– Ложись! – орет Баранов, вместе с командиром вжимаясь в землю. – Наша!!!
Перед тем как в десятке метров встает стена вздыбленной взрывом земли, Гаврилов все же успевает заметить, как первая бомба попадает в платформу с танком. В следующий миг сознание гаснет…
– Живой, командир? – знакомый голос с трудом пробивался сквозь забившую уши вату. Голова казалась легкой и невесомой, словно оторвавшейся от налитого свинцом тела, которого сержант практически не чувствовал.
Кое-как придя в себя, Степан решился раскрыть глаза. Первым, что он увидел, оказалось лицо склонившегося над ним мехвода – перепачканное уже подсохшей кровью, с наспех перемотанным потемневшим бинтом лбом. Заметив, что товарищ очнулся, Николай удовлетворенно кашлянул:
– О, вижу, что жив! Ну, с рожденьицем тебя, стал быть, Степа!
– Ч…что? – прохрипел Гаврилов, с трудом шевеля непослушными губами. – П…почему с рож…деньицем?
– Так бомба-то фрицевская совсем рядом упала, неужто не помнишь? Чудом уцелели, можно сказать, заново родились. Оглушило нас, а мне еще и лоб осколком рассекло, спасибо бойцам, перевязали.
– А… комиссар? Товарищ полковник?
– Погибли они… – тяжело вздохнув, отвел взгляд Баранов. – Первая фугаска прямо в танк влепилась, перекорежило все. А уж второй нас чуть на тот свет не отправило. Людей перебили – ужас. И особисты, что с нами ехали, тоже погибли. Они после взрыва к эшелону рванули, да не добежали. Вот же сволочи немцы, знали же, кого бомбят! Нелюди они, Степа, точно тебе говорю – нелюди. Вот Ванька мой тоже летчик, так разве б стал он по раненым-то стрелять? Как же можно-то? Твари…
Приподнявшись, Степан медленно повернул голову в сторону разгромленного эшелона, и ему захотелось выматериться в голос. А еще лучше – поймать хоть одного фрица да задушить. Лично. Чтобы в лицо глядеть, чтобы видеть, как гаснут проклятые глаза, как язык изо рта вываливается. Уцелели только четыре вагона, но и из тех пара сейчас горела, все остальные в той или иной мере повредило или полностью уничтожило бомбами. На земле под насыпью лежало множество тел, в основном убитые, поскольку раненых уже собрали в одно место и сейчас оказывали первую помощь. Отбомбившись, гитлеровские пилоты по своей излюбленной привычке несколько раз прошлись на бреющем вдоль эшелона, расстреливая спасшихся от бомб людей из пушек и пулеметов.
Гаврилов нашел взглядом платформу с танком и, не скрываясь, тяжело вздохнул. Бомба и на самом деле попала прямо в боевую машину, сорвав башню и сбросив бронекорпус с искореженной платформы, от которой осталась лишь несущая рама да сошедшие с рельсов колесные пары. Как ни странно, танк уже не горел – видимо, солярки в баках оставалось совсем немного, и пока сержант валялся без памяти, горючее успело выгореть.
– Коля, встать помоги, – опершись на плечо товарища, Степан поднялся на ноги, двинувшись к эшелону. – Поглядеть нужно, вдруг кто из них уцелел?
– Оно, конечно, погляди, командир, – отвел глаза мехвод. – Только без толку это, сам же понимаешь, Степа. Не было у них шансов, да и быть не могло. Видать, судьба такая у мужика – в тот раз пронесло, а в этот смертушка его и нагнала…
Несколько минут танкисты все же осматривали лежащий кверху брюхом разбитый танк. Видимо, бомба была калибром не менее двухсот пятидесяти килограмм: даже толстенная броня корпуса кое-где лопнула, сквозь изломанные трещины сочился воняющий горелым металлом, соляром и резиной сизый дым. Ходовая тоже прилично пострадала – левую гусеницу сорвало вместе с частью опорных катков, отбросив аж на противоположную сторону насыпи. Сорванную с погона башню, съехавшую с откоса, Гаврилов осматривал с особой тщательностью, надеясь найти хоть какие-то следы погибших, но ни крови на выкрашенных белой краской внутренних стенках, ни частей тел не обнаружил. Складывалось впечатление, что и комиссар, и полковник просто исчезли в момент взрыва.
– Дык, нечему удивляться, – пожал плечами Баранов в ответ на незаданный вопрос. – Чему там оставаться, при таком-то взрыве? Так что и хоронить нечего. Прощайте, стал быть, мужики, – он стащил шлемофон, поморщившись, когда тот зацепил повязку. – Вечная вам память, товарищи.
Гаврилов сделал то же самое.
Постояв с непокрытыми головами несколько секунд, танкисты двинулись вдоль разбомбленного эшелона: нужно было осмотреть тела, среди которых могли найтись живые.
Глава 18
4 июля 2015 года, Москва
В этот раз всё было иначе… Предыдущие… переходы из прошлого «назад в будущее» не сопровождались никакими спецэффектами. Вспышка и… раз! Я уже «дома». Так было на окраине Бреста после взрыва авиабомбы, так случилось в Брестской крепости после попадания тяжелого гаубичного снаряда… Потом на лесной дороге, когда рванул самоликвидатор какого-то секретного немецкого курьера. И на аэродроме, после боя с танками… Но сейчас…
Темно. Совсем. Как в совершенно черной комнате без окон. Никаких, даже самых легких просветов. И тишина… Изредка прерываемая какими-то шорохами. Вроде бы я лежу лицом вниз на чем-то относительно мягком. Пытаюсь пошарить вокруг руками – и не чувствую рук. Пытаюсь поднять голову – тело не слушается. Тоска-а-а-аааа…
– Эй! – доносится издалека вроде бы человеческий голос.
