– Решай. Это хорошее предложение – контракт с Мечом Короля. И твоя бесценная репутация не пострадает.
Джой оглядела своих людей, и, помедлив еще немного, кивнула.
– Еду в Атланту. Тут, таким помятым, нам делать нечего.
– Слухи о тебе не лгут – ты разумная женщина.
– Излучатель отдай.
– В Атланте, когда купишь мне новый кар.
Джой еще раз обреченно кивнула.
– Парни, теперь работаем на этого прайма. Сейчас собрать холодный груз и отходим. Эй, наверху кто есть? Черт, лезть теперь туда. Кто-нибудь, забирайтесь наверх, грузимся!
В ее голосе звучала уверенность, которой она совсем не чувствовала. Он легко читал ее, обращая в зримые коэффициенты напряжение челюстных мышц и дрожание век. Она не была уверена, что приняла верное решение – но, встав на новый путь, сворачивать не собиралась.
Хорошее вложение денег.
Отпустив ее коротким жестом, он подошел к монаху, сидящему возле Тани. Нож в руках девочки ритмично двигался по узлам веревок, опутавших его запястья.
– Почему острый Меч? – Спросил он, словно продолжая прерванную беседу. Монах задумался, но так и не успел ответить – девочка заговорила первой:
– Так сказал невидимый Меч, Джордан. Что здесь есть более острые Мечи.
– Джордан? – В дереве вероятностей выделилась, сверкнув, одна-единственная ветвь. – Вы знакомы?
– Мы пили чай. То есть я не пила, но…
Веревка на запястьях монаха лопнула, и девочка выронила нож. Монах встал, разминая запястья, и криво улыбнулся – у него была разбита губа:
– Меня зовут Кейн, а ее – Таня.
– Я слышал о тебе, Кейн. Джордан пришел к вашему очагу, верно?
– Предупредил нас.
– О чем?
– О том, что мы не найдем ту, что ищем.
– Потому, что она мертва?
– Он не нашел даже ее тела.
– Не видел тела… – Он повторил эти слова, чувствуя, как вспыхивает, рассыпаясь в пепел, еще одна вероятность, освобождая место для других.
Последняя капля, переполняющая чашу.
Будущее за будущим, сотни возможностей рождались и умирали рядом в эту секунду. Но он видел только одно, отслеживая тонкую нить, соединяющую слова монаха с горизонтом. Идя за ней, шаг за шагом, к самому центру дерева, к сплетению реальности возможной, и существующей, напряжению, готовому сжечь все нейронные сети в одной всеобъемлющей вспышке…
– «Серотониновый синдром? Адреналин? Не может быть…»
Джессика, невидимая для всех, кроме него, стояла совсем рядом. Ее губы шевелились, но он уже не слышал слов. И не почувствовал, как упал на колени. В невероятной дали мелькнули удивленные глаза девочки, на которую рухнуло ее будущее – десятки возможных судеб.
…Он больше не был в центре всего. Он стал бабочкой, прибитой к стволу мирового дерева, частью пустыни, камнем в стенах Крепостей, глазом ворона, парящего над Хоксом, песчинкой под колесами кара, стал всем – и одновременно ничем, только вероятностью, одной из неисчислимых множеств. Он умирал и рождался, молился и богохульствовал, бился в агонии, разыскивая хоть какую-то точку опоры, нечто, к чему можно было бы вернуться… путь, серебристой иглой лежащий сквозь его сердце. Он вскрикнул – где-то очень далеко, где монах-убийца по имени Кейн пытался поднять его, рухнувшего на песок.
А затем дерево мира, пьющее его кровь, расцвело серебристыми цветами, и он увидел. И, увидев, закричал снова…
– Что с тобой? – Спросила девочка, заглядывая ему в лицо. – Тебе плохо?
– Нет. – Он почувствовал плечо монаха, на которое опирался, холод, и вкус металла на губах. – Это чья кровь?
– У тебя из носа. Ты кричал. Как будто что-то плохое приснилось. Разве Мечам снятся сны наяву?
– Только мне. Это называется транс. – Перед ним плыло ее лицо из видения, со шрамом, пересекающим левую бровь, и синей татуировкой на скуле и виске. – В нем я вижу будущее.
– Правда?
Он проигнорировал ее вопрос и повернул голову, отыскивая блуждающие огоньки орудийной платформы:
– Мы поедем по хайвею к Атланте. Вы тоже, вместе со мной.
– Зачем? – Спросил монах.
– Потому что нам по пути.
– Откуда ты знаешь?
Он криво улыбнулся монаху, такому спокойному и серьезному, словно не его только что держали в плену рейдеры, и била по голове лучшая наемница Атланты. Улыбнулся, чувствуя, что завидует свободной воле, отраженной в его пути.
– Я видел это, Кейн.
– И что же?
– Разрушение. Смерть. Ребекку Ли.
IV.
Руби не спал.
Мириам увидела это сразу. Свет пробивался узкой полоской из-под двери фургончика, еле заметный на верхней ступеньке в сером сиянии рассвета. Она постучала, три раза, сильно, и увидела, как изменились цвета циркача. Сосредоточенность сменилась недовольством, смешанным с удивлением.
Другие цвета, чуть слабее, вспыхнули рядом с ним – тревога и стыд, в равной степени.
Открывать дверь старый фокусник не торопился. Что-то проговорил, тихо, еле слышно, прошел в другой конец комнаты. Мириам следила за перемещением его цветов, начиная злиться.
