Сартин положительно преуспел в поисках красавицы, которая выгодно отличалась от тех забавных милых крошек, что так быстро надоедали королю.
Эта неглупая молодая амазонка, казалось Луи, никогда не перестанет восхищать его. Ею невозможно пресытиться, думал он.
У мадемуазель де Роман был мягкий характер, отчего короля еще сильнее влекло к ней. Она не просила ни о чем невозможном, не предъявляла королю непомерных требований и притязаний, хотя и ни на минуту не забывала, что она не какая-нибудь гризетка, а дочь респектабельного адвоката.
Луи осыпал ее подарками. У мадемуазель де Роман был свой собственный великолепный экипаж, в котором она разъезжала в окрестностях Парижа, поражая всех, кто видел ее, своей классической, безупречной красотой. Из-за своего роста мадемуазель де Роман не носила высокой прически, а позволяла своим богатым, пышным волосам свободно ниспадать на плечи. Парижанки старались подражать ей в этом, и вскоре в моду вошла прическа «а ля Роман».
Праздные зеваки охотно приближались к ее восхитительному дому в Пасси, чтобы только поглазеть на его обитательницу, увидеть, как она одета и причесана.
Весь Париж и Версаль прозвали ее «ля петит метресс». Это прозвище отчасти было ироническим, потому что никак не соответствовало габаритам мадемуазель де Роман, а отчасти — «опознавательным», потому что мадам де Помпадур была «гранд метресс».
Мадам де Помпадур милостиво улыбалась «новенькой», но спустя некоторое время стала задумываться над тем, а не перестарался ли Сартин в поисках девицы, абсолютно ни на кого не похожей. Так ли уж умно поступила она, маркиза де Помпадур, давшая Сартину подобное поручение?
От своих вездесущих соглядатаев маркиза знала, что «петит метресс» короля часто принимает его, полулежа на кушетке в чем мать родила, лишь длинные волосы прикрывают ее наготу иссиня-черным покрывалом, сквозь которое виднеется тело, алебастровой белизной своей подобное статуям в садах Версаля.
Маркизу такие слухи пугали. Эта маленькая метресса становилась опасной, за нею нужен глаз да глаз.
Герцог де Шуазель был доволен тем, как складывались его дела.
В его руках было сосредоточено управление армией, флотом и иностранными делами. А поскольку Франция вела войну, это означало, что фактически он является наиболее важной персоной в стране.
Оптимист по натуре, он не впадал в уныние из-за поражений. Вера герцога в свое собственное умение решать проблемы была безгранична, и для него не имело значения, какая беда обрушилась на Францию. Он — великий Шуазель, выдвинутый самим временем, с честью выведет страну из любого испытания.
Герцог был горячим приверженцем Австрии, потому что происходил из Лотарингии, а так как мужем Марии Терезии был герцог Лотарингский, существовали определенные родственные связи между герцогом де Шуазелем и Австрийским императорским домом. Шуазель решил сохранять альянс, сколь бы ни было такое решение непопулярным.
Он был импульсивным, переменчивым и остроумным человеком, вызывавшим восхищение у короля. Когда дела Франции шли плохо, Луи отдавал предпочтение оптимистическому взгляду на положение вещей. Ему нравились люди, способные развеселить его. Шуазель, сквозь пальцы глядя на затруднения Франции и рисуя перед королем светлые перспективы страны, успокаивал Луи, сохранял ему душевное равновесие, столь необходимое королю, чтобы можно было продолжать наслаждаться жизнью, не мучаясь угрызениями совести. Шуазель заключил третий Венский договор, в котором обещал помочь Марии Терезии, предоставив ей сто тысяч французских солдат. Этот договор заверял Марию Терезию в том, что Франция не заключит мира, пока Фридрих не вернет Силезию Австрии. Неудивительно, что Мария Терезия осталась очень довольна условиями договора, особенно если принять во внимание, что в обмен за предоставленные Австрии преимущества и выгоды Франция не просила Австрию о помощи в войне против Англии. Шуазель, однако, получил от королевы Елизаветы обещание помочь Франции в борьбе против ее врагов.
Маркиза убедила короля, что Шуазель — самый блестящий и талантливый из всех государственных деятелей Франции, известных со времен кардиналов Ришелье и Мазарини.
Тем временем Шуазель тщательно отбирал на службу к себе таких людей, которым он мог бы полностью довериться. Многие из его действий были скорее дерзкими, чем блестящими. Он предпринял попытку вторжения в Англию, в своем энтузиазме забыв, как силен английский флот. Французские эскадры потерпели постыдную неудачу всюду, где только ни подверглись контрудару англичан. В результате Франция фактически лишилась своего флота.
Трагическим стал для Франции 1759 год. Маркиз де Монкальм из Канады обратился к правительству с просьбой о помощи против англичан. В сентябре того же года он скончался в Квебеке, и хотя генерал Вульф, стоявший во главе английских войск, тоже умер, борьба завершилась решительно в пользу Англии.
Шуазель, понимая, что одержать победу в войне невозможно, приступил к поискам мира с Англией, но английский премьер-министр Питт был полон решимости продолжать войну.
