– Так куда же ты шёл, Санька? – повторил свой вопрос Андреич. – В поисках лучшей жизни? Я раньше карты чертил, замеры делал. Разная почва по-разному впитывает. От времени года зависит, от ветра… Но потом понял, что лучше вообще на восток не ходить. И местные не ходят. Никто. Защита твоя – накидка, маска – фигня! Даже сейчас, когда бяки в разы меньше, всё равно с дождями приносит. Прячемся. А двадцать лет назад жизни не было от ливней. Половина урожая падала. Полураспад, мать его. Чего искал-то?
Ответ на этот вопрос Младший уже обдумал.
– Как все родные умерли, с соседями поругался. Хотели у меня огород отобрать. Сжечь пытались вместе с домом. Слышал, что где-то есть большие города, целые государства поднимаются… думал новую жизнь начать. Потому и записался в силы СЧП, – он чуть не забыл свою легенду.
– Понятно. Ну ты даёшь. «Лучшую жизнь», считай, почти нашёл. Но только такую, о которой попы говорят. Нету больших городов ближе Нового Ёбурга и Уфы. А это много сотен километров. И туда я идти не советую. Назад в свой Курган через мёртвые поля – тоже не вариант. Ни сейчас, ни потом. Своих ты уже не догонишь. Поэтому ищи, где жить. Хотя… рады тебе не будут. Если ты и в своей деревне не прижился… Дурная голова ногам покоя не даёт. Здесь у нас ты не останешься. Поправишься и двигай дальше на закат. Тут ещё деревни есть. А не найдёшь – занимай пустую и живи, сколько хочешь. Бери, – мужик указал на лежащий на полу старый матрас. – Извини, что жёстко.
– Да я привык, – в общем-то не соврал Младший. – Моя жизнь вообще жёсткая штука.
– Это тебе кажется, что привык. Я бы не сказал, что ты выглядишь подготовленным.
Он проводил Сашу в баню. Предбанник был достаточно большой.
– Ну ладно, мне пора, – доктор глянул на наручные часы, потёртые, но явно ценные, – Извини, надо ставить дочкам уколы. Отдыхай. Пока, до завтра. Ещё поговорим.
В дверях Пустовойтов вдруг остановился.
– А всё-таки, – произнёс доктор. – Начистоту. Я понял, что ты не ордынец, парень. Значок-то настоящий. Их не подделать. Но просто по лицу вижу – врёшь. У них, конечно, есть парни твоего возраста. Но ты – не из них.
– Извините, – Саше ничего не оставалось, кроме как признаться. – Да, соврал. Ни в какие ордынцы я не записывался. С группой старателей шёл. Действительно из-под Кургана. В руинах мародёрили. А потом заболел, и меня бросили на хрен.
И опять не совсем враньё, а полуправда. Похоже, в эту историю врач поверил чуть больше. Хотя по его лицу было непонятно.
– Вы что, на голову больные? Кто же отправляется в путь перед зимой? Самоубийцы. Что вообще ваша экспедиция делала?
– Да какая экспедиция? – Данилов понимал, что надо быть очень осторожным, подбирая слова. – Пять человек всего. Ценности искали, и всё. Жить-то надо.
– Ну-ну. И какие ценности нашли? Молчишь? Ну, не хочешь делиться, как хочешь.
– Я правду говорю. Обычные землепроходцы, – слово из учебника всплыло в памяти. – Но мы переоценили силы. А дальше – всё правда. Заболел, бросили. Заблудился. Нашёл место какой-то битвы. С покойника снял значок, «корочки» забрал. И винтарь унёс. А про ордынцев соврал, потому что испугался. Все их уважают, хотел, чтобы ко мне лучше отнеслись. Ничего плохого не хотел.
Младший сделал такое лицо, что не поверить ему было трудно. Как у кота из мультика про Шрека. Хоть и было противно и стыдно.
– Вот-вот. Зачем соврал, понимаю. Не виню. Понимаю, почему ты себя за ихнего выдаёшь. Они – хорошие люди. Я тоже вначале ворчал, когда они заявились… но потом поумнел. «Орда – это порядок» – такой девиз у них. Так оно и есть. Виктора только рабовладельцы и людоеды не любят. Потому что он им жизни не даёт. Но врать ты не умеешь. Мне нет разницы, чей ты. Но хорошо, что ты нашим на глаза не попался. А то вечером навестила бы мой двор компания с топорами и обрезами. Чтобы узнать, кто ты. Я про тебя пока рассказывать не буду, а ты не суйся никуда со двора. И к забору не подходи, где решётка. Только в сортир, и всё. Ничего, отлежишься, почитаешь. Тут в тумбочке журналы старые есть… Человек без подготовки редко столько проходит зимой. Поход должен был убить тебя вернее, чем радиация. Повезло, что зима не очень лютая.
– Когда было совсем холодно, я прятался и отдыхал. Зато потом пытался наверстать.
– Сумасшедший. Какая необходимость так гнать?
– Сам не знаю, – произнёс Саша. – Не знаю сам… Вы говорили про людоедов. Они тут есть?
– Тех, кто только этим живёт… нет. Человек, конечно – лёгкая добыча. Даже по сравнению с зайцем, в которого попробуй попади. Но люди почти никогда не живут по одному. Самый тупой бандит это понимает. И людоедство всё-таки не в почёте. От него болезни всякие. Прионные. Мозг разлагается. Об этом и дикари знают. Поэтому там, где можно добыть зайца или выловить карася, людей едят только в крайнем случае. Ради хороших шмоток могут напасть, да. Но какая разница, съедят тебя или нет, если топором дадут по башке? Ладно, я тебе по чесноку скажу. Мы сами табличку про Орду повесили. Как и соседи с запада, из Сатки. Ты их не видел, когда шёл?
