Дорога мертвецов — страница 39 из 57

Часовой встрепенулся и посмотрел на Березина, но оружия с плеча не снял. Вместо лица у него была черная маска. Точнее, не маска, а пустота. Но он четко смотрел туда, где стоял Березин, и вдруг сказал:

– Товарищ Чепухалин… не стреляйте…

У Березина отвисла челюсть, на кончике носа от страха повисла капля пота, а шея и лицо стали вмиг мокрыми, хотя ветер дул по-прежнему сильно и даже нес редкие снежинки.

– Откуда ты меня знаешь, боец? – спросил он.

– Как же, мы служили в одном дивизионе. Только я в роте охраны, а вы в технической службе.

– Точно… – растерянно ответил Березин и подумал: да он же читает мои мысли!

– Я вам помогал вещи разгружать, когда контейнер пришел, а вы меня обидели – купили конфет и яблок, а обещали водки. Из-за этого меня взводный прописал два раза подряд. А это не по понятиям.

– Точно! – обрадовался Березин и опустил автомат. – Обидел. Но зато напиться не дал.

– Ну и что? – ответил часовой и сделал навстречу Березину несколько шагов. – Молочка из-под бешеной коровки стало жалко?

Березин решил объяснить:

– Понимаешь, в чем дело, твой ротный…

Ротный сам предупредил Березина, чтобы он не спаивал бойцов со всеми вытекающими из этого последствиями.

Бараско зашипел, как утюг:

– Стреляй, дурак! Или дай мне!

Березин с улыбкой оглянулся: мол, чего ты? Это же свой!

– Стреляй, дурак, это 'глушитель мыслей'.

Дело было в том, что капитан закрывал зону обстрела. Справа были покатые скалы, и Бараско приходилось смещаться влево, где находился Костя, от которого в данный момент толка было мало. В делах такого рода он смотрел Бараско в рот.

Березин не знал, что такое 'глушитель мыслей'. Если это ловушка, подумал он, то ловушки живыми не бывают. Сдурел Бараско. А еще черным сталкером назвался.

– А жену вашу зовут Варей. Дочку – Татьяной, – солдат неуверенно приближался.

Он шел, как слепой, держа голову прямо и уставившись незрячим взглядом куда-то за спину Березина. А вместо лица у него была дыра – мрачная, бездонная, обращенная во вне. Странно и интересно, думал Березин. Туда, поди, руку можно засунуть.

– У вас еще неприятности в столовой были, – проникновенно напомнил часовой.

Были, подумал Березин и вспомнил злобное лицо генерала Лаптева.

– А генерал Лаптев здесь! – обрадованно сообщил солдат. – Он на КП заперся. Мы сколько его ни звали, он не открывает. А у меня к вам письмо!

– Какое письмо? – удивился Березин, разглядев наконец глаза солдата. Они лежали словно на дне очень глубокого колодца. Такого глубокого, что света северного тусклого солнца не хватало, чтобы их увидеть. Наверное, это такая загадочная болезнь, решил Березин. Надо бойцу помочь.

– Жена ваша прислала на часть. Мне велено вам передать.

Часовой полез в карман, якобы за письмом. На самом деле он неосознанно хотел обнять Березина и лишить его воли к сопротивлению.

– Давай! – обрадовался Березин и уверенным, строевым шагом пошел навстречу часовому.

– Дайте я вас обниму, товарищ капитан, – обрадовался солдат. – Как-никак однополчане.

Березин совсем разомлел:

– Давай обнимемся, боец, – сказал он и прослезился.

Наконец кто-то к нему относится сердечно и искренне, а не строят, как подлый генерал Лаптев, козни.

'Бах-х-х!' Голова у часового взорвалась, как арбуз, в который со всей дури запустили камень. В серое небо ударил фонтан крови. Это Бараско выстрелил из подствольника. Часовой перестал говорить, однако движения по направлению к Березину не изменил. Мало того, он попытался схватить капитана, но промахнулся, потому что Березин остановился.

– Да беги ты, болван! – закричал Костя и сбоку выпустил в часового очередь.

Часовой, как и в случае с ранением в голову, даже не среагировал, а прыгнул, чтобы схватить Березина и выжечь у него последние мозги, которые не сгубили ни служба, ни генерал Лаптев, ни 'камбун' по имени Гайсин.

Никто из них троих не знал, что 'глушитель мыслей' не чувствует боли, что у него нет нервной системы и что это сочетание человека и растения.

Только теперь Березин что-то сообразил и отпрянул в сторону. Часовой промахнулся. Он стал кружить, расставив руки, как в детской игре 'салки' с завязанными глазами, и гудел. Чем он гудел, Березин так и не понял. Капли горячей солдатской крови упали ему на лицо. Они были тяжелыми и горячими, как расплавленный свинец. Ведь такого не может, ошалело сообразил Березин. Не может быть, чтобы солдат знал меня, а главное – ходил без головы. Ебическая сила какая-то!

'Бах-х-х!' Вторая граната, посланная Бараско, пробила часовому грудь. Но и это не остановило его. Он стал размахивать автоматом со штыком на стволе, пытаясь зацепить Березина. Сквозь дыру у него в груди был виден склон сопки и березы в распадке. Березин подался в сторону. Часовой словно услышал его шаги и кинулся следом, выставив перед собой автомат: 'Тра-та-та-та!' раздалась очередь. К счастью, все пули пролетели мимо.

