Батоныч без усмешки перевел мои слова. Модель только руками всплеснул, смирившись с бесцеремонным поведением русских варваров.
– Чего с ним делать будем? С собой возьмем или здесь прикопаем? – вставая и лениво потягиваясь, спросил полковник. – Что он может знать такого, чего не знаем мы?
– Да, собственно, ничего! Нужен он нам… Если только в качестве сувенира…
Батоныч медленно потянул из кобуры пистолет, генерал что-то заверещал, но тут нас окликнули со спины:
– Товарищи! Не стреляйте! Свои!
Я мгновенно обернулся, вскидывая автомат. Это же надо было так расслабиться, перестать следить за обстановкой. Подходящие к танку мужики выглядели своими – в черных мешковатых комбинезонах автобронетанковых войск РККА, да и рожи почему-то показались мне знакомыми. Но если бы к нам так же незаметно подкрались фрицы?
Глава 14
3 июля 1941 года, окрестности Слуцка
Присмиревшие с началом обстрела пехотинцы попытались было добраться до танкистов, но Гаврилов с Барановым отбили атаку последними патронами и двумя гранатами – одну «Ф-1», как и договаривались, оставили «для себя». А потом заметивший неладное чудо-танк положил рядом с немецкой позицией фугасную гранату, и добираться стало некому. Рвануло так, что на несколько минут оглохли оба, и сержант, и мехвод. Неглубокое укрытие, в дно которого вжимались танкисты, накрыло облаком дыма, по спинам заколотили комья земли, и сержант отрешенно подумал, что, ошибись наводчик хоть немного, им с Николаем бы не поздоровилось.
Несмотря на фактор неожиданности и просто чудовищные потери, гитлеровцы все-таки открыли ответный огонь, но стрелять прицельно они не могли – мешал дым от горящей техники и поднятая взрывами пыль, затянувшая узкую дорогу. Несколько снарядов разорвались неподалеку от танка, не причинив ему ни малейшего вреда, но затем кому-то из наводчиков повезло, и очередной выстрел угодил в башню, сорвав с нее какие-то экраны. Но странная бронемашина не обратила на попадание никакого внимания, продолжив елозить по полю угловатой «змейкой». Баранов отметил про себя, что мехвод там – явный новичок, а вот наводчик – мастер, каких поискать – стреляет с ходу и ОЧЕНЬ метко. Хотя темп огня чуть снизился. Теперь чудо-танк выбрасывал в сторону фрицев горячие подарочки каждые десять-двадцать секунд, прибивая ударной волной траву и придорожную пыль. Одновременно метавшихся среди грузовиков пехотинцев щедро поливали из спаренного пулемета.
Кто-то из немецких наводчиков, задолбавшись, видать, безрезультатно палить по опасному противнику, пошел по более простому пути – жахнул по неподвижно стоявшему на опушке тягачу и сразу поджег его, угодив прямо в кабину. Гаврилов видел, как внутри сверкнуло, брызнули стекла, и вздулись распертые ударной волной стенки. Сквозь сорванные взрывом дверцы рванулось рыжее пламя загоревшегося топлива, судя по жирному черному дыму солярки. Обрадованный успехом немец успел выстрелить еще раз – снаряд попал в расположенный позади кабины двигатель, и грузовик заполыхал уже полностью, – но на этом удача закончилась, и в следующую секунду немецкая самоходка превратилась в груду искореженных обломков. Степан с сожалением вздохнул: эх, какая замечательная машина пропала! Вот сволочи фашистские! Третьего выстрела не последовало – или фрицы сочли цель уничтоженной, или сами попали под ответку.
Выбрасывая из выхлопного патрубка шлейф дыма, боевая машина проехала совсем близко, метрах в семи от прижавшихся к земле танкистов, и земля под животом Гаврилова мелко задрожала. С интересом разглядывающий ходовую из шести опорных катков на борт сержант прикинул, что веса в «монстре» никак не меньше сорока тонн – тяжелый, получается, его-то «бэтэшечка» куда мягче ходит. Проехав еще метров семьдесят, танк вдруг замер на месте и простоял так не меньше десяти минут, просто ворочая башней.
– Неужели в них попали и поранили? – спросил Баранов, недоуменно всматриваясь в очертания чудной машины. – Или заряжающий замаялся снаряды тягать – они же почитай два десятка выпустили, а калибр-то у пушки гаубичный!
Внезапно люки на башне откинулись, и из них высунулись головы танкистов в ребристых танкошлемах советского образца. Танкисты о чем-то переговаривались, неслышимые за дальностью, гулом могучего двигателя и треском рвущихся в побитой немецкой технике патронов.
– Живы! – обрадовался Баранов. – А уж я подумал…
Оглядевшись с помощью биноклей, танкисты снова скрылись внутри машины, и бой продолжился. Снова размеренно бухала мощная пушка, и на дороге и возле нее вспухали огненные облачка разрывов.
Судя по количеству выстрелов и вылетающих из лючка в башне непонятных «кругляшей» (сержант уже догадался, что это – нечто вроде стреляных гильз, хоть и не понимал, отчего они столь маленькие), разгром немецкой колонны подходил к концу. Собственно, для подобного вывода достаточно было просто взглянуть в направлении загроможденной искореженной техникой дороги, затянутой густым дымом и поднятой взрывами пылью. Если там кто и уцелел, то сейчас забился в какую-нибудь щель или драпает во все лопатки, мечтая оказаться как можно дальше от простреливаемой на всем протяжении грунтовки. Да и целей для танковой пушки, похоже, просто не осталось – не пулять же столь мощными снарядами по разбегающимся, словно перепуганные зайцы, фрицам? Гаврилов злорадно ухмыльнулся: не все ж вам, сукам, наши колонны с воздуха утюжить! Можно, как выяснилось, и в ответ нехило получить! Вот, например, так, как сейчас. И все же интересно, что за танк такой расчудесный, что почти четыре десятка танков, броневиков да автомашин за неполные двадцать минут в полный хлам расхреначил?
