Он успел добежать до ближайших домов и спрятаться во дворе, когда началась стрельба, эпицентр которой был там, где они с Денисовым только что пытались прорваться. Саша понял, что какое-то время все будут заняты. Двинулся на запад вдоль набережной, дворами. Чем закончился бой, он даже не смотрел, потому что исход был для него не важен.
И туда, где утонул Денисов вместе со своей коллекцией, даже не обернулся. За эти дни он видел столько смертей, что сейчас уже ничего не чувствовал. Как будто организм включил режим сбережения эмоций. Питер пожевал его и выплюнул… выблевал, как кот, подавившийся комком шерсти. Саша чувствовал, что город искалечил его сильнее, чем дорога. Добил в нём то, что начали убивать ордынцы. Кроме способности любить и верить женщине он, возможно, лишился способности иметь друзей. Чувствовать что-то, кроме потребности в людях-инструментах для достижения целей, которые не по зубам одному. Хотя и необходимость сотрудничать и самому быть чьим-то инструментом Саша тоже принимал. Но пока целью было простое выживание.
Если нельзя спасти всех, то надо спасать себя. Такое вот эрзац-ницшеанство.
Ему теперь надо придумать, как спрятаться на Острове и как потом убраться с него.
Младший лихорадочно соображал. Тоннели отпадали. И не из-за призраков! Мосты тоже. Надо искать другой способ.
Войско оборвышей шло с юга по Благовещенскому мосту так же нагло, как с севера по мосту Бетанкура. Значит, скорее всего, отряд «Бойцовые Коты» перестал существовать. Со всех направлений в город входила армия внешних. Ехали телеги, машины, пулемётные грузовики, гантраки, явно трофейные. Саша даже узнал некоторые. Были и «Тайфуны».
Младший видел, как наёмников резали. И «енотов», которые как-то забрели на западную половину. И местных оставшихся «котов», не делая разницы между ними.
Резали, а ещё, возможно, даже насиловали, ведь женщины достанутся только самым сильным. Да, дикари, живущие по «правильным пацанским понятиям», которые во многих диких краях были в ходу, не делали большой разницы между «мальчик-девочка». Тот, кто имеет всех сам, – по их мнению – нормальный мужик, да ещё вдвойне. А виноват всегда тот, кто позволяет. Потому что право сильного – универсальное и древнее. Древнее любой этики и морали. Тот, кто не может себя защитить, – уже мужчиной не считается. Да и человеком тоже. Аналогично рассуждали, как Саша слышал в дороге, и людоеды: кто позволяет себя съесть, тот уже не человек, а говядина.
Какого-то толстого мужика без рубашки тащили на верёвках по щербатому асфальту, он орал, будто его волокли спиной по наждаку.
Кого-то в трусах распяли на рекламном щите.
Угловатые лица кружились в инфернальном танце. Кто-то плясал, высоко вскидывая ноги. Феня и мат-перемат звучали как языческие молитвы.
Остров горел. Из окон построенных сотни лет назад величественных зданий, переживших не одну войну, устоявших, когда на город, точнее, рядом с ним, упала бомба, – вырывался огонь.
Это был Рагнарёк для одного острова.
Отблески огня плясали на поверхности воды многочисленных каналов. Кто-то разбивал газовые и электрические фонари, выкидывал из окон мебель… и людей. Кого-то повесили в окне, кого-то – на изящном фонарном столбе, кого-то – на рекламном щите. Палили из автоматов в воздух. На исторических фасадах рисовали знак «хер»… похожий на букву Ф.
Это напоминало картину захвата варварами другого Вечного города.
Кто-то, опрокинув в себя бутылку, залез на памятник и, сняв штаны, справлял нужду. Не удержав равновесия, кубарем скатился на мостовую.
Статуи сфинксов (Саша когда-то удивлялся, почему скульптор изобразил их непохожими на лысых котов) изрисовали углём, написали на древних боках похабщину.
– Сюда! Ловите «енота»! – заорал кто-то. Младший обернулся.
И увидел небольшую толпу оборвышей.
«Как же… Держи пукан шире. Я не „енот“. Да и не „кот“ больше. К чёрту этот зоопарк. Всех вас! Я человек. И уйду. А вы грызите дальше друг другу глотки, как звери».
Он приготовился отбиваться. Но бежали не за ним. А его… принимали за своего. Потому что он не делал резких движений, спокойно шёл с рюкзаком среди толпы. Как выживший, притворяющийся, что он зомби.
– В дом забежал! Сюда! – орали люди в таких же куртках, как Саша. Только на них куртки сидели, как вторая кожа, а Саше в своей было очень некомфортно. Но со стороны это незаметно. Бежали в толпе и несколько человек в обычной одежде городских низов. – Мочи козла! А-а-а! Гаси падлу! Вали петуха! Век воли не видать…
Значит, тут вперемешку обитатели болот и местные восставшие.
Толпа ринулась к одному из высоких каменных домов, и вдруг загремели выстрелы.
Несколько нападавших упали, но остальные ворвались в подъезд… в парадное.
Выстрелы гремели уже внутри, постепенно затихая. Выглянув из-за куста, Саша увидел, что среди убитых врагов лежит лодочник Краб. В куртке внешних.
Пуля попала в голову, но крови было совсем немного. Хотя он перед смертью явно успел напиться крови тех, кого ненавидел.
Идея вдруг пронзила мозг Младшего, как гвоздь. «Гондольеро»!
