— Что они разорались? — удивился Евгений Ильицинский. — Может, птичье гнездо нашли?
Я же, убедившись, что Циклопис Хренакис уже пересёк реку, поднялся во весь рост и предложил:
— Вот что, Батюшка, вставай-ка, не будем терять времени, пойдём, возьмём нашего краснозвёздного друга! Никуда он от нас уже не убежит.
Мы неспешно стали приближаться к колонистам, некоторое время не замечавшим нас. Все они были сосредоточены на рассматривании того, что находилось у них под ногами. Пока мы преодолели расстояние, разделявшее нас, Инквизитор успел догадаться, что же именно они увидели в траве.
— Я понял, что они нашли, — с усмешкой проговорил он. — Труп того бандита, которого я застрелил во время погони!
Догадка его оказалась верной на все сто два процента, как говорят люди, знакомые с алгеброй в пределах начального курса оперативно-подрывной подготовки. На нас колонисты обратили внимание только тогда, когда мы приблизились почти вплотную. В руках я и Батюшка открыто держали пистолеты — ибо следовало на корню предотвратить возможные эксцессы — и потому путешественникам пришлось со всей серьёзностью отнестись к команде, которую я отдал, зычно гаркнув:
— Взво-о-од! Смирна-а-а! В колонну по одному — стройсь!
И поскольку ни одна сволочь не шевельнулась, я с присущей мне убедительностью пальнул под ноги ближайшему ко мне человеку:
— Несогласные с приказом пойдут в переплавку! Это не угроза, кочерыжки, это — обещание! Я сказал — стройсь!
Самые находчивые урки, те, что ещё не успели пересечь реку, живо припустили в обратную сторону. Но мне они не были нужны. Меня интересовал только один человек — и он как раз-таки подчинился моей команде беспрекословно.
Я прошёл вдоль кривого строя и остановился напротив Циклописа. Взгляды наши встретились — он оказался чуть выше меня, хотя в остальном явно мне проигрывал: мышцами намного был пожиже, да и в глазах его вовсе не было того весёлого, зажигательного блеска жертвы карательной психиатрии, что всегда выделял меня из толпы сверстников.
— Покажи руки! — приказал я и осмотрел татуировки. — Поверни голову!
Что ж! все нужные для опознания татуировки, вроде бы, оказались на своих местах.
— Циклопис Хренакис, шаг вперёд! — отдал я новый приказ. — Данной мне властью куренного атамана куреня имени Александра Огюстовича Че Гевара-Самовара… ну, нах! вот же имя-то!.. так вот этой самой властью освобождаю тебя от дальнейшего отбытия тюремного заключения на планете Даннемора. Время на сборы не даю, но разрешу зачерпнуть жменю местного грунта… на память и всё такое. Вопросы по тексту имеются?
Циклопис тупо вытаращился на меня.
— Ты с кем всё это время разговариваешь? — озадаченно пробормотал он.
— С Циклописом Хренакисом. Это ты? — уточнил я на всякий случай.
— Да, я…
Повисла пауза. Тишину нарушила негромкая реплика Ильицинского:
— А братишка-то у нас дурачок оказался!
— Короче, бараны, устал я от вас… — я набрал в лёгкие побольше воздуха. — Теперь скажу, как будет! Циклопис, бегом в геликоптер…
Я не договорил. Словно бы железный дождь обрушился с неба. Длинные оперённые иглы посыпались на вытянувшихся в шеренгу людей. А громогласный истеричный писк подтвердил, что мы оказались атакованы стаей кахебеней. Целое облако перьев-стрел одномоментно рухнуло на нас; основная их масса, правда, повтыкались в грунт возле ног, но двое человек упали с криками, потонувшими в галдеже хищных пташек. Строй моментально рассыпался, люди шарахнулись в разные стороны, сбивая друг друга с ног и бестолково сталкиваясь на бегу.
Одна из стрел по касательной ударила меня в спину, но я этого почти не заметил, ведь на мне была одета прекрасная броня. А вот Циклопису досталось больше: ему в правое плечо одна подле другой воткнулись две длинные чёрно-красные стрелы. Бедный бригадир «колумбариев» заревел в полную глотку; я думаю, что получить в живое тело две таких дуры и в самом деле значило обогатить свою жизнь весьма травмирующим опытом. Увидев, сколь живописно Циклопис упал на спину и сообразив, что прямо сейчас всё моё пребывание на Даннеморе грозит лишиться всякого смысла ввиду банальной гибели нужного мне человека, я решился на единственно верный в сложившейся ситуации поступок. Я повалился на Циклописа Хренакиса сверху, закрыв его своим телом. Ну, то есть, не телом как телом, а защитной бронёй, надетой на мне. Я слышал как вокруг метались люди, ругаясь на самых немыслимых наречиях, как стрелял в злобных птичек Инквизитор и даже как смачно втыкались в грунт оперённые стрелы, пока, наконец, всё хаотичное безумие не прекратилось.
Тогда над моим ухом раздался очень спокойный, я бы даже сказал, невозмутимый, голос Ильицинского, произнёсший:
— Поднимайся, атаман! Я убил двух птичек, а остальные улетели!
Я встал, шевельнул ногой громко стонавшего бригадира «кумоду» и предостерёг его на всякий случай:
— Я прикрыл тебя своим телом, но это вовсе не означает строгой мужской любви. Так что, давай без иллюзий на этот счёт! И хватит стонать — не люблю я этого!
