– Денег хватает?
– Навалом! – не стал врать Серёжа. – А я ещё песцов набил. В кабаке девкам даю.
– Понятно, – сказал я. – Надолго в Ташкент?
– Не знаю, – пожал плечами Серёжа. – Надоест – полечу дальше.
Когда ему удавалось избежать в словах звука «р», он становился похожим на участкового острова Врангель.
«Живут же люди! – подумал я. – Но из Минска слетать в Ташкент – тоже неплохо».
В десять утра к гостинице подкатила белая «Волга», мы с Галей погрузились в неё и поехали.
Утренний Ташкент был хорош, как только что распустившаяся роза. Широкие проспекты, похожие на дворцы здания, фонтаны. Капельки росы сверкали на лепестках цветка, и от его аромата слегка кружилась голова.
– Хороший им город отстроили, – сказал я. – После землетрясения здесь были одни руины.
– Я на двенадцать заказала камеру, – посмотрела на часы Галя.
Я не стал говорить, что камеру лучше было бы заказать на завтра. Человека к съёмке надо готовить. Но разве Гале что-нибудь докажешь? Тем более не выспалась девушка. Я и сам не выспался.
В редакции журнала, который редактировала Зульфия, нас ждали. Поэтесса восседала в своём кабинете за столом, симпатичная черноглазая девушка хлопотала у маленького столика, разливая по пиалам чай.
– О чём будем говорить? – Зульфия величественным движением руки пригласила нас сесть. – Ах да, о Якубе Коласе. Он у нас жил во время войны. Очень простой человек. Мой муж тогда был первым секретарем ЦК партии Узбекистана. Геройски погиб. Уже сорок лет я одна…
Галя ушла за кинооператором, поэтому историю тяжёлой жизни Зульфии мне пришлось выслушать одному. Главное, что я запомнил – единственный сын Зульфии работает сейчас управляющим делами Совета Министров Узбекистана.
Время от времени за моей спиной появлялась черноокая девушка. Она подливала в пиалу чай, и я любовался её изящными руками с тонкими пальцами. От неё исходил запах жасмина.
Идиллию, как всегда, нарушила Галя. Она ворвалась в кабинет во главе отряда осветителей, и я едва успел подхватить чайный столик. Одна пиала свалилась на толстый ковёр.
– Снимаем? – грозно спросила Галя.
– Пожалуйста, – выпрямилась в кресле Зульфия. – Меня часто снимают.
Кинооператор настроил камеру и отвёл меня к окну.
– Сегодня обедаем в ресторане «Ташкент», – сказал он. – Я приглашаю.
Оператор был русский, что несколько удивило. В республиках на первых ролях были, как правило, местные кадры.
Я оглянулся на звук застрекотавшей камеры. Снимал ассистент оператора, молодой узбек.
– Не напортачит? – спросил я.
– Пусть учится, – усмехнулся оператор.
От осветительных приборов в кабинете стало жарко, как в сауне. Капельки пота над верхней губой Зульфии говорили, что она держится из последних сил.
В дверь заглянула черноглазая помощница Зульфии, и я направился к ней.
– Как вас зовут? – спросил я.
– Шаходат, – улыбнулась она. – Вас уже пригласили на обед?
– Да, – растерялся я.
– Там будет один человек, с которым вам надо обязательно познакомиться. Его зовут Тимур. Он писатель.
– Хорошо, – кивнул я, – но меня больше интересуете вы как олицетворение красоты восточной женщины…
– Он тоже олицетворение, – на щеках Шаходат появились ямочки. – Его тесть очень большой человек.
– Это интересно.
– Самый большой человек у нас.
– Ты куда пропал? – подскочила ко мне Галя. – Садись в кадр и задай несколько вопросов. Надо спасать передачу.
Я с неохотой потащился за ней. Талант Гали и состоял в том, что она всегда появлялась не вовремя.
– По сценарию меня в кадре нет, – на всякий случай сказал я.
– А нечего с девицами в коридоре тискаться, – прошипела она.
Я задал пару вопросов, Зульфия с грехом пополам на них ответила, и мы прекратили съёмку.
– Завтра приглашаю вас к себе на плов, – слабым голосом сказала поэтесса.
– Спасибо, – с тревогой посмотрел я на неё. – Воды не хотите?
– Не надо.
На улице я напрасно вертел головой – Шаходат нигде не было. Съёмочная группа загружалась в машину. Кинооператор что-то сказал Гале.
– Куда нас собираются везти? – подошла она ко мне.
– На обед.
– А если я не хочу?
– Положено. Как ты думаешь, ассистент хорошо снял?
– Я тоже ассистент, – обиделась Галя.
Да, как это я забыл – ассистент режиссёра. Полгода назад закончила институт. Я был редактором её дипломного проекта. Когда она принесла мне на подпись микрофонную папку со сценарием, на ней значилось: «Рыдактор Алесь Кожедуб».
– Рыдактор от слова «рыдать»? – спросил я.
– А разве по-белорусски не так? – удивилась Галя.
– Я, конечно, не настаиваю, – взял я в руки сценарий, – но если хочешь защитить диплом, надо написать правильно.
– Ладно, можешь исправить, – разрешила Галя, – но у нас в институте белорусский язык никто не знает.
