Примерно через день мне попалось еще одно освещенное помещение. На этот раз светилась какая-то подозрительная слизь на стенах, а в конце меня ждал труп, без конечностей, без глаз, просто кожаный мешок в шерсти. Но из тела торчали металлические кольца, и на них висела горстка непонятных артефактов. Как ими пользовались, зачем они – неведомо. Ясно только, что я нашел своего коллегу по блужданию в Склепах, еще одного странника в темноте, который забрел сюда и не смог двигаться дальше.
Думаю, именно тогда я начал разговаривать сам с собой, Тото. Я обратился к мертвому инопланетянину, сказал несколько слов, они так и висят там в воздухе до сих пор. В конце концов, мой голос был единственным моим спутником. Даже такой хриплый, незнакомый, он был лучше, чем полная тишина.
Следующее приключение не заставило себя ждать. Когда? Бессмысленный вопрос. Понятия не имею, см. предыдущие выпуски с хронометражем. Я пришел в пещеру, освещенную полудюжиной шаров. Они свисали со свода на шелковых нитях. В панике я обшарил глазами свод, но монстров не заметил. Зато стены и пол были покрыты странным растительным орнаментом. Я уже говорил о нем. Узоры стекали вниз, у них определенно было направление, хотя ни конца, ни начала я не видел. Эти каскады падали с каждой стены в этой восьмиугольной пещере и сходились в центре свода. Там располагалось нечто, похожее на цветок.
Ну, не совсем цветок. Просто такая розетка из камня, имевшая явную радиальную симметрию, как лепестки, сворачивающиеся сами в себя снова и снова, фрактально переходя в бесконечность.
Должен заметить, что Творцы Склепов любят прямоугольники и квадраты, за исключением входов в Артефакт, там внепространственная геометрия требует кругов. Коридоры имеют квадратное сечение, пещеры чаще всего имеют прямоугольную форму. Данная пещера во всем этом цирке составляла исключение. Конечно, тогда я этого не знал. Я не был криптологом галактического класса, таким как сейчас.
Итак, я вошел. По стенам шла древовидная резьба, которая, казалось, скручивалась и раскручивалась вокруг меня, когда я не смотрел. Конечно, я умирал от голода, страдал от одиночества, так что сразу заметил краем глаза движение в одной из розеток. Я просто подошел к ней и уставился на лепестки, словно она была ориентиром в архитектурной пустыне. Я стоял перед ней, смотрел и зачем-то озирался, словно ожидая, что сейчас вся наша экспедиция, живая, выскочит и закричит «Сюрприз!»
Световые сферы начали опускаться с потолка, тени от их движения, казалось, заставили резьбу, извиваться, или сокращаться как горло дракона. Почему-то мне подумалось, что сейчас я умру, но вместо того, чтобы делать хоть что-нибудь, я просто стоял и смотрел. Видно, я миновал какую-то границу беспокойства, мой неукротимый человеческий дух прилег отдохнуть. Просто сделай это, подумал я, не так, как приказывает тренер в спортзале, а потому что мне было уже все равно. Под моими ногами сдвинулся камень.
Меня подняли, медленно повернули, шары и блестящие стены словно придвинулись. На розетке раскрылись лепестки, по ней прошла рябь. Я неторопливо вращался, раскинув руки, как благосклонное божество, как грустный клоун на музыкальной шкатулке. Подо мной открылась пасть, я увидел зазубренный пищевод, весь в колючих листьях. Наверное, это должно было привести меня в ужас, но вместо этого пришла мысль о том, что все это инопланетное великолепное действо затеяно только ради того, чтобы сожрать Гэри Ренделла, ранее проживавшего в Стивенидже, а теперь-то уж точно лишенного какого бы то ни было места жительства. Что-то со мной заговорило, или мне показалось, что заговорило. Может, это я сам с собой разговаривал. Я уже упоминал, что в последнее время то и дело говорил сам с собой? Но я – хороший астронавт, и должен отчитываться о своих впечатлениях. Мне казалось, что нечто огромное задает мне вопрос, но в силу своей громадности сути вопроса я понять не в состоянии. Однако во всем этом есть какой-то смысл, так что, особо не задумывааясь, я решил, что меня спрашивают о том, чего я хочу, что я потерял тут, притащившись невесть откуда, жалуясь во весь голос на то, как мне тяжело. Разве я не знаю, что где-то есть дети, готовые на все ради того, чтобы стать астронавтом? А то, что данный конкретный астронавт медленно умирает в инопланетном лабиринте – это уже другая тема. Так в чем тогда моя проблема?
Вот я и рассказал обо всем этом чудищу. Рассказал о том, чего мне больше всего не хватает. Рассказал о голоде, и о том, как мой живот уже превратился в ссохшийся изюм, о том, что ослаб от голода и, видимо, дальше идти не смогу. Рассказал об одиночестве, о том, что человек – животное социальное, и его нельзя так надолго отделять от особей того же вида. В общем, нажаловался. Так что вот, впервые столкнулся с невообразимым инопланетным разумом, и он был достаточно добр, чтобы спросить, как у меня дела. Не удивительно, что эмоции меня захлестывали. Пожалуй, лучшее первое свидание в моей жизни.
А потом меня съели. Камень, на котором я стоял, оказался языком сродни лягушачьему, он втянул меня во внутренности этой штуки, и лепестки сомкнулись у меня над головой.
