Где-то невдалеке ревел мотор «камара».
Мирон сказал Хрюндику:
— Сходи-ка возьми другое копье, а то ночь только начинается и, пожалуй, сегодня придется работать до конца.
Хрюндик убежал. Несколько существ по ту сторону шлагбаума возмутились задержкой, но вскоре затихли. Мирон обернулся в сторону и увидел, что почти рядом с ним стоит ухмыляющийся крокодил.
— А, пришел, — сказал Мирон и присел на корточки. — Поздно… Ушли они уже, и их не догнать. Все, теперь можешь убираться.
— Ха, — сказал крокодил, лег на брюхо и с иронией посмотрел на Мирона. — Глупенький. Разве можно от меня уйти? Нет уж, что кому положено, тот свое и получит. Странные вы существа — люди. Не знаешь, что от вас ожидать.
— А здорово я тебя надул? — спросил Мирон, закуривая сигарету.
— Надул? Да нет, тебе просто повезло. Если бы не эта стена да еще оборотни, черт их задери… Куда бы они от меня делись?
— Может быть, может быть, — согласился Мирон, не желая обижать крокодила.
— Не может быть, а точно, — давил свое крокодил. — Вот ведь невезуха! Так недолго и вообще завалить службу.
— Службу? А кому ты служишь?
— Да тем же, что и ты.
— Ну, положим, я-то служу этой сумасшедшей планете. Слежу, чтобы на нее кто попало не проник. А вот ты?
— Ну и я тоже. Представь, что могут наделать неизменившиеся, если будут бродить где попало. Впрочем, ты и сам это прекрасно знаешь! Главное то, что в нашем мире, хоть он и кажется сумасшедшим, все прочно связано и переплетено.
Они опять помолчали. Где-то хохотал филин. Возле мусорных куч шуршали бумагой утильмены. С треском завалилась какая-то конструкция. На минуту воцарилась полная тишина, а потом шорох и возня возобновились.
— Слушай, а как тебе удалось приручить оборотней? — поинтересовался крокодил.
— Оборотней? — Мирон пожал плечами. — Да никак.
— Врешь, — убежденно сказал крокодил. — Да ладно, это твое дело. Черт, в город надо, а неохота. Надоело все… Ох, как надоело.
Он вздохнул, поцарапал землю лапой и спросил:
— А ты помнишь тех, кто создал этот мир?
— Кого?
— Ну тех, кто сделал дорогу и изменил наш мир. Раньше планета была как планета. А сейчас…
Мирон недоуменно посмотрел на крокодила. Тот удивился:
— Как, ты не помнишь? Впрочем, что это я? Тебя же тогда еще не было. И нечего так удивленно смотреть… А они были, вот только не помню, какие именно. И ушли они не дорогой миров, а каким-то другим путем. А может, и не ушли, может, просто спрятались и за нами наблюдают. Вдруг и в нашем мире есть какой-то смысл? Ведь не зря же он создан?
Из темноты появился Хрюндик и, остановившись в сторонке, крепко сжал копье, готовый броситься на крокодила по малейшему знаку Мирона.
— Не бойся, — сказал ему Мирон. — Все в норме.
Хрюндик вроде бы успокоился, встал за спиной Мирона, но копье все же держал наготове.
— Я только одного не могу понять, — сказал задумчиво крокодил. — Ты-то зачем ввязался в это дело? Ведь они же чокнутые, ненормальные. Или просто хотел со мной поиграть в «кто кого»?
— Да нет, — устало сказал Мирон. — Нет, дело не в том. Все гораздо проще. Они люди, и я человек. Впрочем, ты не поймешь…
— Где уж мне. — Крокодил сокрушенно покачал головой. — Только чтобы быть человеком, нужно доказать свое право на это. Вот и доказали бы. А я бы, может, их отпустил. Впрочем, даже уйдя в другой мир, они остались прежними. Так что, я думаю, для них проблема далеко не решена.
Мирон пожал плечами. Крокодил повернулся и ушел в темноту. Хрюндик сообщил:
— Ждут…
— Угу, — сказал Мирон и повернулся к шлагбауму. — Сейчас мы их, голубчиков. Кто первый!
Дорога тянулась вдаль, и не было ей конца. Идти было приятно. Звездное полотно слегка пружинило под ногами, а когда Сергей приложил к нему ладонь, то почувствовал, какое оно теплое и шелковистое.
Собственно, освоились они быстро и теперь смотрели на мелькавшие окошечки миров, как на обычную вещь.
— Ну что, какой мир выберем? — спросил Сергей.
— Может быть, вот этот? — сказала Маша.
Они остановились и некоторое время смотрели через окно на чужой мир. Он им понравился.
Маша вытащила звездочку и сунула ее лохматому толстому стражу дороги. Тот довольно заурчал и перестал целить в них своим оружием, похожим на гигантскую мясорубку.
— Проходите, — услышали они, хотя могли поклясться, что страж не издал ни звука.
Шлагбаум поднялся, они ступили в мир, который должен был отныне стать их домом.
В лица пахнуло теплым ветром. Невдалеке начинался лес, в который уходила извилистая тропинка. Где-то очень далеко виднелись крыши деревянных строений.
Сергей и Маша пошли по тропе, мимо холмов, поросших яркими, странной формы цветами, мимо прямоугольного строения, которое басовито гудело. Вступили в лес, окунувшись в его прохладную влажную полутьму, где совершенно не было ветра. Прошлогодние листья пружинили под ногами, а они шли и шли, взявшись за руки и улыбаясь.