Минуты через три дверь скрипнула, и в приоткрывшуюся щель высунулась его голова – осторожно, задев за выступ замка нимбом жестких серебристых волос.
– Что, замерзла? – Спросил он у Мириам после короткой, полной удивления, паузы, неверно истолковав ее позу: сложенные на груди руки и поднятые плечи.
– Нет. – Ответила она резко. – Можешь еще минуту за дверью постоять.
– Слух хороший? – Высказал предположение Руби, все так же держа дверь закрытой. – Невежливо, знаешь, стариков спящих беспокоить…
– Ты не спал. – Мириам взялась за край двери, и осторожно потянула на себя. – И ты не один… старик.
Дверь открылась почти наполовину. Руби, отчаянно цепляясь за ручку, чуть не выпал наружу, в последний момент догадавшись ее отпустить.
– С Арго тренируешься? – Проворчал он, и посторонился, позволяя ей войти. – Или это у меня уже кости не те…
Внутри трейлера пахло потом, кофе, и чем-то знакомым, сладковатым… Даже не видя цветов, Мириам по запаху благовоний уже смогла бы догадаться, кто прячется под одеялом на кровати под единственным окошком.
– Привет, Юко. – Сказала она. Руби обошел ее, и смел предметы, лежавшие на столике у входа, в ящик под ним. Мириам успела разглядеть что-то вроде бумажной книги, стило для письма, и маленький ножик.
– Йоко. – Одеяло шевельнулось, над его краем показалась черная прядь, и пара таких же черных миндалевидных глаз. – Йоко меня зовут.
Голос акробатки остался таким же мелодичным, но теперь в нем появилась легкая хрипотца, видимо, со сна.
– Нужно что? – Руби щелкнул выключателем светильника, висящего над столом, и трейлер погрузился в полумрак. – Ты же не из тех, кто посреди ночи погреться приходят.
– Нужны лекарства. У Суонк воспаление… похоже.
– Которая машину вашу вела? – С подозрением спросил Руби. – У нее еще на плече повязка…
– Да.
– Рана глубокая? – Руби отошел к стене, и свет снова зажегся, намного ярче, брызнув из зеркальных внутренностей шкафа, распахнувшегося перед кроватью. Глаза Йоко мигнули, и она опять скрылась под одеялом. Четыре металлических зеркала под разными углами отразили свет единственной белой лампочки, подобно прожектору. Между ними, на многочисленных крючках и подставках застыли, как показалось Мириам, части человеческих голов: носы, лбы с полосками волос, усы, наклеенные на выпуклые овалы из розового пластика, ленты волос, треугольники бород, и еще какие-то ошметки. Узкие полочки под зеркалами тоже не пустовали, занятые механическими предметами непонятного назначения – набором телескопических пружин, скелетиками конструкций из проволоки, пластинками телесного цвета, и парой ножей, торчащих из потертых ножен.
– Глубокая? – повторил вопрос Руби. Он повернул одно из зеркал, и теперь копошился в открывшихся за ним ящичках. – Резать будете?
– Нет. – Пришла в себя Мириам. – Только промыть. Нужно чем-то пропитать повязку, а потом еще сделать укол, от жара.
– У меня есть виски, но я тебе не дам. – Хмыкнул Руби. – Мне без него нельзя.
– Виски слишком больно. – Ответила Мириам, рассматривая развешанные в шкафчике вещи. Под пальцами Руби, в одном из ящичков, она заметила картриджи для игольника – небольшие, с синими полосками. Фокусник искоса глянул на нее:
– Тут раньше шкаф моей прежней жены был, много ее вещей. Иногда кому нужны, а у меня они в сохранности.
– А где она сама?
– Нет ее… уже года три как.
Йоко снова выглянула из-под одеяла, видимо, прислушиваясь. Мириам присела к ней, на край кровати:
– Извини.
– Ничего. Она знала, что так будет.
– Знала?
– Есть работы на помосте, что не только умения требуют, но и бесстрашия. Безбашенности то есть. – Руби извлек из кучи мелочей металлический цилиндрик, с палец размером, осмотрел, и бросил рядом с Мириам, на одеяло. – Воздушные акробаты, скажем. Все падают, рано или поздно. Если сами не уйдут, конечно. И такой это страшный звук, когда кто-то о землю бьется… каждый раз.
– Она была… акробаткой?
– Нет. Она была мастером зверей. Выступала с песчаными котами.
Йоко издала какой-то звук – кажется, присвистнула.
– Но у вас же нет… котов?
– С тех пор и нет. – Руби бросил ей плоский картридж с металлическими ампулами, и закрыл одну створку шкафа. – Возьми одну. Если жар не спадет через два часа, сделай еще укол. В той упаковке – тоже антибиотик, растворяется в воде. Только не забудь воду прокипятить, а то мало ли. Повязки тоже можно…
– Знаю. – Мириам засунула картридж за пояс. – Я быстро… и принесу обратно.
– Да и она сама знает, что к чему. Поможет тебе, если что.
– Почему ты так думаешь? – Удивилась Мириам.
Руби покосился на Йоко, и пожал плечами.
– Вижу. У нее говор ну совсем не фермерский, а рана… в очень удачном месте, знаешь. Да и слышал я, как она орала, там, за трейлерами.
– Ясно. – кивнула Мириам. – Только это же ничего не значит, верно?
– Я болтун, куда мне без этого. Но лишнего говорить не стану. Ты ей посоветуй за словами следить – пусть послушает, как девочки у нас говорят, и повторяет за ними. А то тут я вопросы задавать не привык, а вот возле городов мало ли, за кого ее примут.