Я хотел, чтобы они щелкнули нас еще разок, но у доктора Нэйш лопнуло терпение, и она сказала, что нужно ловить окно, пора. Врала, конечно. Никуда Бог-Лягушка не денется, и неважно, как мы будем до него добираться – все равно вот он, перед нами. А в общем правильно, что не щелкнули. Какие тут еще варианты прощания, кроме изображенного Мунком на его «Крике»?
Мы загрузились в шаттл, и Карен настояла, чтобы все снова провели диагностику скафандров, пока она сама будет заниматься навигацией. Мы сказали, чтобы она не беспокоилась, у нас все в порядке. Мы просто собрались выйти за рамки человеческого опыта. Подумаешь, велика беда! Затем мы покатились по рельсам к большому шлюзу, подождали, пока он откроется, а потом вышли в космос. Я что, для этого учился на астронавта, чтобы управлять этим паршивеньким шаттлом? Все равно, что кататься на карусели.
Мы приблизились к намеченному входу. «Приблизились» – это условно, лететь еще оставалось порядочно, но наш датчик увеличил изображение, чтобы мы получше рассмотрели цель нашего визита. У многих, во всяком случае, у меня, возникло предположение, что создатели Артефакта в доисторические времена посещали Землю, этакие древние астронавты. Эти люди никогда не видели Артефакт во плоти. Очаровательное ретро, в стиле Марвина Марсианина, но уж никак не колесница космических богов фон Дэникена. (Марсианин Марвин (англ. Marvin the Martian) – персонаж серий мультфильмов «Луни Тюнз» и «Весёлые мелодии», один из главных персонажей мультсериала. Эрих фон Дэникен – швейцарский писатель, один из известнейших идеологов теории палеоконтакта. Автор книги «Колесницы богов: Неразгаданные тайны прошлого», опубликованной в 1968 году. – Ред.)
Доктор Нэйш отчитала меня за напрасную трату топлива, и я повел шаттл к меньшему глазу Бога-Лягушки, отмеченному маяками. Припарковаться как всегда было негде – но капитан Джо взял трос и привязал нас к кольцу, которое дроны с трудом вкрутили в камень. Я немножко поманеврировал, и шаттл оказался на самом краю глаза Бога-Лягушки. Здесь ему и надлежит остаться навеки, потому что ньютоновская физика была мудрее нас, и мы не стали касаться Артефакта из опасений получить противодействие.
Глаз составлял в поперечнике метра четыре. Фонари скафандров освещали квадратный каменный проход, ведущий внутрь, закрученный в спираль, как рог козла. К этому времени я уже снял тележку с шаттла и был готов двигаться вперед, как бортпроводник в скафандре.
Мы вошли. Вот тогда уже всё пошло наперекосяк, хотя поначалу и незаметно. Мы начали движение одновременно с трех сторон, и столпились перед спуском. Тут оно и началось. Карен села на тележку, Аджай наступил на пульт, а Луис хотел взять Джо за локоть и каким-то образом порвал его скафандр.
Разумеется, скафандр был оснащен всякими защитными приспособлениями, но большинство из них предназначались для защиты от вакуума, а вокруг нас была атмосфера, и гравитация оказалась сильно выше той, на которую мы рассчитывали. Луис заорал, уверенный, что сейчас умрет, все остальные запаниковали.
Разрыв был на бедре, и мы поспешно изолировали остальную часть скафандра. Ссадина слегка кровоточила, и будь в воздухе что-то зловредное, оно бы тут же попало в кровь. Мы быстро посовещались, стоит ли прерывать едва начатую экспедицию. Луис же и положил совещанию конец, заявив, что чувствует себя вполне прилично. Видимо, сказался дух американского рейнджера. В любой другой ситуации он бы вернулся в шаттл быстрее, чем вы бы успели щелкнуть пальцами, но в скафандре пальцами не щелкнешь, так что решили отправляться дальше. Ведь Луис же сказал, что чувствует себя хорошо, верно?
Кстати, он не соврал. Он действительно чувствовал себя хорошо до самой своей смерти.
Мы ушли в темноту. Лучи наших фонарей не очень-то помогали, свет здесь как-то нехорошо рассеивался, а тени вокруг становились все гуще.
Я СНОВА ЗАСНУЛ, и когда проснулся, некоторые синяки все еще были заметны. Этот сиделец приложил меня как следует. Но я же победил? Он удрал на своих железных ногах, так что поле боя осталось за мной, хотя не очень-то мне это было и надо. А еще у меня теперь есть остаток пищевого концентрата. Правда, я его тут же и съел. Хорошо, что моему пищеварению не придется, как саперу, разбирать якобы пищу по составу. Но обертку оставил. Обертка с маленькой припиской от руки – это дом. Она из того места и времени, когда люди знали, что такое Дания, и думали о ней. Железный Горбун этого не знает, и яйцелюди не знают, а уж Пирамидки тем более. Мне кажется, что здесь из нас по капле вытекает наша человечность, кап-кап, и в пустоту. Неудивительно. Даром пребывание в Склепах ни для кого не проходит. Мне ли не знать? Прежний я плохо пережил встречу с ними.