Сделав еще несколько выстрелов, бронемашина прекратила огонь – достойных целей не осталось. Снова выбросив облако дыма, танк выполз на дорогу, спихнув в кювет поврежденный Биляковым бронетранспортер – механик-водитель, похоже, этого даже не заметил. Из распахнувшегося башенного люка, полукруглая створка которого показалась Гаврилову какой-то излишне толстой и выпуклой, высунулся танкист в черном шлемофоне. Несколько секунд он возился с патронной коробкой пулемета, затем подкрутил штурвальчик наводки и открыл огонь. Крупнокалиберный пулемет стрелял короткими, гулкими очередями вдоль грунтовки и обеих обочин, добивая уцелевших фрицев. Степан отчетливо видел скачущие по покрытой непонятными коробочками броне стреляные гильзы и высокие фонтанчики пыли, когда пуля ударяла в дорожное полотно.
– Двенадцать и семь мэмэ, наверное, – задумчиво сказал сержант. – Навроде нашего «ДШК», только ствол подлиннее и пламегаситель другой, как у пехотного Дегтярева.
– Да уж, от такого хрен спасешься, не то что броневик, даже легкий танк чуть ли не насквозь прошибет. Хана фрицам, если кто еще жив! – с довольным видом ответил Баранов.
Стрелок меж тем добил ленту и, задрав ствол в небо, скрылся в башне. Но ненадолго – вынырнул уже через полминуты и поменял коробку с патронами. Танк развернулся, загребая гусеницами пыль, и съехал с грунтовки, неторопливо двинувшись в обратном направлении. Пожалуй, самое время им с Барановым показаться, но только осторожно – экипаж после такого боя наверняка на взводе, как бы не стрельнули ненароком: вон, рядом со стволом пушки торчит дуло спаренного пулемета. Полоснут очередью – и привет. Да и уехать могут, загонять танк на платформу-то уже не нужно, к чему время терять?
Мехвод, как выяснилось, придерживался такого же мнения:
– Ну, чего, командир, вылезаем, что ль? Пусть ребята нас заранее разглядят, а то мало ли чего надумают?
– Угу, пошли, – подавая пример, вытащив из кобуры пистолет, Гаврилов пригнулся и первым побежал вслед танку. Мехвод топал следом, постоянно оглядываясь в сторону дороги: пусть колонна и разгромлена, всех немцев-то перестрелять не могли. Обидно будет, если стрельнут в спину. И без того чудом выжили.
Танк затормозил неподалеку от горящей немецкой «троечки». Из башни вылез танкист, стянул танкошлем, устало отерев рукавом гимнастерки мокрое от пота лицо и присел на гусеничной полке. Крышка люка механика-водителя лязгнула, приподнявшись и откатившись вбок, и из боевой машины выбрался танкист, привычным движением ухватившись за основание пушечного ствола. Поднявшись на башню, он сел, положив на колени карабин непривычного вида с длинным изогнутым магазином-рожком. Они начали с кем-то разговаривать на немецком. Собеседников Гаврилов не видел – их закрывал корпус громадного танка. Разговор не занял много времени – сержант с мехводом едва успели пробежать несколько десятков метров. Сидящий на башне, не поднимая оружия, выстрелил в кого-то и начал вставать.
– Как бы он сгоряча по нам не пальнул, – пробормотал себе под нос сержант и закричал: – Товарищи! Не стреляйте! Свои!
Стрелок на башне мгновенно обернулся, вскидывая свое оружие. Но почти сразу опустил ствол. Пару мгновений вглядывался в чумазые лица запыхавшихся от бега танкистов, заслонив лицо от солнца сложенной лодочкой ладонью, затем весело крикнул:
– Ха, Гаврилов, ты, что ли, танкист? Живой, бродяга? Вот так встреча! И Баранов с тобой? Батоныч, глянь, я снова знакомых встретил!
Степан почувствовал, как закружилась голова, словно он надышался в башне родного «БТ» пороховой гари: на башне танка стоял погибший на его глазах батальонный комиссар Дубинин! Рядом сдавленно хрюкнул мехвод, тоже узнавший внезапно ожившего командира.
Машинально оправив комбинезон под ремнем, сержант сделал несколько шагов, которые весьма отдаленно можно было бы назвать «строевыми». Вытянулся во фрунт, козырнул:
– Т…товарищ батальонный комиссар, здравия желаю. Но вы же того… погибли?! Я ж сам видел. И Коля, вон, тоже.
– Обман зрения, – улыбнулся тот, спрыгивая на землю и первым протягивая руку, – и никакого мошенства. Как там у классика: «еще не отлита пуля, способная меня сразить»?
– Не у классика, Виталя, – прогрохотав сапогами по броне, с танка слез немолодой командир в звании полковника автобронетанковых войск, и Гаврилов снова вытянулся по стойке смирно. – Вольно, товарищи танкисты. Это Наполеон говорил. Учи историю, салага!