– Вроде видел. Наверное, это они за мной гнались. Чуть не поймали.
– Они сукины дети, раньше мы им дань платили. Хозяин Сатки – Семён Максимыч, жил на острове в парке развлечений «Манькина лагуна», у него там типа крепость была. Он – потомок тех, кто в том городе правил. Присоединился к Орде, да и сгинул. Но сынки остались. Там молодёжь гопничает, шалят на дороге. Говорят, охотятся на тех, у кого мутации, чистят природу то есть. Хрен там. На самом деле – ловят любых чужаков. Наших не трогают. Они не каннибалы. Мяса не едят, только вещи ценные берут.
– Вегетарианцы, что ли? – удивлённо перебил Саша.
– Да нет, – усмехнулся доктор. – Человеческого. Обычно не убивают, только избивают и бросают на дороге. А там уже холод, звери, голод… Типа они ни при чём… Мы с ними торгуем раз в месяц. Хоть и гады, но соседи. У них табличка с ошибками: «Под зашшитой Арды», хе-хе. А я грамотный, нормально сделал.
– Почему «сахалинцы» не захотели взять их и вас реально под защиту?
– Ты не подумай, мы ничем их не огорчили. Но когда они ехали на восток, то сказали, что какое-то важное дело в Сибири ждёт. Не до нас было. А когда обратно ехали, то даже не останавливались. Мы машины узнали. Прошло несколько колонн, и торопились ещё сильнее. Какая-то у них, наверное, беда случилась… Жаль! Надеюсь, о нас ещё вспомнят.
Данилов молчал. Лицо его было каменным. Он с трудом сдержался, чтобы ни словом, ни мимикой не выдать то, что сейчас испытывал.
Вспомнилось то, о чём не хотелось вспоминать. Та сцена в санатории… То, как ездил один на могилу отца.
Ненависть заполнила место в душе, где раньше были любовь, доверие, привязанность. И это заставляло его сомневаться, что совсем недавно он был способен чувствовать теплоту и кому-то её отдавать. Сейчас хотелось только добраться до того, кто звался Уполномоченным, прострелить ему голову, перед этим увидев в его глазах животный страх. А лучше зарезать собственными руками или придушить.
Но для этого сначала надо вылечиться.
Он полистал пожелтевшие газеты и поблёкшие журналы с потрескавшимися страницами. Спорт, жизнь звёзд, советы психолога… Доктор не сказал, можно ли использовать их на растопку, но Саша решил, что нескольких тот не хватится.
Принёс с улицы дров, затопил печку. В предбаннике имелась небольшая печурка, а значит, кочегарить более крупную печь в банном отделении не обязательно, пока он не соберётся попариться.
Вскоре деревяшки уже потрескивали. Похоже, тут топили не углём, а одними дровами. Меньше тепла, и придётся чаще подкладывать. Зато не надо так шурудить кочергой и мучиться со штыбой.
Дров во дворе под навесом сложено много. А в сарае, закрытом на замок, – наверное, ещё больше. Запасают целыми возами. Часть поленьев были хвойные, а часть – берёзовые.
Тут, на Урале, лесов на первый взгляд не меньше, чем в Сибири, хоть многие, выросшие прямо вдоль дорог лески выглядят невысокими и редкими по сравнению с коренной тайгой. А ещё здесь много брошенных деревень, дома из которых, видимо, тоже постепенно растаскивают. Одна поленница была из мелко наколотых потемневших досок. Эти должны гореть особенно хорошо.
Закончив с печкой, Сашка сел за кривоногий столик на табуретку, которая смотрелась так, будто её недавно сколотил сильно пьющий плотник. Или сам Андреич.
Подогрел на печи четверть банки тушёнки, накрошил туда побольше сухарей. Хотелось не мяса, а этих, как их… углеводов. Согрел воды для чая. Тошнота немного ослабла. Запах еды всё равно вызывал чувство голода. Тот был сильнее болезни.
Аппетит вернулся. Но есть много нельзя. Вдруг вырвет?
И действительно – стоило ему утолить голод, как снова усилилась тошнота. Но хоть рвоты больше не было, и на том спасибо.
Думать о еде стало противно, но умом Сашка понимал, что надо будет попросить у хозяина картошки (тот вроде обещал дать немного), и нормальный суп сварганить, но пока сил не было. Всё завтра.
Может, у них и какие-нибудь приправы имеются.
А ещё Саша слышал, как в одном из сараев квохчут куры. Значит, и яйца должны быть.
Лёг на матрас, застелив его какой-то накидкой. Тут же лежало разноцветное лоскутное одеяло, набитое чем-то вроде перьев. Привычный уже спальный мешок остался снаружи, чтобы дезактивироваться. Хотя для дезактивации его, наверное, надо полноценно стирать, а не проветривать. Но сил сегодня не было. Этим, как и стиркой одежды, он займётся завтра.
Уснул почти сразу. Ему ничего не снилось.
На следующий день Младший проснулся поздно. На часах была уже половина двенадцатого. Через окошко он увидел, что доктор чистит во дворе снег большой лопатой.
Саша хотел присоединиться, но тот махнул рукой – мол, сам справлюсь. Для инвалида он действительно работал очень ловко. Но парень решил расколоть несколько поленьев и чурбаков, чтобы компенсировать тот расход колотых дров, который он устроил. Хотя ему показалось, что, когда он взял в руки топор, торчавший в колоде, хозяин слегка напрягся.