ел какой-то человек в одежде из оленьей кожи. Две черных арбалетных стрелы торчали у него из груди, да стайка мух кружилась вокруг запрокинутого лица.
Вообще-то идеальное место для засады.
Настороженно, готовые ко всему, они подошли к автобусу. Харлам аккуратно снял труп с сиденья, сел на его место и попробовал завести мотор. Заработал!
Он кивнул Катрин, которая тотчас же уселась рядом, и лихо вырулил на середину улицы.
Эх, пропадай моя телега, все четыре колеса!
Так, конечно, опаснее, зато быстрее. А время работает против него. Кто знает, когда будет очередной мнемоудар? Да и преследовавшие Катрин оборотни должны быть где-то рядом. Не откажутся они от затеи посчитаться с ней, ой не откажутся. А зря. И на оборотней найдется средство.
Все, проеду еще пару улиц, и делаем привал, решил Харлам и тотчас же чуть не сбил синюю горлицу с ночным горшком на голове. Аккуратно ее объехав, «Икарус» попылил дальше, мимо деревянных домов, индейских вигвамов, монгольских юрт, мемориала Катерины — луча света в темном царстве, какого-то эллинского дворца, на ступеньках которого сидела Элли, министерства «Незнамо чего», состоящего из двух подотделов, о чем оповещали соответствующие таблички «Подотдел просто незнамо чего» и «Подотдел черт его знает незнамо чего». Откуда-то появился запах только что распустившихся липовых листочков и ароматов жареного миндаля, который сменился вонью давно не стиранных портянок.
Пора было уже подыскивать место для ночлега.
Харлам услышал, как возле его плеча шевельнулась Катрин, и спросил:
— Ну что?
— Да так. — Она зевнула. — Спать хочется, а нельзя… Слушай, а ты, собственно, чем занимаешься?
— Чем? — усмехнулся Харлам, машинально прикидывая, не бок ли это мамонта виднеется из-за угла.
А действительно, кто он такой и чем занимается? Кто? Да никто. Обыкновенный человек. Родился, рос, ходил в садик, в школу. А потом — Лемурия, жаркое чудовище, пожиравшее всех, кто хотя бы на секунду расслабился. Именно там он научился воевать, но потерял что-то трудноопределимое. Веру в будущее? Светлые идеалы? А потом: школа, тренировки, задания, курсы по повышению мастерства, снова задания. И суета, отчаяние, надежда, желание выжить и жить не хуже других, а иногда — по ночам — жгучая, непобедимая тоска.
Он снова улыбнулся, на этот раз грустно:
— Да так, то тем, то этим. А ты чем промышляла?
Теперь уже грустно улыбнулась она, вспомнив деревушку и лес, мрачный и живой, готовый навсегда спрятать, защитить и накормить. А также первый камень, который ударил ее по лицу. И шепот за спиной. А раньше, в самом детстве, дед, который с отрешенным лицом читал заклинания. Полнолуние. Пень с воткнутым в него ножом, через который надо перекувырнуться, чтобы стать чем-то другим, не человеком. И первое ощущение пружинистых лап, сотни лесных запахов, ударивших в ноздри, отчаянный писк зайчонка, бившегося в зубах, чтобы через секунду наполнить ее пасть кровью и сладостью. Опять угрюмые взгляды односельчан. Камень. Шепот за спиной. Открытый страх в глазах. Казалось, так будет до самой смерти, пока не успокоится где-нибудь в лесу от старости или же значительно раньше, с осиновым колом в груди — если у тех, кто живет рядом, ненависть победит страх. Вот, пожалуй, и все.
Она повторила за ним:
— Да так, то тем, то этим.
Свернув за поворот, Харлам увидел баррикаду из старого пианино, фонарного столба, дилижанса, комодов, шкафов и стульев.
Приехали!
Автобус остановился перед самой баррикадой, и некоторое время они молча, не вылезая из кабины, ее рассматривали.
— Что ж, — Харлам взялся за руль, — надо объехать.
Поздно.
Сзади послышались треск и грохот. У дома, мимо которого они только что проехали, завалилась одна из стен. Обратного пути не было.
Вот сейчас уж точно, приехали.
По идее, следовало выскользнуть из кабины и мгновенно занять оборону за каким-нибудь укрытием, но это явно не имело смысла, потому что в окнах домов, в дверях подъезда, из-за баррикады уже появились вооруженные люди. Человек двадцать.
Харлам крякнул. Они с Катрин вылезли из кабины и стали рассматривать тех, в чьи руки попали.
Похоже, настоящих военных среди них было всего лишь двое. Длинный как жердь, мускулистый парень в желтом дождевике и клетчатой фуражке, с «узи», который он совершенно профессионально держал в руках, и среднего роста мужчина с иссеченным шрамами и морщинами лицом, в одежде вельможи XVI века и современной военной фуражке, вооруженный ручным пулеметом.
— Что, попались? — спросил он, неторопливо подходя и не спуская глаз с Харлама. — А ведь ты, парень, похоже, из конца двадцатого. Уж не снаружи ли?
Харлам кивнул. Они стояли в этом медленно сужавшемся кольце вооруженных людей.
— Надо же, — ухмыльнулся длинный с «узи». — Придется их взять и расспросить. А жаль, я бы с удовольствием их шлепнул тут же, на месте.