Народ был недоволен альянсом с Австрией, и Шуазель, как всегда неунывающий, с проворством фокусника искал вокруг себя кролика, которого мог бы вытащить из своей шляпы.
Выход из положения, казалось Шуазелю, нашелся. Он решил повидаться с сестрой. Они часто вместе обсуждали дела. Шуазель относился к сестре с большим уважением, и его пылкая привязанность к ней мешала ему беспристрастно оценить многие из ее недостатков. Она приняла его с радостью.
Шуазель смотрел на сестру с восхищением. Склонив голову набок, он ласкал ее взглядом, как любимую спутницу своего детства, которую потом он представил ко двору, чтобы быть вместе с ней. Тогда у них было совсем немного денег, и все их преимущества заключались в знатном происхождении.
— Вы прекрасны,— сказал он, любуясь ею.
Она заключила его в объятия и прижала к себе. Сестра была выше брата, и многие ее недруги говорили, что она больше мужчина, чем ее брат.
— И зачем королю понадобилась дочь этого законника, когда при собственном дворе он может найти то, что ищет, — пробурчал Шуазель.
— И как там поживает эта Венера? — со смехом спросила герцогиня. — Минерва, — уточнил Шуазель. — Король зовет ее Минервой, я сам слышал это из уст Его Величества. Мадемуазель де Роман прекрасна, как богиня. Она настоящая Минерва.
— Минерва, — повторила за братом герцогиня. — Мне кажется, Венера больше подошла бы для Луи. Не слишком ли Минерва требовательна в любви?
— У Луи было предостаточно всяких Венер. Пускай теперь для разнообразия будет Минерва. Разнообразие— великая вещь! Ришелье внушил ему, что разнообразие — это соус, превращающий поглощение пищи в пиршество. Но вы, дорогая моя, напомнили мне Минерву, и я не могу понять, почему...
Герцогиня сделала легкую гримасу.
— Вы не можете понять, почему. Мой дорогой Этьен, вы удивляете меня. Есть некто, кто очень хорошо знает, почему. Она ваш большой друг, и мой тоже. Вы знаете, почему для нее предпочтительны эти наши малютки-Венеры из семей портных, и наша Минерва из буржуазок. Она не станет терпеть кого-либо из нас на этом месте, которое она так ревностно оберегает, хотя сама давно не занимает его.
— Было бы опасно... очень опасно лишиться ее дружбы.
— Благодаря этой дружбе, мой дорогой брат, вы там, где вы сегодня находитесь.
— И где я намерен оставаться! Он умолк и задумался. Потом, обняв сестру, подвел ее к кушетке, на которую они оба уселись. Не выпуская сестры из своих объятий, Шуазель снова заговорил:
— У меня есть один план. Люди, как вы знаете, проявляют беспокойство, и надо кое-что сделать как можно быстрее. Говорят: «Англия— против нас. Пруссия— против нас. Наши друзья — это наши старые враги австрийцы». Люди в отчаянии оттого, что боятся своих врагов и не верят своим друзьям. У меня есть идея заключить договор, который я назвал бы фамильным договором.
Герцогиня кивнула брату и наградила его улыбкой, полной восхищения.
— Вы гений, мой дорогой.
Шуазель не стал возражать против этого комплимента, приняв его как нечто само собой разумеющееся, во что он верил не меньше, чем его сестра.
— Как вам известно, определенной частью Европы правят представители Дома Бурбонов. Францией, Испанией, Неаполитанским королевством и Пармой. В трудные времена они должны поддерживать друг друга. Я предлагаю показать ныне народу Франции, что вопреки мнению пессимистов у нас немало друзей в Европе. Говорят, у нас только один союзник. Только один! Если я заключу этот договор — а я намерен его заключить, — то смогу сказать людям: «Все Бурбоны Европы — наши друзья!» И они с нами в нашей борьбе против всех наших врагов. Это будет единая семья. От Испании до Сицилии. Я лишь позову их, и они придут к нам.
— Придут ли? Шуазель пожал плечами.
— Сейчас, дорогая сестра, нам нужнее всего успокоить людей, дать им передышку и сделать их счастливыми. Этого требует само время.
Она улыбнулась.
— Вижу. Мы прошли долгий путь от бедности нашего детства, брат.
— И мы пойдем гораздо дальше... оба, радость моя... — вы и я. Наш дорогой друг не вечен. Никто не вечен, и она тоже.
— А что потом?
— А потом, потом... — невнятно произнес Шуазель,— возможно, король не станет искать своих богинь так далеко от своего двора, а?
— Но время уходит, Этьен.
— Время! Что для нас время? Мы бессмертны. Не вижу, что могло бы помешать тебе занять первое место в стране. Другие, помимо нашего дорогого друга, не могут жить вечно. Я вспоминаю мадам де Ментенон.
— Этьен!
Шуазель предостерегающе поднес руку к губам своей сестры.
— Помолчите, моя бесценная. Мы подождем. Мы научились ждать. Так подождем же немного... совсем немного.
— Это лишь дерзкие, несбыточные мечты, Этьен, — сказала герцогиня.
— Великие дела, сестра, всегда начинаются с дерзкой мечты.
— Мы оба всегда будем вместе, брат! Есть ли предел вершинам, на которые мы стремимся взойти?