— Интересно, — сказала Алёна с такой интонацией, будто собралась немедленно покинуть его «Киа-Спортейдж».
— Да вы не удивляйтесь, — сказал подполковник в отставке, посмотрев в зеркало на Климову, сидевшую сзади. — После распада Советского Союза я вернулся на родину, в Одессу, и поступил на службу в СБУ. Меня приняли с распростертыми объятиями. Еще бы! Такой офицерский стаж, участие в операциях спецназа за границей, диплом Высшей краснознаменной школы КГБ! «Оранжевая революция» 2004 года многое изменила. Всех нас, окончивших эту самую школу, под разными предлогами уволили со службы. Тут стали открыто и нагло орудовать люди из ЦРУ и НАТО. Мы им, конечно, мешали. Вот тогда все и начиналось. А не в январе и не в феврале, когда этот трус Янукович отдал страну на растерзание «майданутым» и их западным покровителям…
Умело управляя внедорожником, Дорошенко заехал через узкие ворота во двор дома и остановил машину прямо у подъезда, указанного Мариной, потом помог девушкам выгрузить их багаж. Он сказал, что завтра, 9 июня, будет находиться на площади Куликово Поле и при малейшем ухудшении обстановки выведет московских гостей в безопасное место.
Больше всего Александру удивили размеры этой площади.
Окруженная парком с голубыми елями, липами, платанами, пирамидальными дубами, украшенная газонами и клумбами с экзотическими южными цветами, она раскинулась широко — на десять гектаров. К ней подходили три улицы: Пироговская, Канатная и Среднефонтанная, а также — Итальянский бульвар. Дом профсоюзов — внушительное здание советской постройки — занимал место на краю. Теперь его огораживал серый забор. За ним виднелись закопченные стены. На заборе размещались фотографии погибших, листовки, плакаты с разными надписями. Самый заметный и большой из них — черный, со словами: «ПОМНИ ХАТЫНЬ!»
В маленькой белорусской деревне Хатынь (всего-то 26 дворов) в марте 1943 года немецко-фашистские каратели, согнав в сарай, сожгли 149 жителей, в том числе — 75 детей. Долгие годы никто не знал, что главную роль в массовом убийстве сыграл 118-й батальон охранной полиции, сформированный гитлеровцами в Киеве из украинских националистов. В 1986 году в Минске состоялся открытый суд над командиром этого батальона Григорием Васюрой и его подчиненными. Приговор: расстрел. На подобный приговор для убийц, действовавших в Одессе 2 мая 2014 года, видимо, рассчитывали и авторы плаката.
Однако судя по событиям поминального митинга, надеяться на скорое свершение правосудия одесситам не приходилось.
Милиция отнимала у людей, пришедших туда, георгиевские ленточки и фото- и киноаппараты, не разрешала ораторам пользоваться звукоусиливающей аппаратурой. Одесская епархия запретила проводить панихиду. Неизвестные в штатском пытались помещать молодым парням из «Одесской дружины» выпустить в небо сотню черных воздушных шаров — как раз по числу погибших.
Стоя в толпе, Булатова вглядывалась в лица и думала о том, что для города с миллионным населением здесь как-то маловато (около двух тысяч) добровольцев, вышедших на площадь с плакатами: «Солдаты Украины, вы — герои? Или убийцы своего народа?», «Мы не хотим гражданской братоубийственной войны на Украине!» Окруженные почти таким же количеством сотрудников МВД, они на пространстве самой большой площади в Одессе казались горсткой отщепенцев, которые не признали законным государственный переворот в Киеве 21 февраля. Остальные 998 тысяч обитателей «жемчужины у моря», стало быть, с ним согласны и всем случившимся в Доме профсоюзов довольны?..
Желая поделиться своими наблюдениями с Алёной, молодая актриса повернулась к ней и увидела, что подруга торопится навстречу какому-то светловолосому человеку среднего роста и неопределенного возраста, одетому в синие джинсы и голубую рубашку. Они обнялись, троекратно поцеловались, одновременно воскликнули: «Как ты здесь очутился (очутилась)?!» — улыбнулись друг другу и завели весьма сумбурную беседу, состоявшую, в основном, из вопросов, на которые следовали весьма неожиданные ответы.
— Юра, ты откуда? — в изумлении вопрошала Климова.
— Из Кишинева, — отвечал он. — С пушкинского праздника. Приехал час назад и сразу сюда. Мне сказали о митинге. А ты?
— Из Москвы, само собой разумеется.
— Где работаешь?
— Все там же, исполнительным продюсером в театре у Ерошкина. Вот уж не думала, что ты из Франции сюда доберешься.
— Как не добраться… Такие события! Я и на Майдан в Киеве приезжал, пока там фашисты не начали стрелять в милицию.
— Здесь они тоже устроили смертоубийство.
— Уму непостижимо! — в растерянности он оглянулся по сторонам. — Я-то думал, на площади будет бушевать гневное многотысячное людское море, как на Майдане… Ведь Интернет завален фотографиями изуродованных обгоревших тел, на которые без дрожи смотреть нельзя. А город-герой Одесса затаился и молчит…
— Возвышенная душа поэта далека от прозы жизни, — с иронией произнесла Алёна. — Юра, ведь Евромайдан — прежде всего умелая, до мельчайших деталей продуманная политическая операция. В нее американцы вложили немалые деньги. Как они сами признались, миллионы долларов. Ничего подобного у одесских противников киевской хунты не было. Из-за этого они проиграли.