Евгений Ильицинский помог подняться Циклопису и посоветовал ему:
— Стрелы не трогай, сейчас мы тебя погрузим в геликоптер и там я обработаю тебе раны.
Вокруг стонали с полдюжины бритоголовых татуированных мужчин, раненых перьями кахабеней в самые разные части тел. Но всём врождённом гуманизме, присущем казакам, их спасение не входило в рамки нашей культурно-просветительской миссии на бескрайних просторах Даннеморы.
К Инквизитору подскочил мужчина, являвшийся проводником колонистов и поблагодарил его:
— Спасибо, что помогли нам отбиться! Если бы не вы, жертв оказалось бы намного больше.
— Почему они напали на нас? — спросил его Ильицинский.
— Кахабени — падальщики. Они клевали труп, который лежал возле брода, а мы их вспугнули. Вот они и вернулись с целой стаей. Мы сейчас уйдём, а у них жор начнётся, поскольку к старым объедкам добавится новое мясо, — он оглянулся на стонущих раненых.
Было очевидно, что не все они смогут продолжить движение своим ходом. А на спине тут никто никого тащить и не подумал бы — не те нравы на Даннеморе. Тут ведь монастырь дьявола, всё же! Здесь человек человеку — гад, собака и урка, причём, либо на выбор, либо во всех трёх ипостасях одновременно.
Циклопис, кряхтя и причитая, двинулся вслед за нами в сторону геликоптера, уже расчехлённого Нильским Крокодилом.
— Кто вы? — простонал он, обращаясь ко мне.
— Мы — твои спасители! — заверил я. — Без нас бы ты за свою поганую жизнь не выручил бы даже ломаного яйца. Но теперь ты будешь жить — уж я обещаю! Ты просто обречён на то, чтобы остаться в живых. Тебе не отвертеться от расплаты со мною.
— Что вам от меня надо?
— Сначала мы доставим тебя Глории. Помнишь такую? Хайри Маус — Волосатый Мышонок…
— Глория? Это шутка?
— Я, может, и похож на шутника, но только в тёмное время суток, в тёмной комнате, лицом к тёмной стене и то в том только случае, когда это не я.
— Хайри Маус вас купила, чтобы вы меня спасли?
— Нас довольно трудно купить…
— Почему это?
— Видишь ли, Циклопис, богатого, честного и глупого человека купить нельзя по определению.
— Гм-м-м… — мой собеседник задумался; мозги его поворачивались с заметным трудом, но обижаться на него не следовало — в этой ситуации ему было совсем непросто соображать. — Так вы говорите, я буду жить?
— До самой смерти!
И уже через минуту геликоптер неудержимо нёс нас в сторону Сентрал-Блот.
14
Циклопис Хренакис в последующих событиях показал себя настоящим джентльменом, если под таковым понимать лицо, способное систематически нажираться до скотского состояния и при этом чувствовать себя благородным человеком. Уже при полёте в геликоптере он продемонстрировал незаурядные пропульсивные свойства собственного пищевода, блюя с высоты птичьего полёта в местную саванну. Инквизитору пришлось страховать двумя руками нового члена нашего маленького коллектива от того, чтобы тот не вывалился из кресла.
Встреча бывшего бригадира «кумоду» со своей старой любовью — я говорю, разумеется, о Хайри Маус — получилась трогательной и нелепой одновременно. Уж и не знаю, кто там являлся чьей любовницей на самом деле, да только Циклопис жалобно расплакался, а Хайри Маус, усадив его на здоровую коленку, принялась «памперсом для плачущих мужчин» заботливо вытирать его нордические слёзы. Два встретившихся одиночества выглядели комично и отчасти дополняли друг друга: один дурачок расхаживал с раненым плечом, другая — скакала вприпрыжку на здоровой ноге следом.
После этого началась череда пьянок, в ходе которых Циклопис умудрялся повсеместно падать, втыкаясь головой в древесные стволы, отдельно лежащие камни, а также всевозможные лужи. Кроме этого, он с завидной регулярностью натыкался на разнообразные острые предметы, в поисках которых продемонстрировал незаурядную находчивость и смекалку. Однако, считаю нужным отметить, что бригадир «колумбариев», словно бы доказывая на собственном примере старую истину, гласившую, что невозможно получить сотрясение мозга, не имея мозгов, ничего себе не сломал, не разбил и даже не забыл таблицу умножения на два.
Пьянки в честь освобождения Циклописа Хренакиса окончились также неожиданно как и начались. Стоило только нашему доблестному Циклопису схватить мою дорогую зеленоглазую Наташу за талию и спросить: «верит ли она в любовь с первого взгляда после первой стопки водки?», как я сразу догадался, что с выпивкой в этом коллективе пора завязывать. Жёстко взяв кисть руки Хренакиса в захват, именуемый «русский тисок», я без лишних слов сломал ему сначала два пальца, а затем пообещал сломать все остальные (включая пальцы на ногах. а также переносицу и подъязычную кость). После этого несколько слов о любви Циклопису сказала и Хайри Маус; у неё это получилось очень выразительно, эмоционально и я бы даже сказал, с огоньком в глазах и голосе. В итоге, бригадир «кумоду» с двумя сломанными пальцами, перебитыми рёбрами, расплющенным флягой носом и раздавленной каблуком мошонкой, был вынужден согласиться с тем, что ему пора прекратить уже пить и вообще… пришло время валить с Даннеморы.