Явно контрастировала с этим надпись, которую Саша заметил на частично развалившемся кирпичном заборе.
«Кирпичь наш бригадир. ЛЖ – ПС».
«Людям жизнь – питерам смерть». Такую аббревиатуру Саша уже не раз видел. Даже на Острове. Людьми оборвыши называли только тех, кто, по их мнению, «не отравлен» городом. Кто живёт честными Понятиями.
Саша вспомнил рожу Кирпича. Фотография-ориентировка ходила среди наёмников и висела на стендах в опорных пунктах. Татуировок вожак оборвышей не носил, что отличало его от соратников. Грубое, будто вырубленное топором красное лицо, синева щетины на щеках, мощный подбородок, выступающая вперёд нижняя челюсть. Он был похож на персонажа с картин художника, который котиков рисовал и страшных бабок.
Тёмные прямые волосы стрижены под горшок и разделены узким пробором. Под пиджачком виднеется тельняшка.
О нём ходило много легенд и баек. Что первого человека он убил лет в семь, причём взрослого. И что банда его раньше обитала рядом с соляной шахтой. Тела убитых там хранили. Поэтому и звали их тогда Солёными. Но с тех пор банда сильно увеличилась, подмяв под себя много других.
Говорили, что они – каннибалы. По другим данным, то самое мясо едят не все из пацанов, а только «Вахтовики».
Эти с Кольского полуострова («Скользкого», как иногда говорили), предки их жили на платформе со скважиной на шельфе, и у них был хронический дефицит микроэлементов. Поэтому мясо им, мол, необходимо.
«Чепуха. Сказки друг про друга сочиняют. Ты много скитался, но людоедов почти не видел, даже в более дремучих краях. Выкинь из головы. Если тебя пристрелят, какая тебе разница, съедят ли потом твою тушку?».
Тут Молчун вспомнил кое-что еще. Портативные рации, которые наёмники забрали из мастерской, по-прежнему лежали в больших спортивных сумках в багажнике «Патриота».
Саша начал подозревать, что они предназначены для передачи оборвышам.
Что там внутри в каждом устройстве? Маячок? Видеокамера? Бомба? Возможно, задача экспедиции интереснее, чем просто карательный рейд против деревни. Возможно, экспедиция – лишь прикрытие.
У него было нехорошее предчувствие. «Акулье чутьё». Так называла это состояние его бабушка. И чуйка эта – не на свежепролитую кровь, нет. Она – на ту кровь, которая только должна пролиться. Ощущение опасности. А иногда присутствия рядом живого – как добычи, так и угрозы.
Это чутьё не раз его хранило.
Сейчас оно, похоже, сработало у всех. Дикие земли за Поребриком – опасные места, и не удивительно, что тут запускается вшитая в человека древняя сигнальная система, предупреждающая о рисках потерять голову.
Саша думал, что они сразу поедут осматривать место, где колонна попала в засаду. Но остановились в Песочном. Надо опросить население, тут могли найтись ключи к разгадке случившегося. А на место атаки, мол, поедут позже, взяв с собой местных в качестве носильщиков.
Трупы попавших в засаду наёмников, их собратьев, до сих пор висели там, на высоченной опоре ЛЭП – голые, обескровленные, выпотрошенные. Издалека это, наверное, напоминало адскую новогоднюю ёлку, украшенную игрушками. На земле рядом с опорой лежала куча внутренностей. И на ней сутки пировала собачья стая. Псов потом отстреляли местные – вот и круговорот мяса в природе. А в небе кружили вороны – молчаливо и даже величаво.
«Всех уродов найдём и в землю зароем. Паяльной лампой будем жечь, как свиней!» – вспомнил он брошенную кем-то ещё в городе угрозу-обещание. И это были не шутки.
Младший слышал, как рота «енотов» расстреляла года два назад всех мужчин – человек пятьдесят – в одной деревне к югу от Питера за то, что рядом зарезали четверых их бойцов, а местные не выдали убийц.
Говорят, не менее жестоко «еноты» покарали и тех, кто отравил их радиоактивной водкой. Просто спалили целую деревню, загнав людей, тоже не меньше полусотни, но уже всех, включая детей, в сарай. И, облив бензином, поднесли горящий факел. Почтив жуткую древнюю традицию предавать огню.
«Во! Молодцы. Этот язык вшивни понимают», – одобрил поступок конкурентов Богодул.
А Младший пытался успокоить свою совесть мыслями, что он служит не в том отряде. Что там – «еноты», про которых давно известно, кто они такие.
Совесть? Что-то ещё от неё осталось?
Некоторым из убитых «котов» разгромленного отряда повезло. Они погибли сразу, убитые пулями или осколками, как только захлопнулась засада. Над ними издевались уже после смерти, когда им было всё равно. А вот тем, кто попал к оборвышам живыми, пришлось долго мучиться. Прежде чем повесить, пытали их долго и вдохновенно. Бойцов оскопили, с каждого частично сняли кожу, им выпустили кишки, переломали руки-ноги…
Все машины оборвыши забрали, кроме «Урала», который, похоже, повредила их мина. Оно и понятно – ценные трофеи. «Урал» потом постараются взять на буксир.
Странное дело: мало кто в батальоне считал сослуживцев братьями, мало кто готов был за них умереть. Но, даже не видя места расправы, многие бойцы ещё в казармах для себя твёрдо решили – те, кто это сделал, жить не должны.