Они не видели, что позади них из-за дерева высунулось и тотчас же спряталось что-то очень похожее на белый крокодилий хвост.
ОЗЕРО
Над черными громадами домов висела бледная луна. Призрак вышел из-за угла и двинулся ему навстречу. Некрупный призрак в плаще и помятой шляпе, с худым лицом и щетинистым подбородком. Да к тому же еще и нетрезвый…
Остановившись, Прохор засунул руки в карманы и сказал:
— Ну, ты! Чего ты?.. Иди, иди, у тебя свои дела, у меня свои.
Призрак что-то невнятное промычал и, ударив себя кулаком в грудь, исчез в стене ближайшего дома. Прохор пожал плечами и, тщательно выбирая дорогу, но несмотря на это ежеминутно попадая в лужи, пошлепал дальше.
Где-то противно кричал птеродактиль. Ветер шевельнул волосы, принеся с собой прохладу, и тут же стих. На ближайшей крыше обнимались и целовались еще два призрака.
Он свернул в проходной двор, долго карабкался по кучам мусора, битого стекла и два раза чуть не упал, сначала поскользнувшись на какой-то липкой и вонючей дряни, а потом — когда под ним рассыпалась горка битой черепицы. Серые тени перебегали дорогу. А в конце пути с крыши дома, возле которого он проходил, упал кирпич и с треском разлетелся на мелкие кусочки.
Все же он дошел и долго возился с дверным замком, ни за что не желавшим открываться. Наконец ключ повернулся, дверь со скрипом отворилась, и Прохор, ругаясь самыми последними словами, вошел в дом.
Он прошел длинным, неосвещенным коридором мимо комнаты Профессора, из которой доносилось пощелкивание и пахло серой, мимо комнаты Торгаша, где было тихо. Неожиданно обернувшись, увидел, как из логова Торгаша выскользнуло что-то серое, расплывчатое и, быстро-быстро пробежав по коридору, вдруг пропало.
Усмехнувшись, Прохор вошел в свою комнату и, мягко прикрыв дверь, остановился, нащупывая в кармане спички.
Он зажег стоявшую на столе свечу, отпил из помятого бидончика пару глотков воды и, стряхнув с усов капли, стал растапливать печку. После того как «буржуйка» весело загудела, он сел к ней спиной и некоторое время глядел на Кроху, спавшего приоткрыв рот и тихонько посапывая. На правой щеке у него отделился кусок кожи и виднелось черное мясо. Прохор перевел взгляд на Пэт. Она лежала свернувшись клубком, подложив под щеку узкую ладонь. Дальше, возле самой стены, раскинув полные руки, спал Март. Круглый живот его то вздымался, то опадал.
Вздохнув, Прохор подошел к окну и долго смотрел на ночной город. Где-то далеко, кварталов за пять, полыхало зарево — то ли пожар, то ли призраки веселились.
Прохору стало тоскливо. Он подумал о том, что когда-нибудь все это кончится, надо только терпеть, стиснуть зубы и надеяться на лучшее, потому что хуже уже некуда. А еще он немного удивился своему такому долгому терпению, и, наверное, в этом удивлении была также гордость, поскольку мало кто столько вытерпит, а он вот смог. Главное, быть спокойным и знать — так и должно быть, слепо верить, что все это рано или поздно кончится.
Он повесил пальто на гвоздик, разгрузил карманы и, оглядев внушительную кучку картошки, подумал, что пальто у него действительно замечательное, а особенно глубокие карманы…
После того как появились угли, он положил на них картошку и прикрыл ее золой. А сам сел возле «буржуйки» и грелся, покуривая заплесневелую сигарету. Он с наслаждением вдыхал сладковатый дым, размышлял о том, что надо бы достать Марту хорошее пальто и лучше бы с такими же замечательными карманами, как у него. А Кроху придется отдать призракам, никуда не денешься. Он еще много о чем думал. Например, о жившей в соседнем доме длинноволосой девочке, однажды, на улице, остановившей его, тогда еще несмышленого балбеса, и признавшейся в любви. Она просто подошла и сказала: «Я тебя люблю». Он же от неожиданности растерялся, выдавил из себя: «Даже так?» — и бросился от нее бежать, как от морского чудовища.
Интересно, где она теперь? Кто знает? Может, сидит точно так же у печки и вспоминает о том, как однажды призналась в любви одному юному придурку и как он позорно при этом струсил? Тут он подумал, что быть этого не может. Скорее всего она превратилась в серую тень и шастает по ночному городу, а может, подалась к призракам. Скорее всего…
А потом картошка испеклась, и он, вытащив ее из печки, разложил на четыре порции. Замер, прикидывая, кого будить первым. Но тут Март дрыгнул во сне ногой, а так как лежал у стены, то нога провалилась в нее по колено, очевидно, высунувшись на улицу. И пока Прохор с изумлением на все это глядел, Март вытащил ногу и поджал ее под себя.
Прохор зачем-то потрогал стену возле постели Марта и уже хотел пощупать его самого, но передумал и вернулся к печке. Как-то сразу заледенев, он переделил картофель на троих и стал будить Пэт с Крохой. Это было тяжким делом, потрму что просыпаться они не хотели, а только сворачивались в клубки, как ежики, и старались прикрыться одеялами.
Тогда он плеснул на них водой, и минут через пять Пэт уже уплетала ароматную, горячую печеную картошку. А Кроха ел прямо с корочкой, на зубах хрустели угольки и вокруг губ появился черный налет. Прикончив свою порцию, он выцыганил у Пэт еще одну картофелину и, тотчас же с ней расправившись, мгновенно заснул.