– Сюда оба поместимся, – попытался убедить шансонье Младший, шаря на дне в поисках оружия. – Грести лучше будет.
Под руку ничего не попадалось. Ружьё лежало недалеко, но оно было в чехле, помещённое туда с целью уберечь его от воды, Нож в рюкзаке. А «Калашников»… где же автомат? Саша никак не мог его нащупать. Приходилось делать это осторожно, чтобы у Капитана не возникло вопросов – почему Молчун копошится на дне вместо того, чтобы покинуть лодку и избавить его от своего присутствия.
– Один справлюсь, – осклабился Феликс Сигизмундович. – Боливар не вывезет двоих. Шестёркам и шестерёнкам Михайлова тут не место.
Какой еще нафиг Боливар?
А музыкант помахал перед лицом парня рукой, в которой был зажат нож, похожий на финку. Саша поневоле рассмотрел татуировку, на которую раньше не обращал внимания – стоящий на задних лапах енот с автоматом. Выходит, певец служил у «енотов», пока не вышел на пенсию.
– Прыгайте в воду, молодой человек. А ружьё оставьте. Пожалуйста.
В голосе была не просьба, а сарказм. Тут уж Младшему опять сорвало крышу. Чем дальше, тем проще это стало происходить. И тем меньшее сопротивление разрушительные силы встречали.
Почему-то каждая тля в мире считает Сашу тряпкой. Принимает мягкость и тактичность, зачем-то привитые ему в детстве, за слабость. Думает, что его можно облапошить, раздеть-разуть, подставить, ограбить. Выгляди он более крутым, они бы так себя не вели. И живы бы некоторые остались.
Он даже не удивился, что ряженый «капитан», вдохновенно певший героические песни, имел гнилое нутро. «Это Питер, детка». Но не на того напал.
Никакого плана у парня не было, однако, действуя лишь по наитию, он всё сделал правильно. Не полез вперёд на выставленную руку с ножом и не попытался потянуться за ружьём. А изо всех сил качнул лодку.
Хоть и говорят, что нельзя раскачивать лодку, сейчас тот самый случай, когда это необходимо.
Молчун чуть не выпал сам, а не ожидавший такого подвоха бард, чтобы не упасть, был вынужден схватиться руками за борт, уронив нож.
И тут же получил ботинком в лицо. И ещё раз.
– Гнида позорная… Тебя рыбы сожрут, как опарыша! – фальшивая интеллигентность слетела с шансонье. – Да я таких фраеров…
Он попытался поднять нож.
Но следующий удар столкнул Капитана в воду, а Младший, не обращая внимания на отплевывающегося, изрыгающего отборный мат певца, уже оттолкнулся от берега посильнее и повёл лодку через воды Залива. Пять, десять, двадцать метров…
В этот момент он кое-что заметил, обернувшись. То, что ещё не мог видеть у себя за спиной барахтающийся в воде бард.
Но шансонье удивил Младшего. Мигом пришёл в себя от боли и потрясения. Злость придала ему силы. Одежда тянула ко дну, но он не сдавался и плыл за лодкой, как наглый тюлень. Образумил его только удар веслом по голове. И то, что Младший отложил вёсла и нацелил на него ружьё.
– Пошёл! К берегу. Певун, блин. Там тебя твои друзья ждут.
И парень продолжил что есть сил грести. Он помнил, что главная опасность – не этот жалкий человек, сам ошалевший от страха, как крыса. А те, которые выбежали из здания вокзала и уже неслись к причалу. Было их много, пятнадцать-двадцать. Одежда разномастная, так сразу и не поймёшь. Но явно внешние. И оружие – у половины, не меньше.
У самого от испуга сил прибавилось, Саша и не заметил, как увёл лодку минимум на пятьдесят метров от набережной.
– Подавись! – услышал он крик уже вдалеке. – Все равно сдохнешь, сука!
Обернувшись, Младший увидел, что музыкант выбрался на берег и кричит, приставив ладони рупором ко рту, глядя в сторону лодки. А вот то, что к нему уже подступают несколько оборвышей, увлечённый бард не заметил.
Но вот обернулся и застыл. Начал что-то быстро говорить им, но слов Саша не слышал.
«Может, они его не тронут. Может, он тоже их человек?», – мелькнула слишком гуманная мысль.
Но нет. Схватили. И начали бить. Топором. Бард успел вскрикнуть всего раз.
Последнее, что Саша увидел, это как оседает окровавленное тело. И как над берегом с криками летают чайки. У них сегодня настоящий пир.
Пригнулся еще ниже, уверенный, что сейчас будут стрелять. У нескольких фигур на берегу были винтовки, похожие на «Мосинки».
Грёб изо всех сил. Восемьдесят метров, сто… больше ста.
И действительно, несколько выстрелов прогремело, но только одна из пуль прошла не так далеко от лодки – Саша услышал свист и увидел фонтанчик воды.
А впереди было только море, и никакого укрытия. Инстинкт предлагал дикие вещи: лечь на дно и вжаться в лодку или вообще слезть в воду и держаться за неё, но силой разума Саша его обуздал. Надо грести. Увеличивать дистанцию. А если лодку продырявят и потопят, ему так и так конец.
Прозвучало ещё два или три выстрела. Но первое «почти попадание» было максимумом их везения. Остальным стрелкам повезло ещё меньше. С меткостью у них, похоже, были большие проблемы.