Если бы я поставил на удачу, встреченное мной чудище оказалось бы просто еще один хищником, выжившим в Склепах, и я спокойно стал бы таким же мертвым, как Джо, Катарина и остальные. Но нет, это оказался не монстр; это оказалась машина. Нет, не так, – Машина. Этакая Мать-Машина, которая говорит: блаженны алчущие ныне, ибо насытитесь. Блаженны плачущие ныне, ибо воссмеетесь, и я дам им то, чего они больше всего желают, и они родятся заново из моей зазубренной, острой как нож, утробы. (Аллюзия на Лк. 6, 21 – ред.)
А может, так говорила моя дорогая старая мама, хотя, честно говоря, я был занят – орал, как резаный, и едва ли был способен оценить поэтичность происходящего со мной. Как настоящая мать, она, наверное, говорила мне, чтобы я не дергался, что все это ради моего же блага, но меня в это время разрывало на части, и едва ли я был способен понять то, что со мной происходило. Я бился и боролся, но как будешь бороться без кожи, и с кишками, размотанными, как пленка на старой кассете? Сначала я умолял оставить мне жизнь, потом – поскорее меня прикончить, но Мать в это время занималась моими легкими, так что мне, кажется, не удалось донести до нее свою точку зрения и обосновать ее так, как мне бы хотелось. Я при этом пытался потерять сознание, но мне и этого не позволили. Она объясняла, что именно делает в данный момент, но я все равно ничего не понял, и уж тем более – не запомнил. Однако Матери почему-то было нужно, чтобы я это все услышал. Потом мне оторвали уши – мешали, видимо, – и дальнейшее вкладывали прямо в мозг.
Я мог бы продолжать, Тото, но, думаю, идею ты уже понял. Если честно, повторная сборка была еще хуже, но описание всех пыток здесь ни к чему. Как тебе такой образ: допустим, ты ребенок, которому приходится носить брекеты, чтобы выровнять зубы. Очень может быть, что Мама-Машина ведать не ведала, что такое сознание и боль, безумная боль, когда с тебя заживо снимают шкуру, а потом суют пальцы между мышцами. А почему, собственно, она должна это понимать?
Давай сразу перейдем к моменту моего второго рождения, когда я снова осознал себя в той же восьмиугольной пещере, и почти тем же Гэри Ренделлом. На мне не было крови или вонючей слизи. Не отросли крылья или когти. У меня даже глаз, способных видеть в темноте, не было, потому что этот придурок Гэри Ренделл забыл сказать Матери об этой маленькой проблеме. Представляешь? Богоподобной инопланетной Машине ничего не стоило заменить слабые человеческие глаза на орлино-совиное зрение, а я упустил такой шанс.
Я стоял на камнях, на настоящих камнях, обирая с себя оставшиеся лохмотья скафандра, и смотрел, сколько шрамов у меня на теле? Ни одного! Мастерство Матери-Машины не имеет себе равных. Я был переделан на клеточном, а может, и на молекулярном уровне. И теперь я смогу найти своих потерянных родичей, даже если мне придется искать их вечность.
Тогда я не вполне оценил случившееся. Прошло время, прежде чем я понял: голод мне не грозит, отравиться чем-нибудь специфическим я не могу (об этом я не просил, но знаешь, как это бывает: возьми одну инвазивную модификацию тела, вторая – бесплатно). Вот так, Тото, я и стал тем, что я есть сегодня: труд, решимость и инопланетная Мать-Машина ободрали с меня кору и сделали наилучшее из того материала, с которым пришлось работать.
Я ИМЕЮ В ВИДУ... Ну, раз пришло время исповеди, будем исповедоваться. Пожалуй, я переборщил с наивным монстром. Я не стал Гераклом, хотя Мать-Машина могла бы и Геракла из меня слепить. И вообще, я мог бы придумать массу оправданий: нездоров, неудачный день, не доспал и все такое, но себя-то не обманешь, да и тебя неловко, Тото. Я ведь не просто так погнался за гоблинами; сколько не складывай два и два, в итоге все равно выйдет четыре.
Я называл и буду называть их гоблинами, потому что единственное, на что годится человеческая изобретательность, – это бесконечная способность к самообману.
Я чувствую, как тает симпатия аудитории, Тото. Но от этой сцены уже не уйдешь. Вот я, стою и держу их бейджики окровавленными руками, и гневаюсь на богов за то, что они меня обманули. Я имею в виду, что ситуация вполне узнаваемая: как если бы я убил своего отца и женился на Матери-Машине. Вот теперь стой и завывай. А где-то замаскированный хор поет о том, кто зашел слишком далеко, о трагических недостатках, о высокомерии.
Да какой же я высокомерный! Это я-то? Гэри Ренделл из Стивениджа? Разве я похож на Прометея? Я никогда ничего не крал у богов. Они сами пришли, как греки, с руками, полными даров, и поинтересовались, чем могут мне помочь. И в чем тут моя вина? В том, что я хочу домой, хочу к остальным людям? Больше похоже на «Обезьянью лапку», чем на оду Гомера. Я загадал желание с самыми благими намерениями, и не виноват в последствиях. Да, допустил некоторые ошибки, не хотел. Не вини меня. («Обезьянья лапка» – короткий рассказ ужасов английского автора У. В. Джейкобса. Опубликован в 1902 году. В рассказе три желания исполняются владельце