— А почему? — спросил Харлам. — Ну ехали себе люди, никого не трогали — и вдруг бах-тарарах, братья-разбойники и добрый вечер. Что с нас поимеете? Денег у нас нет.
— Деньги. — Длинный провел рукой по лицу. — Деньги, брат, здесь — тьфу, никому не нужны. Главное — информация.
Он махнул рукой, и двое — один в ковбойском костюме, другой с небритым лицом, в чудовищно грязных лохмотьях, — заломили им руки за спину.
— Ну вот и отлично, — сказал длинный и надел Харламу и Катрин наручники, пробормотав, что налет на полицейский участок был сделан не зря. Вот эти штучки и пригодились. Потом Харлама и Катрин толкнули в спину и погнали вперед, время от времени ради интереса награждая пинками и тычками. Пленники слышали, как шедшие сзади бандиты вполголоса переговаривались, временами посмеиваясь над кем-то, кого звали Мясной Тушей. В общем, противники расслабились. Этого было достаточно.
Сделав вид, что споткнулся, Харлам ударил ногой одного из конвоиров в солнечное сплетение, попытался врезать другому, но тот увернулся. Отскочив в сторону, Харлам прыгнул в ближайший подъезд.
Ничего, главное удрать, а уж наручники он как-нибудь снимет. Учили их делать такие штуки. А потом можно подумать о том, как освободить Катрин.
Но в подъезде его ждала неожиданность.
Он кинулся вверх по лестнице, влетел на второй этаж и, не успев пробежать и десятка шагов, на полном бегу врезался во что-то плотное и липкое. Беспомощно трепыхнувшись, он понял, что освободиться не может.
Эх, если бы руки были свободны да нож. А так… Харлам еще раз отчаянно рванулся, пытаясь понять, во что это он так глупо влетел, и глухо охнул. Это паутина. Каждая нить толщиной с палец. Какой же тогда паук?
Паук не заставил себя ждать. Харлам увидел, как из дверей ближайшей квартиры выкатилось что-то большое, мохнатое, на волосатых суставчатых ногах, глухо щелкающее гигантскими жвалами, способными с одного раза перекусить человека.
Ого!
Харлам опять попытался освободиться. Безрезультатно.
А паук тем временем неторопливо примеривался, как бы поудобнее схватить свою жертву. Вот он занял нужную позицию, раскрыл жвала — и в этот момент длинная пулеметная очередь отшвырнула его в темноту.
— Спасибо, — поблагодарил Харлам.
— Не за что, — сказал вельможа, неторопливо обрезая паутину охотничьим ножом. — Тебя разве мама не предупреждала, что гулять в подозрительных местах нельзя? Придется, видимо, поставить тебя в угол и лишить сладкого.
— А вообще, что вы собираетесь со мной делать? — спросил Харлам, отходя в сторону, так как нити паутины были уже перерезаны.
— А ты сам что предпочитаешь? — поинтересовался вельможа, вытирая лезвие ножа кружевным платочком.
— Я вообще-то хочу ехать дальше, у меня тут дела кое-какие.
— У всех дела, — назидательно сказал вельможа и толкнул Харлама в спину. — Ну, пошли, что ли. Там уже наши заждались. А то ведь от скуки и с девчонкой твоей могут побаловаться.
— С ней побалуешься, — пробормотал Харлам, выходя из подъезда.
Он почти сразу же увидел Катрин, стоящую с совершенно независимым видом. Рядом с ней был какой-то детина, по самые глаза заросший рыжей бородой.
— Я ведь только пошутить хотел, — рассеянно приговаривал он, зажимая руку, из которой хлестала кровь, и посмотрел на Катрин круглыми от изумления глазами.
— А ты со своей женой шути, — сказала Катрин и демонстративно от него отвернулась.
Черт, это она зря. Могла бы и потерпеть. А вдруг догадались!
Она была нужна Харламу именно такой, совсем неподозрительной тоненькой девчонкой, которую можно переломить с одного удара.
Он еще раз оглядел тех, к кому попал в плен.
Судя по одежде, тут были представители по крайней мере десятка различных времен. Такого он еще не видел. Чтобы объединились люди из различных времен? В этом следовало бы разобраться. Да только времени нет.
— Ладно, ладно, пошли, — забеспокоился длинный. — Так мы и к ночи не доберемся.
И они отправились дальше, сворачивая в какие-то узкие переулки, где пахло гниющей рыбой, мокрым бельем и кислым вином, минуя улицы, по которым прохаживались, покручивая усы, кавалеры в шляпах с роскошными перьями и с длинными шпагами на боку. Темнота исподтишка наваливалась на город. Где-то пронзительно ревел верблюд, на востоке били военные барабаны и гудели рожки, на западе кто-то ожесточенно пиликал на волынке.
А они все шли, и только когда наступила настоящая ночь, свернули к каменному дому, все окна которого были закрыты решетками, а двор огорожен каменным забором в два человеческих роста.
Да, из такой крепости выбраться, конечно, трудно. Но надо.
Ворота распахнулись, их впустили. Харлам увидел обширный двор, в центре которого горел костер. Вокруг него сидело несколько бандитов.
Ага, светское общество.
Он направился было к костру, но в это время кто-то, выходивший из дома, удивленно вскрикнул:
— Ба, кого я вижу! Боже мой, да возможно ли это? Сам Харлам! Уж не за мной ли ты пожаловал сюда? Да! Что же, попробуй теперь меня схватить.