Надо найти конфискованную лодку. Любую, не обязательно Краба.
Ещё лучше – катер с мотором или большую яхту с парусом… но вряд ли он сможет такими управлять, а на безрыбье сойдёт и маленькая вёсельная посудина. Ему достаточно отдалиться от берега, а потом пристать к нему снова в безопасном месте. Подальше от всего этого. Океан пересекать Молчун не собирался.
Горело всё. Дома, лавки, джипы магнатов с тонированными стеклами, а может, и их «тонированные» тёлки из солярия.
Те лавки, которые не сожгли, были разграблены и зияли разбитыми витринами. Видел, как пылало казино «Ланфрен-ланфра» – окна светились ярче, чем псевдо-неоновая реклама по ночам, а чучело «Нового русского» лежало, как убитый великан, и кто-то отбил ему руки и разбил голову, а кто-то наложил на него кучу.
Несколько часов, ожидая, пока немного не утихнет кипиш, Младший отсиживался в заброшенном дворе-колодце. Видно было, что место это люди не посещали много лет. Дом явно аварийный, опасный и облезший, как прокажённый, а окна не просто заколочены – такое бывает и в использующихся зданиях, – в проёмах не осталось даже рам. На земле горы слежавшегося мусора. Впрочем, и свежий мусор тоже имелся – бутылки без этикеток, какие давали на вынос в пивных. Значит, всё-таки иногда забредали сюда жаждущие и страждущие.
У него было три коробки патронов двенадцатого калибра. И несколько снаряженных магазинов к «калашу». Но устраивать полноценную войну он не собирался.
По пути несколько раз Младшего всё же попытались остановить. Какие-то фигуры бросались к нему. Или подходили вразвалочку, будто нетрезвые.
Угольком он вымазал лицо, как делали это лазутчики дикарей. И маскарад сработал!
Никаких защитников города, которых его наряд мог бы спровоцировать, ему уже не попадалось.
Только мёртвые, разутые, а часто и раздетые. Никого из убитых наёмников он не мог узнать, так они были обезображены.
Видел нескольких чуть живых, которых избивали и подвергали издевательствам, прогоняли через строй голыми, вываливали в перьях из распоротых подушек. Видел убитых или пытаемых мирных жителей, хотя не очень-то теперь поймёшь, кто мирный. На его глазах избивали, грабили и отнимали одежду, тут же примеряя куртки, рубашки и штаны.
Врагов было полно. И болотных жителей, и типичных пролов или бывших рабов, часто в трофейных качественных кожаных куртках и пиджаках, снятых с «братвы», иногда продырявленных или порванных, все с разноцветными повязками на рукавах – помощники, пособники армии вторжения. В другое время он даже поддержал бы их порыв. Но что-то подсказывало, что его не примут. Особенно узнав всю правду.
Какое будущее они построят, он не знал. Может, успокоятся и найдут себя в новой вольной жизни, как гладиаторы «Спартака» или казаки из Запорожья. В истории такое случалось. Лишь бы новых господ не нашли и сами ими не сделались. Может, родится новая цивилизация. Лучше этой. Когда-нибудь. Через двести лет. Но его это не должно волновать.
Для него врагами теперь были все. И оборвыши из любого племени, и остатки наёмников, если они есть. Но он надеялся пройти мимо без лишнего шума.
Его действительно принимали за своего, хотя до этого момента никто не спросил, из чьей он бригады… Видимо, Саша больше похож на тощих болотных жителей, чем на питеров.
Несколько беглых со следами телесных наказаний на лице даже похлопали по плечу и пошли дальше, разбивая окна прикладами.
Выходит, не зря был его маскарад!
Но не всех ему удалось обдурить.
На подходе к Малому проспекту начались проблемы. Тут, в торговой зоне, вовсю шёл погром.
Народу на улицах было много, и почти все с оружием и в куртецах. Все были опьянены победой.
Да и не только победой: напитки лились рекой, иногда буквально, по улицам. Из подвалов и баров выносили бочки, откупоривали бутылки. Мародёры отрывались, как в последний раз. Видимо, командование разрешило. Отдало Остров на разграбление на день или несколько. Тоже традиция с античных времён.
До его ушей долетали отдельные слова и целые фразы. От некоторых мороз пробирал по коже.
– А можно их?.. Они же не настоящие мужики, а питеры…
– Если поварить, вся гадость уйдёт… Можно.
– Он сказал, его Курочкин звали. Курочкин…
Смех пронёсся по ближайшей шеренге. У одного из хохочущих на боку висела на простой верёвке антикварная сабля, с которой он походил на пирата.
Младший ускорился.
Кто-то помахал ему рукой, он ответил тем же. Человек вроде отошёл, но вдруг выстрелил в Сашину сторону из ружья, пуля улетела в белый свет как в копеечку, а стрелок извинительно развёл руками и улыбнулся: мол, я случайно.
А вот со следующим так просто не получилось. Здоровый бритый детина с голым торсом, покрытым синими татуировками, с лицом, замазанным чёрным, плёл вязь из матерщины и фени, будто древнюю языческую молитву, ни на миг не замедляясь, не сбивая дыхание. Саша увидел, что «змеи» у него на теле – витиеватая надпись «НеЗабудуМатьРодную» разными шрифтами, то больше, то меньше. Игнорируя психологическое давление, Саша разобрал, наконец, членораздельный компонент этой речи.