– Со мной поедешь в Кенигсберг. И сына забирай с собой.
– С ума сошел! – отмахнулась она. – Там же солдаты, ваша армия стоит.
– Вот туда и поедем. А как доберемся до ближайшей церкви, то обвенчаемся. Поженимся, значит. Если ты не возражаешь, – добавил он через паузу.
– Вы, то есть ты… делаешь мне предложение? И что я должна сказать?
– Как что? Сказать, что согласна, – тут он притянул ее к себе и поцеловал, а она против своей воли обняла его за шею обеими руками и не хотела отпускать, боясь, что если отпустит, то упадет на землю без чувств.
– Я согласна, – наконец прошептала она, как только губы Василия оторвались от нее. – Но ты должен сказать все отцу, а он, если на то будет Божья воля, благословит нас. Ты это понимаешь?
– Конечно, понимаю. Урсулочка, дорогая, пошли в дом, а то заморожу тебя, ты и так уже как сосулька стала…
Взявшись за руки, они вошли в дом. Там за большим столом сидел в самом центре старый Томас, на лавке с края Санька доедал что-то вкусное, блаженно щурясь, а по обе стороны от хозяина сидела пожилая женщина в меховой шапке с пышной прической и, видимо, ее муж, беспрестанно шмыгающий простуженным красным носом.
Увидев сияющие глаза дочери, старый Томас приподнялся в знак приветствия гостя и не спешил садиться, ожидая, что тот скажет по поводу своего появления в их доме.
– Мир дому сему! – проговорил немного нараспев Василий, в чем-то подражая батюшке, что входит с крестом в руке для освящения дома. – Я виноват перед вами всеми и перед Урсулой в первую очередь, а потому приехал, чтоб исправить случившееся…
Старый Томас и оба гостя внимательно слушали, не проявляя особых эмоций, и только Сашка радостно пристукнул кулачком по столу и негромко сказал свое слово:
– Правильно Василий Яковлевич говорит: коль виноват, то кайся. А покаянную голову меч не сечет и жена не побьет.
Сообразив, что сказал что-то невпопад, смутился, обвел всех счастливыми глазами и хотел добавить что-то еще. Видать, хозяева успели поднести ему стаканчик, но Мирович незаметно показал ему кулак, и он умолк, для верности прикрыв рот обеими ладошками.
– Потому я приехал к вам, герр Томас, чтоб просить руки вашей дочери, – выпалил Василий, и ему стало легче. Но и он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, будто придавленный гнетом взваленной на себя тяжести.
Томас, выслушав его слова, степенно откашлялся, провел кончиками пальцев по увлажнившимся глазам и неторопливо заговорил:
– Скажу честно, я ждал от вас, господин офицер, этого поступка. Вы показались мне честным и порядочным человеком, и не ваша вина, что так все получилось. Война … – Он ненадолго остановился и продолжил: – А война не только по воле людей случается, на то есть Божья воля. А против нее что может сделать простой человек? Может, я непонятно говорю? – спросил он, обращаясь к Василию. Но тот затряс головой, давая понять, что все понимает. У него просто не было сил вымолвить хоть слово. – Так вот, не в лучшее время случилась ваша встреча, но люди не выбирают, когда им родиться. Люди живут так, чтоб им потом не было стыдно за свои поступки… Так я говорю? – обратился он на сей раз к своей сестре, сидевшей с невозмутимым видом, словно она слушала проповедь в церкви. Она кивнула ему в ответ, и, ободренный этим, старый Томас продолжил:
– Ты правильно сделал, что приехал за моей дочерью. Я не буду передавать всего, что говорят наши знакомые, родственники, теперь это не имеет смысла. Все решилось, вернее, должно решиться. А потому я даю вам свое родительское благословление. Подойдите ко мне.
Василий и Урсула подошли к нему и опустились на колени. Все остальные, включая Сашку, встали на ноги, подчеркивая торжественность момента. А Томас перекрестил их, потом расцеловал по очереди и теперь уже, не сдерживая слез, заплакал.
– Папа, ну что же ты? – пыталась утешить его Урсула. – Все будет хорошо. Тетя Герда и дядя Ганс будут приезжать к тебе. И мы, как устроимся, заберем тебя к себе. Жаль, что нет с нами мамы…
Теперь уже всплакнула Урсула, искоса поглядывая на Василия, а тот, поняв, что наконец-то находится в почти родном доме, тоже готов был расплакаться.
– Вам пора ехать. А может, останетесь, переночуете, а уж утром пораньше и в путь? – сказал Томас.
– Сейчас спрошу своего кучера. Как он скажет, так и решим.
Сашка, окончательно осоловевший от хозяйской настойки и сытной пищи, дал свое согласие выехать пораньше, как только начнет светать. Ему постелили на лавке, там же легли сестра Томаса с мужем и он сам, а молодоженам была уступлена единственная в доме спаленка, куда Урсула взяла с собой и малышку-сына.
Мирович, лежа рядом с ними, подумал, что впервые в жизни лежит рядом с любимой женщиной. От них шел такой приятный аромат чего-то домашнего, невероятно знакомого и до боли щемящего, что он сам не заметил, как из глаз его закапали слезы. Урсула поняла, что Василий тронут приемом, а может, даже увидела и его слезы, но виду не подала, а лишь нежно провела по его волосам, прошептав:
– Василий… Если бы ты знал, как я ждала тебя! И знала, знала, что ты приедешь за мной.
