Засыпая рядом с ней или один, Данилов обдумывал своё открытие. Что есть только это. То, что можно потрогать, сжать, обнять. И этого он себя лишает. Одержимый своим походом. Планом. Сам выбрал холод дороги, которая рано или поздно приведёт его к людям, с которыми лучше не встречаться.
Много раз уже Саша порывался уйти, но долг платежом красен, и обещания надо выполнять. А он обещал, что за гостеприимство отплатит, отработает. Да и после долгой пешей дороги, после жуткого истощения, он уже настроился на то, что поедет с караваном.
Была ещё одна причина, почему он не хотел идти через степные края на своих двоих. Если от волков или собак можно закрыться в машине… да и избегали они вооружённых (для этого пастухи-бедняки и дети часто носили за спиной деревянные муляжи ружей), то от конных людей на голой, как стол, равнине никуда не спрячешься. А именно так он представлял себе степь. Волки степные, как говорят, более мелкие. Но всё равно у собак они конкуренцию обычно выигрывают, и те обитают только на границе людских поселений, пополняя свои стаи убежавшими барбосами, которые скрещиваются с «дикарями»… да и с волками тоже. Но всё равно люди опаснее многократно.
В один из дней Данилов понял, что ему очень нужен отдых. Нет, не лежание на диване. А то, что поможет привести в порядок мысли. План созрел у Саши давно.
В воскресенье парень хорошо поработал на рынке, продавая мыло. Он научился быть расторопным, научился торговать. Хотя иногда допускал ошибки в расчётах. Но его не наказывали.
И вот в понедельник он почувствовал за собой моральное право погулять и проветриться. Ермолаев разрешил, хоть и со скрипом. Саша решил подняться на одну из гор к северу от Усть-Катава. Ему давно уже очень хотелось побыть одному, но никак не удавалось. Постоянно рядом была или Лена, или кто-то из малышей, а вечером иногда приходили её братья. И даже ночью слышно было, как кашляет «тесть», или заплачет вдруг маленькая, а «тёща» ее успокаивает. На Сашу давил груз мелких и вроде бы нетяжёлых обязанностей, складывающихся в одну выматывающую рутину, которая начиналась ранним утром и прекращалась только перед самым сном.
Никто не обижал чужака. Наоборот, он питался за общим столом. Даже «тёща» никогда его не шпыняла, как вроде бы полагается по традиции, а наоборот – старалась подкормить, отчего ему становилось крайне неудобно.
Ермолаев стал намекать, что присмотрел крепкую избу неподалёку, с большим огородом, которая брошена стоит, так как умерли хозяева от «горячки». И если всей семьёй ремонт сделать, то молодые могут переехать хоть сейчас. Хотя он не настаивал – говорил, что и в большом доме можно жить, всем вместе.
Тут, несмотря на торговый характер поселения, общинный уклад был жив, как и в большинстве деревень. И все, даже единоличники, в него встроены. Плюсов в этом много. Если что нужно построить, помогут (но и от тебя ждут того же). И с голоду не дадут помереть, и если ребёнок вдруг сиротой останется – поднимут. Другая сторона этой помощи – в том, что нельзя выделяться и идти супротив мнения большинства.
Но предложение Ивана Ивановича привело Сашу в замешательство.
Первые недели в Орловке (как и во время робинзонады) он был как под дамокловым мечом. Помнил слова доктора, что болезнь может быть куда серьёзнее, и тогда она вернётся. Но пронесло. Теперь уже ясно, что радиоактивная зараза ушла окончательно. Младший понял, что полностью окреп, что будет жить. Поэтому нельзя больше подыскивать оправданий для бездействия. Он никогда не забывал про деда, про сестру и про то, ради чего оставил дом.
Саша не хотел кого-то расстраивать, но хотел найти выход из этой ситуации. Поэтому и надо было побыть одному, пройтись и подумать.
Ему никто не запрещал гулять… иногда, но ещё меньше вопросов будет, если назвать вескую причину, а в это время года придумать её было трудно. Собирать ягоды – вроде как не мужское дело, в лекарственных растениях он не понимал, для грибов ещё слишком рано. Тогда Сашка, не мудрствуя лукаво, выдал, что может поискать запчасти. Мол, знает одно место. А детали всегда в цене. Деталями или просто «частями» звали не какие-то микросхемы из сложной техники, которые никуда не воткнёшь, а те изделия из металла, которым могут найтись разные применения: от шурупов до проволоки и полос стали. Особенно ценился хороший высококачественный металл без ржавчины.
Но, конечно, это была всего лишь отмазка.
Первой мыслью было сходить в пещеру. Где-то тут, он слышал, начинались огромные и разветвлённые пещеры. В Орловке ходила легенда, что в одной из них есть вход в правительственный бункер. Как в Ямантау. Что они могут быть связаны в систему подземных коммуникаций. А вдруг там сокровища?
«Это Урал. Кто смел – тот и украл, – говорил Ермолаев, – В этой земле столько тайн, что и за сто лет не отроешь и не откроешь. Убежища, бункера, схроны, подземелья… чего только нету! Только людей нормальных. Шучу. Это не мы такие, это жизнь такая».
