бледная, глубокие тени под глазами и блестят высохшие дорожки слëз на щеках. И всё равно красивая. Невозможно, нереально, невероятно красивая. Всегда это замечал. Я так залюбовался ею, что пропустил момент, когда она проснулась. Просто вот только что её ресницы касались щёк, а уже она пристально смотрит на меня. И этот взгляд, как тёмное зеркало был пуст и холоден. В её глазах не было привычного блеска и тепла улыбки.
Она попыталась сесть, но от резкого движения её повело. — Милана, ты, когда кушала в последний раз? — спросил её я, устраивая её поудобнее и подпихивая между её спиной и спинкой кровати одну из подушек. — Утром, в больнице. — Ответила она с неуверенностью в голосе. То ли точно не помнила, то ли пыталась восстановить в памяти какие-то события. — Сейчас принесут завтрак. И тебе нужно будет хотя бы немного поесть. Хорошо? — осторожно, как с жеребёнком, говорил я. — А после я отнесу тебя в душ, и надо всё снова обработать. — Я сама. — Ответила она, а я про себя выдохнул.
Вчерашнее её состояние пока я её мыл, меня всерьёз напугало. — Милана, сама ты чуть не упала, просто пытаясь сесть. — Напомнил я. — Я понимаю, тебе сейчас неприятно и не хочется, чтобы к тебе прикасались. Особенно я. Давай, я отнесу тебя в ванную и оставлю. Ты попробуешь самостоятельно всё сделать. Но если не получится, то позовёшь меня? — Нет, — она отрицательно замахала головой и сжала губы.
И хотя она опустила лицо, я заметил, что её глаза наполнились слезами. — Милана, не надо, пожалуйста. Не плачь. Не стоит оно этого. Не надо. Всё закончилось, здесь нет ни одного зверя, что накинется на тебя и причинит боль. — Хотел её обнять, чтобы успокоить, но так и не решился. — Так, я с завтраком! — объявил Арлан, заходя в комнату с подносом. Следом за ним шла Амани и несла другой поднос, с тремя тарелками каши и кружкой чая. — Я попросил Амани сделать кашу жидкой, а чай заваривал сам. Не знаю, что получилось, но вроде делал всё как ты. А ещё вот. Он поставил на кровать свой поднос, где на одной единственной тарелке лежали яблоки в сиропе. — Яблоки с мятой? — почти незаметно, но улыбнулась сыну Милана. — Да, две веточки мяты прокипятил в стакане воды, потом растворил там полтора стакана сахара и добавил две столовые ложки лимонного сока. Опустил в этот сироп яблочки и прокипятил семь минут. Вроде ничего не напутал. — Гордо пересказал, как готовил это "лакомство для болеющих" Арлан. — Нет, всё точно. Уже и готовишь сам, совсем взрослый становишься. — Даже сейчас Милана не упустила возможности похвалить сына. — Но я же не перестану от этого быть твоим солнышком и мамонтёнком? — улыбался Арлан, усевшись рядом с Миланой и сложив ноги по-турецки. — Конечно нет. Даже когда совсем-совсем вырастешь. — С появлением сына Милана словно ожила, стала немного похожа на прежнюю себя. — Мам… Мама, я знаю, что с тобой случилось. Отец мне рассказал и про то, что сделала Эльмира, и то, что сделал он сам. — Милана резко развернувшись, посмотрела на меня с таким возмущением и злостью, каких я ни разу от неё не видел. — Я подумал, что ты должна быть уверена в том, что здесь и с нами, со мной и папой, ты в безопасности и под надёжной защитой. Мне может и не хватает опыта, как у вас, взрослых, но я точно знаю, что я отцу очень дорог. Поэтому он сейчас поклянëтся, что не причинит тебе больше никакого вреда. Поклянëтся моей жизнью и здоровьем. Это очень надёжная гарантия того, что папа сдержит слово!
Глава 29
Амиран. — Нет! — резко и громко, почти выкрикивает Милана. — Твой папа тобой клясться не будет! И меня одаривают таким красноречивым взглядом, в котором без труда читается: "Только посмей". Наблюдаю за тем, как Милана сграбастывает Арлана, притягивая к себе, и еле сдерживаюсь, чтобы себя не выдать.