– Как ты могла об этом знать? – тоже шепотом спросил он.
– О, я многое умею, о чем ты даже не догадываешься. Пусть не сразу, но и тебя научу всему, что знаю сама.
– У тебя женихов было много, но ты всех отвергла, потому как ждала меня. Ведь так?
– Ждала, – согласилась она. – Но у меня нехорошее предчувствие…
– Какое еще предчувствие? Говори!
Урсула поцеловала его в щеку, а потом, натянув одеяло сверху, тихо прошептала ему на ухо:
– Я предчувствую, что мы не встанем рано утром, – и всем телом прижалась к нему.
…До Кенигсберга они добрались без особых помех и разместились на квартире, которую Мирович снял заранее. Правда, там без него прижились два вятских парня из обоза Казанского полка, но Сашка быстро нашел с ними общий язык, что-то объяснив тому и другому по очереди, а для вящей убедительности показал свой небольшой, но увесистый кулачок. Те не стали спорить и быстро ретировались, оставив их одних. Сашка, подмигнув Василию, что он теперь делал чрезвычайно часто по случаю хорошего расположения духа, пошел к своей ненаглядной кобылке, а Мирович заявил, что срочно отправляется искать батюшку, который сможет их обвенчать, если не сегодня, то завтра.
– Подожди, Василий, – остановила его Урсула, которую он никак не мог назвать Анной, и решил, что сделает это непременно после венчания. – А как же подвенечное платье? Кольца? Да и потом, я же не православная, а лютеранка… Нельзя же так сразу.
Насчет православного обряда он еще в дороге решил, что попросит батюшку окрестить Урсулу и наречь именем Анна, а вот насчет колец и платья он как-то не сообразил.
– Не знаю, – откровенно признался он. – Пойду с Сашком посоветуюсь, он в этих делах лучше меня разбирается.
Урсула, прижимая к груди Петера, так и прыснула от смеха:
– Нет, ты только глянь на нашего отца, – едва сдерживая смех, сказала она, как бы обращаясь к сыну. – Он без своего Сашки и шагу ступить не может. Ладно, хоть в спальню следом за собой не зовет, чтоб он ему советы давал.
Мирович вспыхнул от услышанного, но сдержался, понимая, что это сказано не в укор ему, а чтобы как-то подбодрить обоих, потому как и он и Урсула ощущали себя в новой обстановке скованно и непривычно.
Сашка, выслушав, что венчания может не быть, если не найдут кольца и подвенечное платье, спокойно, как о чем-то обыденном, проговорил:
– Где кольца взять, я знаю. Заприметил тут лавку жидовина одного, а с платьем и того проще. Вон сколько видных фрау можно встретить в городе, хоть у одной да найдется платье, в котором венчалась или она сама, или ее дочь, или сестра. К вечеру все будет готово, а вы пока батюшку ищите, поспрошайте вон в том храме, – и он указал рукой в сторону зеленого купола, видневшегося в конце улицы.
Мирович без труда отыскал священника, находившегося как раз в том храме, на который указал Сашок, и не без труда уговорил его обвенчать их завтра с утра пораньше. Тот потребовал назвать имена тех, кто будет у них дружками во время свадебного обряда, и Василию пришлось объяснять, что большинство его друзей заняты на службе.
– Видел я вашу службу, – ворчливо отвечал тот. – Шляются ваши солдатики по кабакам и харчевням и за девками местными бегают. И офицеры туда же. И это русская армия? Я дойду до командующего, но порядок наведу, чтоб прихожане не жаловались мне на обиды, воинами отечества русского чинимые.
Мирович не возражал. Он терпеливо выслушал его сетования, а потом спросил:
– Не знаю, как и сказать… Родители невесты моей приемные, но они немецкой веры, а взята она из православной семьи. Нельзя ли так сделать, чтоб обряд крещения провести по всей форме. Не приведи Господь, ошибка выйдет.
– Спасибо, что предупредил. И какое имя желает иметь невеста?
– Анна, – не задумываясь, ответил Василий, на что батюшка степенно кивнул и, повернувшись, пошел в сторону алтаря.
Итак, с венчанием было решено, и Василий, выйдя из храма на улицу, перекрестился, повернувшись лицом к висевшей над входом иконе Николая Угодника Божия.
– Помоги мне, Николай Чудотворец, чтоб произошло все так, как я задумал… – И в этот момент ему показалось, что лицо Божьего Угодника стало похоже на лик деда Ивана, который в последнее время стал часто являться ему.
«Все, внуче, сложится так, как ты задумал…» – прозвучал зычный голос. Мирович глянул торопливо по сторонам и пошел в сторону дома.
Там его уже ждал Сашка, сияющий и довольный.
– Барин, Василий Яковлевич, я все исполнил, как просили. – Он достал из кармана два обручальных колечка и протянул Мировичу. Тот взял их в руки и внимательно осмотрел. Вроде золото. Но странно, что Сашка сумел за короткий срок раздобыть где-то обручальные кольца.
– Где взял? – спросил он строго. – Украл? Только честно. Говори, все одно узнаю. Знаешь, что с ворами делают? Вздернут на ближайших воротах, и пикнуть не успеешь!