— Я не верю, что можно обмануть народ целой страны! — горячо возразил он.
Булатова все больше прислушивалась к их разговору. Суждения светловолосого человека в голубой рубашке вызывали у нее интерес. Он говорил убежденно, даже страстно, называл вещи своими именами: «мятеж», «час испытаний для нашего народа», «фашисты», «вооруженное сопротивление неонацизму». Но раньше она в компании с Климовой его никогда не видела и подойти ближе стеснялась. Алёна наконец сама представила своего знакомого:
— Знакомьтесь, девушки. Поэт, драматург, актер и режиссер, гражданин Французской республики Юрий Васильевич Юрченко. Когда-то мы вместе осуществили один театральный проект в Москве… Это — Александра Булатова, актриса кино и телевидения, моя лучшая подруга. Она тоже из Москвы… Это — Марина Туровская, моя двоюродная сестра, врач, работает в Одесском институте глазных болезней…
Митинг шел своим чередом.
Ораторы опасались прямо указывать на организаторов массового убийства, хотя отлично понимали, кому в Киеве понадобилась эта акция устрашения. Проклятия сыпались, в основном, на головы местной власти и милиции. Также рассказывали о тех, кого удалось опознать после пожара в Доме профсоюзов. «Одесские Ромео и Джульетта» — это Николай Коврига 28 лет, единственный сын у матери, и студентка Кристина Бежаницкая 22 лет. Они действительно были женихом и невестой, собирались сыграть свадьбу в конце мая. Теперь смерть навечно обручила их. Известный в городе поэт Вадим Негатуров, 55 лет, автор «Марша Куликова Поля» — «Русичи, вперед!», лауреат Всероссийского форума гражданской поэзии, умер уже в больнице от ожогов. Депутат Одесского областного совета Вячеслав Маркин, 50 лет, тоже умер в больнице, но — от тяжелого пулевого ранения, полученного в Доме профсоюзов. Тележурналиста Дмитрия Иванова «правосеки» забили палками…
Во время митинга над площадью Куликово Поле долго кружилась стая журавлей. Затем они улетели на восток. Люди говорили между собой, что таким образом души невинно убиенных призвали земляков-одесситов ехать в Донецк и Луганск, чтобы отомстить за них и принять участие в боевых столкновениях ополчения народных республик с карателями из так называемой «Антитеррористической операции», провозглашенной новым президентом Украины.
Они дождались окончания митинга, положили цветы к подножию плаката «ПОМНИ ХАТЫНЬ!», зажгли поминальные свечи. Народ начал мирно расходиться по домам. Отправились восвояси и отряды милиции. Сотрудники охранной фирмы «Гепард» еще некоторое время наблюдали за теми, кто остался у забора рассматривать фотографии погибших. Но всем было ясно, что ничего экстраординарного здесь уже не случится.
— Ты возвращаешься в Париж? — спросила Алёна у поэта, драматурга и актера, по-прежнему стоявшего рядом с девушками.
— Нет, — ответил Юрченко. — Я сегодня же на поезде уеду в Донецк, оттуда — в Славянск.
— Зачем? — удивилась Климова.
— Я родился в Одессе, — печально вздохнул Юрий Васильевич. — Но люди здесь разочаровали меня. Они предали память своих предков-антифашистов. Они покорились неонацистам в черных масках. А фашизм — болезнь простая, но очень заразная. Правда, лечится она легко — свинцом. Я поеду туда, где будут лечить эту болезнь двадцатого века.
— В Славянске идет настоящая война, — вступила в разговор Булатова. — Ополченцы даже сбивают украинские боевые вертолеты.
— Прекрасно! — с энтузиазмом сказал поэт. — Я должен быть рядом с этими мужественными людьми, помогать им.
— Вы служили в армии? — вежливо осведомилась молодая актриса, уверенная в утвердительном ответе. Слова гражданина Французской республики каким-то странным образом перекликались с тем, что говорил ей при последней встрече майор спецназа в отставке.
— Нет, не служил, — ответил Юрченко, — Я и стрелять-то не умею. Ничего, там научусь. Восполню пробел в биографии…
Биография у него действительно была богатая. Начиналась она с отчисления из восьмого класса за плохое поведение, продолжалась на Дальнем Востоке (работал на золотодобывающем прииске, токарем на заводе и в доке, резчиком по кости, актером). После школы, которую он закончил экстерном, последовали учеба в Грузинском театральном институте и в Литературном институте имени Максима Горького в Москве. Завершилось образование защитой диссертации «Истоки русского поэтического театра» в аспирантуре парижского университета Сорбонна. Владея французским языком, как родным, Юрий Васильевич ставил спектакли по своим пьесам и играл главные роли в театрах Франции, Германии, Бельгии, Швейцарии.
С большим уважением посмотрела Александра на русского европейца, который в трудный час для своего Отечества решил вернуться на родную землю. Если уж поэты, необученные военному делу, выбирают такую дорогу, то простым людям, немного знакомым со снайперской винтовкой, надо тоже подумать о своих дальнейших действиях.