Но Саша в эти басни слабо верил, да ещё и знал, что немного страдает клаустрофобией, поэтому идею исследовать подземелья быстро отмёл. Скорее всего, это байки. Из того, что читал про убежища, он знал: их не строили в природных пещерах.
Поэтому парень решил просто прогуляться на одну из заранее примеченных гор, которая не казалась сложной для восхождения. А детали… Было одно место рядом с Усть-Катавом, где Сашка сделал небольшой тайник. Вот его и распотрошит, чтобы оправдать потраченное время.
Главной для него была сама прогулка. К тому же шанс встретить людей у горы и на ней был даже не минимальный, а нулевой. Он не сомневался, что сможет на неё взойти.
Вскоре Младший уже поднимался по некрутому склону, по разноцветному ковру из трав и цветов, по большей части невзрачных, но милых. Он жалел, что не знает их названий.
Даже запах здесь был совсем не тот, как там, где жили люди. Дышалось легко.
Он задумался: понравилось бы тут Лене, если б она смогла сбросить груз дел? Ведь у него даже мысли не возникло её пригласить. И решил для себя, что нет, не понравилось бы. Ей это показалось бы скучным.
Потом начали попадаться деревья, иногда – одиночные, иногда – группами, а то и целыми рощами. Время от времени путь преграждали нагромождения старых стволов. Пробираться было трудно. Хорошо ещё, что насекомых не очень много. Всё-таки не тайга. Но какие-то членистоногие твари звенели и стрекотали в воздухе, а иногда норовили укусить или за-лететь в глаза, нос и рот. Наверное, и змеи тут могли водиться. Их вообще-то и внизу хватало, но Младший таких тварей не сильно боялся. Вокруг Прокопы обитало не меньше, включая гадюк, он в детстве иной раз сталкивался с ними чуть ли не нос к носу. А ботинки у него крепкие, не прокусят. Те самые, в которых он вышел из Прокопы, подарок сестры, Женьки.
Отец, нашедший как-то время, рассказывал Сашке, что настоящая тайга отличается от тех лесков, которые выросли на месте бывшего обитания людей. И если со стороны разницы почти не видно, то внутри девственный лес куда менее гостеприимен.
«Понадобится несколько сотен лет, чтобы на месте городов появилась такая же глушь».
Это уже говорил дед.
Тайга, где никогда не бывал человек, представляет собой хаос, через который трудно продраться, не наколовшись, не подвернув ногу. Сашка заходил один раз в такую тайгу с отцом в Кузбассе, возле Таштагола. Андрей Данилов попытался сделать из него охотника и следопыта. Не вышло. Стоило немного углубиться в настоящий дикий лес, как Сашка почувствовал жуткий дискомфорт. Просто уверенность, что они заблудятся, что выйти невозможно, что их съедят волки, а мелкие звери обглодают кости. Отцу он тогда ничего не сказал и терпел весь поход.
Ни разу за время пути через Сибирь и Урал он и близко не подходил к крупным лесным массивам. Поэтому сейчас, приближаясь к вершине, ещё и преодолевал старую боязнь. Одним страхом будет меньше.
А наверху было уже более свободно. Макушка горы оказалась каменная, покрытая россыпями валунов. Среди них были пятна мха и травы да редкие и чахлые ели и берёзки, кривые и уродливые.
И здесь он нашёл старую, почти истлевшую палатку, но в ней не было ничего, кроме помятой алюминиевой посуды, закопчённого котелка и дырявого спального мешка, почти истлевшего. Кто-то поднимался сюда безумно давно. Может, до Войны. А может, вскоре после её начала.
А потом что? Спустился вниз по той же тропинке? Нашёл склон покруче и сбросился?
Не узнать. Ни знака, ни послания.
Увиденное показалось ему символичным. Вот так и в обществе людей. В больших городах и империях. Многие хотят, но мало кто забирается на вершину. Расталкивают других, калечат и уродуют себя. И в итоге кто-то один добирается. Но становится иссушенным, сгоревшим изнутри. И даже не надо молнии. Сам сгинет на своей вершине.
Воздух здесь странный: вроде дышалось легко, но он будто не насыщал полностью. Хотя был свежий, приятный на вкус. Поэтому Сашка через полчаса начал спуск. Но на душе стало хорошо-хорошо, будто восполнился какой-то резерв, потраченный за время жизни среди чужих людей, когда ни на минуту нельзя уединиться. Хорошо!
Успел полюбоваться видом горизонта с высоты. Оно того стоило. Ему даже показалось, что разглядел: тут – Европа, а тут – Азия. Одно другого не лучше, но иное. Саша попытался зарисовать пейзаж, но ничего не получилось. Руки замёрзли. После такого небольшого отдыха для души можно снова возвращаться к делам. Но он чувствовал, что его передышка заканчивается.
«Эти горы были здесь миллионы лет и ещё долго будут, когда тебя не станет. У них есть вечность. А ты человек, и у тебя мало времени. Тебе нужно идти».
Он пошёл вниз вдоль каменистой осыпи. Здесь, будто каменная река, спускалась со склона настоящая дорога из мелких и средних валунов, идущая в долину. Саша не был силён в геологии и не знал, как называется такое образование. Возможно, эта «река» действительно текла. По сантиметру в год. Тысячи, сотни тысяч лет. Вот и напоминание о времени, о Вселенной и человеческой жизни.