– А самолёт?
– Улетел, – пожала она плечами.
– Стоит на полосе, – сказал грузчик, проходивший с тележкой мимо нас, и остановился.
– Девушка, пропустите! – взмолился я и показал на Свету. – Это она проспала, честное слово!
– Сергей! – наконец подняла голову девушка. – Здесь двое опоздавших. Пропустишь?
Милиционер, прохаживавшийся возле накопителя, лениво оглядел с ног до головы Свету и сказал:
– Трап уже отъехал.
– Ничего не отъехал, – сплюнул грузчик, – вон стоит.
– Бежать придётся, – усмехнулся милиционер, – а вы спать любите.
– Снимай босоножки, – скомандовал я Свете. – За мной бегом – марш!
Мы побежали. Я летел, взмахивая чемоданами, как крыльями, сзади звонко шлёпала по лужам Света. Трап успел отъехать от самолёта метров на тридцать. Водитель, увидев нас, затормозил.
– Рули назад! – крикнул я. – Приказ начальника аэропорта!..
Стюардесса, ворча, открыла задраенную дверь и впустила нас в салон.
Мы улетели в Минск.
Стоит ли говорить, что со Светой мы больше не только не летали в Сухуми, но и не ездили в Вильнюс, хотя до него было всего три часа поездом.
Осенью из Академии я перешёл на телевидение и стал работать редактором литературно-драматических программ.
Ташкент
В апреле восемьдесят первого меня приняли в Союз писателей.
Это событие не прошло незамеченным для моих коллег.
– Молодец, – сказал Валентин Тимофеевич, главный редактор. – Завтра субботник, отметим. Придёшь?
– Обязательно, – сказал я. – Сколько брать?
– Ну, нас трое, ты, – посмотрел в окно Валентин Тимофеевич. – Бутылок пять хватит.
Я знал, кого он имел в виду – себя, своего заместителя и ответственного секретаря. Это был спаянный коллектив, прошедший суровую школу радийной журналистики. Все они начинали на радио, теперь поднимали национальное телевидение. Я же был молодым во всех отношениях: молодой человек, молодой тележурналист, молодой литератор. Кстати, сам Валентин Тимофеевич тоже был членом Союза писателей.
На субботник я явился во всеоружии – в одной авоське звякали бутылки, в другой лежали сало, хлеб, колбаса. Захватил я и пять гранёных стаканов. В таких делах обязательно надо было иметь запасной стакан.
Субботник проходил на строящемся телевизионном комплексе неподалёку от киностудии «Беларусьфильм». Это, конечно, не центр города, зато здесь близёхонько лес, в котором кучерявятся первые листочки, зеленеет молодая трава на опушке. Апрель!
Мы побродили по зданию, оттащили в сторону пару досок, нагрузили строительным хламом носилки – и Валентин Тимофеевич посмотрел на часы:
– Пора, хлопцы.
– А носилки? – спросил я.
– Другие отнесут, – строго сказал главный редактор. – А мы в лес.
В лес так в лес. Я извлёк из-под груды ящиков свои авоськи и пошёл за начальством. Как и следовало ожидать, нас уже было пятеро, добавился заведующий отделом литературы Юзик. «Как бы шестой не набежал, – подумал я. – Стаканов не хватит».
Однако мы благополучно миновали строительный участок, перешли через дорогу и углубились в лес.
– Здесь, – остановился возле широкого пня Валентин Тимофеевич.
– Хорошее место, – одобрил выбор шефа Василь, его заместитель. – Жалко, пеньков под сиденья нет.
– И милиции не видать, – хохотнул Леня, ответственный секретарь.
Юзик застенчиво улыбнулся.
Я выставил стаканы, достал из авосек закуску и бутылку.
– Давай сюда, – отобрал у меня бутылку главный редактор.
Он сковырнул пробку и одним круговым движением разлил водку по стаканам.
– Вторую! – протянул он руку.
Я поспешно сунул в неё вторую бутылку. Через мгновение перед нами стояли пять налитых всклень стаканов.
– Ну, за писателя! – сказал Валентин Тимофеевич.
«Залпом не выпью!» – с ужасом подумал я.
Мужчины осушили стаканы в два-три глотка. Я с трудом одолел половину.
– Быстренько, хлопцы, быстренько, – разлил по стаканам водку Валентин Тимофеевич.
– А молодой-то не тянет, – сказал Василь.
– Научится, – подмигнул мне Лёня.
Юзик улыбнулся.
– Пока пишет рассказы – пьёт чарочками, – посмотрел на меня главный редактор. – Начнёт романы писать – станет стаканами. Ну, хлопцы, поехали.
И они запрокинули головы.
Я понял, что быть писателем – не такое уж простое дело.
«Хорошо им, здоровенным лбам, – думал я. – А если во мне всего лишь шестьдесят килограммов?»
Моё телевизионное начальство, действительно, было как на подбор: рослые, статные, у главного редактора большое брюхо. Но у него не только брюхо – руки, как лопаты, ноги, как брёвна, голова, как кочан капусты. Недавно шаржист Костя, мой приятель, его так и нарисовал – с кочаном вместо головы.
– Закусывайте, хлопцы, закусывайте, – приказал главный. – Водки больше нет?
– Нет, – виновато развёл я руками.
– Придется идти в магазин, – сказал Леня.
«До магазина мне уже не добраться», – подумал я.