Пытаюсь ответить, но ощущение, что рот забит землей – кроме какого-то клекота не могу выдавить из себя ни звука.
– Эй! Виталя! Очнись, блин! – кто-то зовет меня по имени. Уже совсем близко. Впрочем, почему «кто-то»? Так меня может звать только Батоныч. Выходит, что он жив-здоров. А чего я удивляюсь: нас ведь одной бомбой приложило. Интересно, что осталось от танка? «Т-72» – машина чрезвычайно прочная, но четверть тонны упавшего с неба железа и взрывчатки – практически верная смерть даже для бронированного монстра.
Крепкие руки переворачивают мое безвольное тело на спину. Ну, так и есть – догадка оказалась верна – я лежал мордой вниз. А вот от чего такая жуткая слабость? И что со зрением?
По лицу словно наждаком прошлись и, о чудо, я смог открыть глаза. Вернее, один глаз. Второй Батонычу пришлось очищать повторно.
– Живой, Дубинка?
– Жи… вой… – похоже, что и рот оказался забит землей, не только глаза. – Где мы?
– Знамо где – в будущее вернулись! Ну, если судить по мачтам ЛЭП… – Володя блеснул зубами на фоне перемазанного грязью лица. – «Железка» рядом, а нас в чистое поле выкинуло. Видать, когда нас бомбой приложило, мы какое-то время по воздуху летели.
– А… танк? – я испугался, что и танк перебросит обратно, как в прошлый раз «Гелендваген». И как нам объяснять властям, откуда мы такие красивые нарисовались? С «Т-72» в комплекте…
– Не видно нигде! – Батоныч покрутил головой. – Похоже, что ТАМ остался. Если от него вообще что-то осталось, в чем я сильно сомневаюсь – на нас «полутонку» сбросили!
– Сом… сомне… сомневаюсь! – с третьей попытки выговорил я и попытался встать. Не вышло, но голову поднять удалось – уже достижение.
Вокруг действительно «чистое поле», засеянное какой-то сельхозкультурой, я в них совсем не разбираюсь, рожь от овса отличить не смогу. Насыпь железной дороги проходит метрах в тридцати, чуть дальше – мачты ЛЭП. Действительно, таких в сороковых годах быть не должно, тогда простыми столбами обходились.
– В чем сомневаешься? – прищурился Батоныч.
– В полутонке! «Лаптежники» могли и однотонную бомбу нести, но дальность… Я вообще удивился, что они так далеко от линии фронта нас атаковали – практически на пределе боевого радиуса.
– Думаешь, что специально нас искали? – Володя озадаченно потер небритый подбородок.
– Всё может быть! Мы немцам знатно перца под хвост насыпали, могли и обидеться. Разведка у них сейчас хреново работает, Канарис даже точное количество бронетехники подсчитать не смог, «Т-34» и «КВ» зевнул, но могли ведь и кого-то из наших бойцов в плен взять и допросить. Нас ведь сотни человек видели. А вот как раз показания выбить им по зубам! – Мне все-таки удалось приподняться на локтях и осмотреться – метрах в трех от меня в мягкой земле виднелся след «посадки» полковника Бата – ложбинка в форме человеческого тела. – А ты давно очухался?
– Минут пять назад, – пожал плечами Батоныч. – Ты, кстати, конверт с картами передать успел?
– Ага… В последний момент… Глупо получилось – если танк разнесло, то и новая порция информации тоже пропала.
– Ну, кто же знал, что так получится – бронированная машина казалась мне самым надежным «сейфом», я потому энкавэдэшникам ничего передавать не стал. Ладно, продублируем в следующий раз!
– Следующий раз? – усмехнулся я. – Ты, похоже, во вкус вошел, а, Володь?
– Э-э-э… как сказать… – тоже усмехнулся Бат. – Особой тяги к приключениям я не испытываю, но возможность помочь своей стране… Только давай в следующий раз коробки с бумагами не потащим – и без того чуть не сто кило лишнего груза в танк запихали. Возьмем микроЭВМ и печатное устройство с запасом чернил.
– Ноутбук, принтер и картриджи… – тихонько «перевел» я для себя. – И трансформатор для электросети – у них ведь, наверное, сто двадцать семь вольт…
– Ладно, как в Москву выбираться будем? – Батоныч, покряхтывая, встал и протянул мне руку.
– Это ты меня спрашиваешь, как выбираться? – опираясь на руку друга, я тоже принял вертикальное положение и машинально принялся отряхивать гимнастерку. – Это ты здесь абориген, в моем мире всё по-другому.
– Мы, похоже, где-то между Рославлем и Обнинском… – зачем-то взглянув из-под ладони на солнце, сказал Батоныч.
– Между… Хорошо сказал! – восхитился я. – Километров триста… между… Хорошо хоть, что с направлением не ошибемся – надо просто вдоль «железки» идти.
– Тогда пошли! – решительно сказал Володя и бодро двинулся в сторону насыпи. Я попытался последовать его примеру, но на третьем шаге ноги подломились.
– Эх, да ты совсем какой-то… дохлый! – проворчал Бат, помогая мне подняться. – В прошлый раз вроде бы такого не было – я себя просто «огурцом» чувствовал.