Итак, я просыпаюсь; это в общем-то приятное дело, если бы не чертово царапанье. Оно стало отчетливее. У меня в голове словно циркулярные пилы работают, или стая цикад завелась… Мое тело полежало бы еще, повосстанавливалось, а вместо этого я вскочил и принялся озираться. Мне показалось, что они тут, рядом, за ближайшим углом. Паранойя, да и только. Кто бы одолжил мне шапочку из фольги?
Я брожу по дну пещеры, потом спускаюсь по штрекам этой пангалактической гробницы, прислушиваясь, где царапанье становится громче. Я понимаю, что мне едва ли удастся найти источник, но я же чувствую, что он где-то рядом. Неужто это и впрямь Железный Горбун, мстит за то, что я развалил его костер? Или он здесь ни причем, просто еще одна станция на моем крестном пути? Но если я все-таки дойду до конца, обязательно съем сердце Понтия Пилата, лишь бы этот проклятый звук прекратился.
А ведь теперь в нем уже почти различаются слова! Я слышу шипящие и ударные согласные, но смысла пока не улавливаю. Значит, я никогда не смогу привыкнуть к нему, как невозможно привыкнуть к цикадам или пилам. Часть моего разума жаждет нормального человеческого контакта, а вместо этого постоянно получает по яйцам сотней различных способов. Мне кажется, что звук постепенно выискивает во мне самое больное место, нащупывает область наибольшего раздражения, которое мне уж точно не удастся игнорировать. Еще немного, и я больше никогда не смогу спать, никогда не буду иметь ни минуты покоя, не смогу слышать даже собственные мысли. Кончится тем, что я разобью голову вместе со своей хваленой человеческой изобретательностью, вот тогда-то они и повылезут из тени и начнут слизывать мои мозги с холодных камней.
У меня все болит. Первые несколько часов я списываю все на нашу скоротечную драку с Железным Горбуном, но я что-то не помню, чтобы он бил меня туда, где особенно болит. Я понимаю, что тут наложилось несколько ощущений, в том числе результаты битвы с чудовищем-пауком, и теперь мое тело претерпевает очередные изменения. Это прямо ламарковская эволюция в действии: мои мышцы перестраиваются, кости деформируются, чтобы выжать еще несколько процентов эффективности. Наверное, это было бы мучительно, кабы не постоянный скрип у меня в голове – на его фоне все прочее – пустяк. Подумаешь, физическая боль – да это же не более чем приятное отвлечение.
(Ламарк утверждал, что "Обстоятельства влияют на форму и организацию животных… значительное изменение обстоятельств приводит к существенным изменениям в потребностях, а изменение этих последних по необходимости влекут за собой изменения в действиях. <...> И вот, если новые потребности становятся постоянными или весьма длительными, животные приобретают привычки, которые оказываются столь же длительными, как и обусловившие их потребности… Если обстоятельства приводят к тому, что состояние индивидуумов становится для них обычным и постоянным, то внутренняя организация таких индивидуумов, в конце концов, изменяется". – Ред.)
Я делаю успехи, насколько я могу судить; по крайней мере, голоса в моей голове становятся громче, так что каждый раз, когда я поворачиваю за угол, думаю, что столкнусь с Железным Горбуном или каким-то чертовым психическим паразитом, который вгрызается в мой разум. На что я не рассчитываю, так это на то, что найду место, где Склепы больше не работают.
Пока не понимаю, что и как произошло, впрочем, это не в первый раз. Думаю, это важно, но мне не хватает настойчивости продумать мысль до конца. Подозреваю, что и у людей поумнее меня ее бы тоже не хватило. Склепы непостижимо древние (высказывалась гипотеза, что они как раз очень современные, поскольку соответствуют каждому моменту существования вселенной), и у них нет видимых движущихся частей, и поэтому мы думали о них, как о некоей идеальной константе, структуре, объединяющей время и пространство. Но я думаю, что идеальных вещей на свете не существует. Например, как-то раз случилась утечка, атмосфера просто исчезла, и я не мог понять, куда она делась. Чем это может кончиться, если будет продолжаться достаточно долго, я выяснять не стал. Возможно, дырка (если она была) заделается сама собой, и атмосфера восстановится, или же какие-то незначительные нарушения в конце концов приведут к тому, что определенный участок Склепов будет разрушен. Но нам привычен человеческий масштаб действий. Склепы могут рушиться вокруг нас, просто это происходит так медленно, что мы не замечаем. Но исчезновение атмосферы – полбеды.
Меняется гравитация. Только что я спокойно шел по штреку, придерживаясь пальцами за стену, как обычно, и вот я уже лечу с неимоверной скоростью, и воздух со свистом проносится мимо меня. Напоминает падение вперед. Понятия не имею, сколько оно продлится. Наверное, до того момента, когда я вмажусь в стену. При такой скорости удар будет смертельным. На краткий миг возникает ощущение открытого пространства, это я пролетаю через какую-то большую пещеру, – а затем влетаю, к счастью, в очередной штрек. В ожидании удара я успел сгруппироваться. На такой скорости даже мое новое тело, привычное ко всяким ударам, не выдержит. Полет продолжается, а значит, у меня есть несколько секунд, чтобы подумать. Я раскидываю руки и ноги, задеваю стены/пол/потолок, пытаясь замедлиться. Единствен