Это было правдой. На хорошем белорусском языке в Минске говорили несколько преподавателей филфака и кучка писателей. Многие девицы, услышав, на каком языке я говорю, едва не падали в обморок. Сами они были интеллигенцией в первом колене, считая язык деревенских родителей грубым и хамским. Я говорил, что на нём велось делопроизводство в канцелярии великих литовских князей, но девицы мне не верили.
Галины родители были откуда-то из-под Гомеля, и она тоже долго не понимала, какого рожна я выпендриваюсь. Успокоилась она только тогда, когда увидела в журнале мои рассказы.
– Ради гонораров я и хинди бы выучила, – сказала она мне в курилке.
– Хинди, может, и выучила, белорусский – никогда, – возразил я.
– Почему? – удивилась Галя.
– У тебя за пять лет городской жизни артикуляционный аппарат изменился. Хочешь сказать «рыба», получается «колбаса».
– А вы все чокнутые.
– Кто это «мы»?
– Националисты, мечтающие о гонорарах.
– Эх, Галя! – погладил я её по плечу. – Нам нужна слава и только слава.
Галя стала похожа на кошку, готовую вцепиться когтями в лицо, и я убрал руку.
Впрочем, на рассерженную кошку она была похожа всегда.
– В ресторане ешь, пей и молчи, – открыл я перед ней дверь машины. – В гостях надо вести себя прилично.
Гостиница «Ташкент» была величественна и белоснежна, как большинство зданий города.
– Между прочим, нам нужно снять старый город, – посмотрела на своё отражение в огромном стекле Галя. – Он здесь есть?
Меня тоже это беспокоило. Вокруг была сплошная новостройка.
К нам подошёл молодой человек в кожаном пиджаке.
– Из Минска? – спросил он.
«Тимур», – догадался я.
Он подал мне расслабленную руку, и я понял, что это действительно зять очень большого начальника. Да и телевизионщики засуетились. Оператор лично распахнул перед Тимуром дверь.
Мы вошли в фойе – и я остолбенел. Вдоль стены стояли, вытянувшись во фрунт, не менее дюжины официантов с салфетками через руку. Метрдотель бросился к Тимуру со всех ног и что-то залопотал, приседая и кланяясь.
Тимур сделал приглашающий жест рукой. Мы прошли через огромный пустой зал в угол, отгороженный пальмами в кадках.
– А почему никого нет? – спросила Галя.
– Я сказал, чтобы нам не мешали, – усмехнулся Тимур.
– Он кто? – шёпотом спросил я оператора, севшего рядом со мной.
– Зять.
– А кем работает?
– Главный редактор литературной газеты.
Я задумался. Зять может быть главным редактором. И даже обязан. Если, конечно, он зять самого…
– Вот именно, – кивнул оператор. – Очень талантливый писатель.
– Вы давно живёте в Ташкенте? – поинтересовался я.
– Уже почти шестьдесят лет. Меня Алексеем Иванычем зовут.
Мы ели экзотические салаты, лагман, бастурму, зелень, знакомую и незнакомую, и меня не покидало ощущение, что я участвую в спектакле. Незаметно подливал в рюмки водку официант. Меланхолично жевал листик салата Тимур. Как мыши под веником, сидела телевизионная братия, что на неё было совсем не похоже. Радовали лишь крохотные рюмки. После стакана водки, которым я отметил своё вступление в писательское сообщество, они мне были особенно симпатичны.
– В Самарканде были? – спросил Тимур.
– Нет, – перестала жевать Галя.
– А в Бухаре?
– Тоже, – сказал я.
– Можно слетать, – стал разглядывать перстень на пальце Тимур.
– У нас не так много времени, – вздохнул я. – Зульфия в гости пригласила.
– Мы тоже приглашаем, – посмотрел на часы Тимур. – Шахиня уже начала готовить плов.
– Кто? – строго покосилась на меня Галя.
– Шаходат, – сказал я.
– Та самая?
Я пожал плечами. Галя вздохнула и принялась за бастурму.
– Как жизнь в Минске? – посмотрел на меня Тимур.
– Не такая, как здесь, – сказал я. – Солнца мало.
– Да, – согласился Тимур, – на лето мы уезжаем в горы. Там не так жарко.
– А кто работает? – встряла Галя.
– Народ, – вяло махнул рукой Тимур, подзывая метрдотеля. – Запишите всё на мой счёт.
– Я уже заплатил, – сказал мне на ухо Алексей Иванович.
Я недоумённо посмотрел на оператора. С каких это пор телевизионщики расплачиваются в ресторане, да ещё за такую ораву?
– Он очень богатый! – с гордостью сказал мне Мурад, ассистент оператора.
– Русский? – удивился я.
– Он богаче узбеков, – прошептал Мурад.
Алексей Иванович усмехнулся. Чем-то он напоминал мне миллионера Корейку, за которым Остап гонялся как раз в здешних местах. Но, во-первых, это было давно, а во-вторых, оператор ни от кого не прятался. Ташкент, однако…
Я пощупал во внутреннем кармане пиджака сторублёвку. Интересно, хватило бы её, чтобы расплатиться? А ведь она у меня одна. Как Галя, которая, похоже, ни о чём подобном не думала. Впрочем, стрекоза и хороша своей бездумностью. И видят они одинаково хорошо как спереди, так и сзади.
Мы вышли из ресторана.
– Куда сейчас? – спросил я, щурясь от слепящего солнца.
– Прогуляемся по городу, потом к Шахине, – сказал Тимур. – Понравилась?