– Ты – в магазин, а он, – потрепал меня по плечу Валентин Тимофеевич, – домой. Дойдёшь?
– До дома дойду.
Три «до» дались мне с трудом. Пень, на котором стаканов было уже много больше пяти, накренился, грозя сбросить их с себя.
– Хорошие стаканы, – сказал Василь, – с пояском.
– Конечно, – согласился Лёня, собирающий с каждого по «трояку», – двести пятьдесят грамм входит. Без пояска – двести.
Я тоже дал «трояк». Лёня выжидательно посмотрел на главного.
– Сегодня можно, – кивнул тот. – Вступительный взнос. Не забыл, что в понедельник летишь в Ташкент?
Об этом нельзя было забыть даже после стакана, пусть и не до конца выпитого, о чём я и попытался сказать, но шеф меня остановил:
– Ты, главное, доберись до койки. А в Ташкент мы тебя отправим.
Василь едва не свалил меня ударом по спине, Лёня сунул в руку пустые авоськи, Юзик, улыбнувшись, сказал:
– Хорошенько проспись.
Командировку в Ташкент я придумал себе сам, и некоторые коллеги мне завидовали. Я собирался рассказать о белорусско-узбекских литературных и культурных связях. Тема, что называется, лежала на поверхности, но додумался внести её в планы молокосос, что настораживало.
Летели мы с режиссёром Галей, таким же молодым специалистом, как и я. Может быть, нас и отправили вместе, чтобы мы завалили передачу. Я говорю не о главном редакторе – он был слишком широк для таких мелочей. Действовали другие силы: главный режиссер, старшие товарищи по редакторскому цеху.
– К съёмкам подготовилась? – спросил я Галю в самолёте.
– Сценарий прочитала, – заносчиво сказал она.
– Ну и что?
– Ничего. Всех снимем. Насчёт оператора договорилась с узбеками, они своего дадут.
– А если он «моя твоя не понимай»?
– Ты переведёшь.
Я закрыл глаза. Лететь восемь часов, может, наконец-то высплюсь.
В Ташкент мы прилетели глубокой ночью. Над головой дрожали крупные звёзды, под ногами проминался мягкий асфальт.
– Конец апреля, – сказал я, – и такая жара. А что будет днём?
– Снимать будем, – сверкнула очками Галя.
В очках она была похожа на круглоголовую стрекозу, о чём я ей и сказал.
– Сам муравей, – не осталась она в долгу.
Таксист, вёзший нас в гостиницу «Яшлик», изо всех сил изображал из себя басмача – летел на красный свет, беспрерывно сигналил, переругивался с другими водителями, высовываясь из окна.
– У вас что, «гаишников» нет? – спросил я.
– ГАИ спит, тебе быстро-быстро надо, – объяснил таксист.
– Псих, – сказала Галя.
– Не псих, а джигит, – поправил я её. – Понравиться хочет.
В гостинице было пусто, как в мавзолее.
– Где дежурная? – строго спросила меня Галя.
– Спит, – пожал я плечами. – Об эту пору все люди спят.
Таксист, помогавший нам нести вещи, засмеялся, приложил ладони ко рту и закричал, как муэдзин:
– Иль-ля-ля-ля-а!..
Гулкое эхо заскакало по всем двенадцати этажам гостиницы.
– Что он делает?! – пришла в ужас Галя.
– Дежурную зовёт, – сказал я.
Минут через десять появилась дама средних лет. Она постоянно поправляла рукой пышную причёску. Заспанной её я бы не назвал.
Еще через полчаса мы были определены в номера, я на восьмом этаже, Галя на девятом.
– Кого завтра снимаем? – спросила Галя у своей двери.
– Зульфию, – сказал я. – Смотри, не перепутай.
– С кем? – испугалась она.
– С Гюльчатай.
Зрачки её глаз за стёклами очков сузились – и вновь стали нормальными.
– В восемь часов разбудишь. – Она захлопнула за собой дверь.
Галя хороша была тем, что с ней абсолютно не возникало желания завести роман. При этом она не выглядела особенно страшной.
Проснулся я от громкого стука в дверь.
– Галя? – громко спросил я.
– Селёжа! – донеслось из-за двери.
Я встал и открыл дверь. Передо мной стоял человек, который был раза в два выше меня и раза в три толще. Кроме того, он был лыс и картав.
– Сосед по номелу! – радостно сказал он. – Китайскую водку будешь?
– А который час?
– Семь утла.
– Не могу, – решительно сказал я, – у меня съёмка.
– Ну, тогда вечелом.
Он стал перегружать водку из сумки в холодильник. «Бутылок пятнадцать, – прикинул я. – Это кто ж столько выпьет?»
– Мы и выпьем, – сказал Серёжа. – Ты кто?
– Тележурналист.
– А я участковый.
– Кто-кто?!
– Участковый остлова Влангель.
– Врангель? – стал я припоминать. – На Северном полюсе?
– Почти. Здоловый остлов, две Фланции влезает. Или тли.
– А кто там живёт?
– Люди, – туманно объяснил Серёжа. – На велтолёте в гости летаю. И на охоту.
– А сюда как попал?
– В отпуске! – удивился Серёжа. – Из Астлахани плилетел. У меня полгода накопилось, летаю туда-сюда. Если меня не будет, доставай из холодильника водку и пей.
– Ладно, – сказал я. – В Ташкенте у тебя кто?
– Никого! – снова удивился Серёжа. – Захотелось посмотлеть.
Я кивнул.