А расстояние увеличивалось – он грёб как заведенный. Силы удвоились и утроились, парень быстро вошёл в ритм, и ему начало казаться, что дело не такое уж сложное. Лодка легко скользила по волнам, берег удалялся.
Криков Саша уже не слышал, до него перестали долетать любые звуки с пристани. А когда он оглянулся снова, берег был совсем далеко, и даже фигурок людей на набережной уже нельзя разглядеть. Всё слилось в лёгкой туманной дымке.
Погони не было.
Понятно, что никто бы не полез в холодную воду догонять беглеца вплавь, но, к счастью, никто и не стал искать и выводить в погоню за ним моторку. У оборвышей хватало кого ловить и хватало других дел на берегу.
Удаляясь под плеск воды, Младший смотрел на горящий город. Некоторые здания ещё пылали, и на таком расстоянии можно было спутать свет электрических огней и пожаров.
Город белых ночей и чёрных сердец. Куда он пришёл уже не юным и чистым, но где его характер получил огранку. А последние светлые иллюзии встретили свой конец.
Бинокля у него нет, но кое-что можно рассмотреть.
Светило скрывалось за краем плоской Земли (где, как не в море, понимаешь, что это – правда?).
Электричество погасло окончательно, то тут, то там что-то изредка взрывалось, и иногда возносились над районами и восточной, и западной половины трассирующие пули. Как своеобразный салют.
Впрочем, и настоящий салют минут через двадцать плаванья случился, и неясно, взорвался ли это склад пиротехники какого-нибудь купца или самих магнатов, либо оборвыши отмечали свою победу. Огненные цветы расцветали в небе минут десять, а на воде плясали отсветы всех оттенков радуги.
Но успокоился Младший только когда скрылся за отмелью, на которой застряло несколько больших грязно-серых кораблей. Вода тут мутная, можно на что-нибудь напороться днищем. Здесь стояли на вечном приколе контейнеровоз (давно разграбленный), военный корабль и несколько судов поменьше. Пристать некуда. Песчаная коса находилась в двух-трёх метрах под водой, а на сами стальные исполины забираться Саша не захотел – ухватиться не за что, можно разбиться, да и делать там нечего – всё уже сталкеры давно облазили. Так и проплыл мимо. Зато теперь оборвыши с берега его не увидят даже в оптический прицел, если у кого-то тот имелся.
Последние лучи солнца гасли, небо скрылось за облаками. Начал моросить дождь. Течение ему вроде бы помогало. На западе в Заливе ему нечего делать. Там он пропадет в море. Поэтому Саша обогнул Остров и плыл на восток.
Смотрел на мёртвые районы… скоро Васильевский будет таким же тёмным, как и остальные районы Большого Питера. Пока же его освещали отсветы пожаров.
Вдруг ему показалось, что он видит точки на горизонте. Младший лёг на дно, ожидая услышать звук мотора, но было тихо. Осторожно выглянув, снова распластался по дну. Лежал и не грёб несколько минут.
Картина была та ещё: штук десять парусов – лёгкие суда типа яхт идут метрах в ста друг от друга. Настолько это выглядело дико, что он не верил глазам. Никогда не видел столько разом.
Шли они со стороны Кронштадта.
Неужели эти, как их там… чукчи? Друзья оборвышей с северных обледенелых полуостровов. У магнатов тоже было несколько парусных яхт, они иногда устраивали морские прогулки и даже гонки. Но не такая куча. И будь это они – плыли бы прочь от Острова, а не к нему.
Никуда не торопятся. Даже если у них есть двигатели, горючее приходится жёстко экономить. Город уже их. А силы серьёзные. Это, конечно, не парусник «Седов», который он видел на картинке, но человек по тридцать в каждую может набиться. И пулемёты, возможно, есть. Вот тебе и пираты.
Дождь прекратился. Море стало тихое. Выглянула луна. Данилов глянул на берег и увидел, что проплывает мимо Стрелки Васильевского Острова. Он долго приглядывался, пока не понял, что Ростральные колонны с носами кораблей превратились в вешательные колонны. На одной висело уже человек десять, как ёлочные игрушки.
Однако его несёт слишком близко к берегу. Нет уж. Взял к северу, подальше. Не собирается он тут причаливать. Надо плыть к материку. То есть – в сторону Петроградки. Там сойти на землю, за линией фронта. И попытаться затеряться ото всех.
«Прощай, Остров. Свиная чума на ваши дома».
Наверное, у него уже раз пять так было, когда он оставался единственным – или почти единственным – уцелевшим. Проклятье Агасфера, которого никому не пожелаешь. Может. хоть этот раз будет последним.
Раньше, видя скотство, он говорил себе: «Это не люди». Но ещё лет пять назад начал подозревать: а вдруг всё наоборот? И не-люди, не совсем нормальные люди – это те, которые на его долгом пути проявляли человечность. А вот эти – нормальные. Апофеоз нормы.
«Тогда именно за это вы получили. И ещё получите».
Некого спасать. Они не изменятся. Уснуть на сто лет, проснуться – а всё вокруг то же самое. И какое им дело до того, что будет через тысячу лет с цивилизацией, если им плевать даже на то, что будет через год с ними? И Уполномоченный невысоко возвышается над другими мразями, потому что каждый в мире – Уполномоченный. Кому тут светить фонариком? Тут даже маяк не разглядят. Тут злые люди стекаются на страх и страдание, как стервятники на падаль. И не откажутся напугать того, кто уже боится. И помучить того, кто и так испытывает боль.