Тогда Бараско выстрелил третий раз и отшиб часовому ногу. Часовой стал прыгать на одной ноге так, словно был инвалидом со стажем, при этом он действовал автоматом, как пикой. И только четвертая граната сбила его на землю, но и тогда часовой делал попытки схватить Березина за лодыжки и полз и полз, оставляя за собой на зелено-буром мхе кровавый след.

У Березина от ужаса волосы стали дыбом, и он побежал что есть силы. Но вместо того чтобы побежать подальше от озера и ЗРДН, он побежал в центр позиций.

Вот идиот, подумал Бараско и крикнул Косте:

– Лови его! Лови!

Они устремились следом, крича:

– Березин! Березин!

Но Березин ничего не слышал. Он несся, как угорелый, ловко перепрыгивая через многочисленные кабели, протянутые между составными частями комплекса. Вдруг дверь кабины РПН открылась, и раздался знакомый голос:

– Егор! Чепухалин! Ты чего бегаешь по позициям?!

Березин так резко остановился, что содрал мох со скалы. В офицере он с трудом узнал Арсения Гайдабурова, с которым они вместе учились в Энгельской учебке. Березин быстро запрыгнул внутрь и захлопнул за собой дверь.

– Привет! – сказал он.

– Какими судьбами? – спросил Гайдабуров и удивился, увидел золотую звезду на груди Чепухалина, то бишь Березина. – О! Ты уже Герой России!

– Да, понимаешь… – Березину сразу захотелось рассказать обо всем, что произошло с ним в последние несколько дней, даже о трагическом случае в часовым, но взглянув пристальней в лицо Гайдабурова, осекся.

– А-а-а… – все понял Гайдабуров. – Не обращай внимания. Здесь все такие. Есть еще хуже. Ты помнишь, как открывать консервные банки?

– Помню… – пораженный вопросом, ответил Березин. – А чего их открывать?

– Ты понимаешь, я забыл. Хорошо хоть тебя вспомнил. А вспомнил, потому что наши койки пять лет рядом стояли. Помнишь?

– Помню.

– А помнишь, как мы в самоволку бегали и нас поймали и заставили рыть окопы в полный профиль?

– Помню!

– А помнишь Маруську со склада?

– Помню!

– Ты к ней еще ходил…

– Ну… – скромно поморщился Березин.

Маруська со склада была вдвое старше, и теперь эти воспоминания были ему почему-то неприятны. Хотя в условиях голодной казарменной жизни посетить Маруську считалось особым шиком.

Гайдабуров протянул Березину консервную банку со следами зубов по краям:

– Открой!

– А ключ у тебя есть?

– Ключ? Какой ключ?

– Хотя бы штык-нож? Или перочинный.

– Перочинный.

– Давай перочинный.

– Здесь у всех память отшибло, – стал рассказывать Гайдабуров. – Хорошо, я еще помню, как меня зовут и для чего мы здесь находимся. А ведь большинство солдат просто ушло в тундру. Сменщик мой, Андрюха, тоже ушел. Теперь вот сижу один. Несу службу. Не знаю, что будет дальше. Понимаешь, очень мне хочется кого-нибудь обнять и придушить, но я сдерживаюсь. Все руки себе покусал.

Березин открыл тушенку, и Гайдабуров в мгновение ока проглотил ее содержимое и покусанными пальцами выловил остатки мяса и жира.

– Я ведь и мыло, и солидол пробовал есть. Напрочь забыл, что съедобное, а что нет. Мох съедобный, или нет?

– Только ягельник.

– Правильно. Я догадался, наблюдая за оленями. Но он невкусный. Пресный и жесткий, как картон. Но другим и этого не надо. Они есть не хотят. Сохнут, как мумии. Вот еще один, – Гайдабуров схватился за автомат. Этого я точно обниму!

– Стой! – удержал его Березин. – Это Костя. Костя! Я здесь! – крикнул он в приоткрытую дверцу.

Костя позвал Бараско, и они залезли в кабину. Но взглянув на лицо Гайдабуров, Костя сел с края. Бараско оказался более демократичным. Он сделал вид, что ничего не замечает, и даже пожал руку Гайдабурову.

– Я знаю, – сказал Гайдабуров, – у меня с лицом не порядок. Но у большинства вообще дырка. А у меня еще видны черты.

Он произнес это с гордостью, словно прокаженный, у которого еще не отвалился нос.

– Да ты, не волнуйся, – успокоил его Березин. – Подумаешь лицо! У нас некоторые политики всю жизнь без лица живут, – пошутил он, – и никто ничего не замечает.

– Все началось, когда появился генерал Лаптев, – начал рассказывать Гайдабуров, поглощая содержимое еще одной банки, которую открыл Березин. На этот раз это был толстолобик, жаренный в масле. – Он всех и заразил.

У Кости потекли слюни. Он вспомнил, что они не ели дня два.

– Генерал Лаптев был сумасшедшим, когда еще я служил, – напомнил Березин, ища в бардачке ложки и вилки.

– Лаптев и сейчас сумасшедший, – согласился Гайдабуров. – Вначале он заразил весь штаб. Люди не узнавали друг друга. Виктор Степанович Дьячков, командир третьей батареи тоже сошел с ума. Он решил, что Мотовский залив находится в Черном море, пошел купаться и утонул. Первым потерял лицо Дима Акиндеев, главмех, мы с ним в одном балке жили. Он всю ночь пил с генералом, а утром решил побриться и не узнал себя. Я заболел в слабой форме, потому что не пошел на совещание в штаб. Но меня по пьянке обнял полковник Журавлев. Я решил, что меня пронесет, а оно, видишь, не пр