«И не только те, кто это сделал, – добавил тогда Богодул. – Они там, в болотах, и так не живут. Вот и избавим от жизни-херизни…».
В дороге Дядька был странно молчалив, только насвистывал. Глаза весёлые-весёлые. Очень плохие знаки для тех, кто попадётся ему в руки. Ему даже наркотики не нужны, чтобы дойти до кондиции. И сейчас он был к ней, к кондиции, близок.
Младший видел, как горят у товарищей глаза, видел мрачную решимость, с которой они ехали, чтобы карать… хорошо помнил такое чувство у себя в прошлом. Но сейчас не ощущал ничего похожего. Ему просто хотелось вырваться, слезть с этой чудовищной, как в древнем Парке Ужасов, карусели. Стать свободным. Хотя он не очень представлял, что будет с этой свободой делать.
«И чем Уполномоченный хуже, чем эти… люди? Хоть по одну, хоть по другую сторону Поребрика. Тем, что твой кровник?».
«Хуже, – отвечал Младший сам себе. – Рабовладельцы и бандиты не обещают никому счастья до небес и вертолёт с эскимо. И не говорят, что творимое ими зло – плата за вход в лучший мир, где всех будут до отвала пряниками кормить. Они совершают зло как животные. И не заставляют молиться на них».
Хотя для тех, кого убивают, грабят, пытают и насилуют… разница невелика.
Когда-то он думал, что только Орда ужасна, а оказалось – весь мир. Но это ничего не меняло. Тот, кто разрушил его жизнь, всё равно должен ответить. Просто конкретно для себя Александр понял, что это так же возможно, как пушинке на рельсах остановить локомотив. Уполномоченный ответит, но не перед ним, а перед мирозданием… раз уж никаких богов нет. Теперь Саше смешно было вспоминать, что когда-то он пришёл сюда, в Питер, думая, что найдёт последнюю управу на Уполномоченного. Но ворон ворону глаз не выклюет. А он слишком много в детстве читал историй и смотрел фильмов про Избранных.
Тем временем колонна остановилась, начали происходить интересные события. Навстречу вышла целая делегация, и Режиссёр в сопровождении четверых автоматчиков из передового «Тайфуна» пошёл к ним, в сторону станции.
Возле большого крытого виадука над рельсами… от крыши которого ничего уже не осталось, все стекла выпали, кое-где сохранились только железные фермы… его ждали четверо местных. Трое были в кожаных долгополых куртках на молниях, и кепках, которые почему-то назывались «жириновки». И то, и другое было из хорошо выделанной чёрной кожи, и являлось знаком их статуса. Такие вещи мог носить только богатый, уважаемый человек.
Четвёртый был в неплохо сохранившейся форме какого-то ведомства. Брюки военного покроя, куртка, фуражка. Похоже, железнодорожная. Начищенные пуговицы блестели, бросались в глаза буквы РЖД.
Это были местные старейшины, и с ними отправился разговаривать Режиссёр. Оружие у делегации если и было, то его не афишировали.
– Кто такие? Что за почтальоны? – пробормотал Саша, глядя через стекло автомобиля на троих почтенных «кожаных» и седого старика в кителе. Его позабавил их вид, хотя он и не такое видел. Для торжественных встреч всегда надевают лучшее, как для похорон. В обычные дни, собираясь на охоту или погорбатиться на клочке земли, никто на местных болотах так не ходит.
– Люди Машиниста, – пояснил Чёрный. Похоже, только Саша был не в курсе.
– Это кто? Наш дружбан?
– Не совсем дружбан, но с ним договор. Сейчас он хозяин земель от Сестрорецка до Песочного. Хотя тут многие кочуют, на месте не сидят. Он не совсем беспредельщик. С Кирпичом не воюет, но и не служит ему, помогает нам, но тайком. Наверное, сейчас с местными проводниками пойдём на запад. Наши ехали отсюда в сторону Сестрорецка, когда это случилось. Между кладбищем и Рублёвкой на них напали.
Он имел в виду вырезанный взвод.
«Рублёвкой» прозвали сгоревший дотла посёлок очень крутых трёхэтажных коттеджей, прежнего названия которого никто не помнил. Хотя тут было много мест, где до Войны, говорят, земля была очень дорогая. И «деревни» эти выглядели совсем не так, как обычные. Многие из богатых поселений были сожжены уже после ядерных ударов, а те, что уцелели, носили следы жестокого разграбления и вандализма, будто не просто мародёрствовали там, а специально крушили.
Молчун размышлял: выдвинутся ли они к месту бойни немедленно, или сначала намечены какие-то дела в посёлке.
Месть местью, но бойцы точно были не против задержаться тут.
Чёрный ещё в начале дороги безобидно пошутил, что в первой же деревне найдёт бабу, а лучше двух. Обычно это сходило ему с рук, но сейчас Режиссёр шутку не оценил и наорал на него. Мол, едем на серьёзное дело, наших убили, а ты, балбес, подставить всех хочешь?!
Потом командир чуть успокоился и сказал, что это вполне возможно. Но только после выполнения задачи, то есть – поимки и уничтожения тех, кто первую группу помножил на ноль.
Похоже, «Загорелый» надеялся, что впереди лёгкая прогулка, а потом можно заплатить сговорчивой девке, вдове или просто одинокой бабёнке. Жизнь деревенская тяжела, от подарков редко какая откажется. Тем более, он не злой и не грубый. По сравнению с… другими.