– Старый уже, – пожаловался он. – В молодости разве столько мы пили? Партия и правительство знаешь как следили за нами? Рюмки считали, во как!
– До войны водка лучше была, – сказал дед Ничипор. – Стакан выпьешь, в голове сразу зашумит. Теперь два стакана надо. А в писатели ты выйдешь, ибо понимаешь суть.
Я понял, что мне выдали путёвку в жизнь. Выкинули из комнатёнки диссидента, но приняли в апартаментах писательского Дома творчества. Что лучше?
– Лучше там, где нас нету, – сказал Ничипор Макарович. – Пойдёшь завтра с нами на рыбу?
– Если проснусь, – честно ответил я. – До рассвета часа три осталось.
– А мы привыкли, – посмотрел он на Миколу Петровича, дремавшего в кресле. – Тебе, конечно, поспать надо. Я в молодости знаешь как спал?
– Как водку пил, – сказал я.
– Правильно.
Я вышел из коттеджа. Небо было густо усеяно крупными звёздами. К запаху цветущих олеандров, роз и шиповника примешивался острый запах мочи. Туалет в Коктебеле был под каждым кустом. Вдалеке глухо шумело море. Наверное, приближался шторм, но меня это нисколько не огорчало.
В один из дней диссидент Володя пригласил меня на день рождения.
– Во сколько приходить? – спросил я.
– Часов в восемь. Пока поднимемся на Карадаг, стемнеет.
– Зачем на Карадаг? – удивился я.
– День рождения не у меня, а у Витьки, – объяснил Володя. – Он работает егерем на Карадаге.
– А он нас звал?
– Нет, но это не имеет значения. Он всегда рад гостям.
Действительно, какая разница, к кому и куда идти на день рождения.
– Девиц брать? – на всякий случай спросил я.
– А как же!
К дому, похожему на громадный сарай, мы пришли в полной темноте.
– Ты ничего не перепутал? – спросил я. – День рождения сегодня?
Володя пожал плечами и толкнул дверь. Нет, день рождения был именно сегодня. Нашим глазам предстало помещение, уставленное столами, за которыми сидели пьяные и полупьяные люди. По углам на полу лежали собаки и грызли кости. На нас никто не обратил внимания.
– Садитесь, а я поищу Витьку, – сказал Володя.
Мы втиснулись между мужчиной и женщиной.
– Курортники? – повернул ко мне красное лицо мужчина.
– А як же, – ответила ему женщина. – Не бачишь, люди голодные?
Она нашла более-менее чистую тарелку и положила в неё куриные ноги, голубцы, несколько кусков жареного мяса.
– Ешьте, – улыбнулась она.
Мужчина попытался положить сверху в тарелку громадную запечённую кефаль, но я не дал.
– Потом, – сказал я. – Сначала выпить надо.
– О то ж! – согласился мужчина.
Мы выпили красного вина. Катька с Ленкой ошалело оглядывались по сторонам.
– Хорошее застолье, – сказал я. – Человек сто собралось.
– Сто пятьдесят, – уточнил мужчина. – И ещё приходят. Давай за знакомство!
Мы чокнулись стаканами. Я погладил под столом гладкую коленку Катьки.
– Всё равно замуж за тебя я не пойду! – покосилась она на меня.
Я хотел было сказать, что добиваюсь вовсе не этого, но промолчал.
– А я бы пошла, – сказала Ленка. – Кто-нибудь потрогал за колено – сразу бы согласилась.
– Потому что дура, – вздохнула Катька. – Откуда здесь столько народу?
– Некоторые из Симферополя приехали, – сказал мужчина. – Богато родни. И полпосёлка чужих собралось. Добре гуляем!
– Витька спит пьяный, – подошёл к нам Володя. – Сказали, не раньше пяти утра разбудят.
– Давай за него выпьем, – предложил я. – Сколько ему стукнуло?
– Лет тридцать, – сказал мужчина. – Или тридцать пять. Круглая дата. Нехай спит.
Мы ещё раз чокнулись. Володя в одиночку опорожнил почти всю тарелку.
– Кефаль не хочешь? – придвинул я к нему рыбу.
– Давай.
– Кто хорошо ест, тот хорошо работает, – вспомнила народную мудрость Катька.
При упоминании о работе Володя перестал жевать.
– Не обращай внимания, – сказал я. – Женщину можно не слушать. А если выслушаешь, сделай всё наоборот.
Володя кивнул и снова принялся за еду. Я выпил по отдельности сначала с мужчиной, затем с женщиной.
– Моя жена, – сказал мне на ухо сосед. – Дура баба! Но борщ варит добрый.
– Отдать бы тебя сюда на воспитание хотя бы на неделю, – сказал я Катьке. – Борщ варить научилась бы.
– Самодур! – стукнула меня ногой под столом Катька. – И настоящего писателя из тебя не выйдет. Станешь противным толстым классиком, которого нельзя читать.
– А кто, по-твоему, настоящий писатель? – осведомился я.
– Булгаков!
– Хороший писатель, – согласился я. – Но Толстой с Достоевским не хуже.
– Я Кафку читаю, – отодвинул миску с обглоданным хребтом кефали Володя.
– А я бы и за толстого классика пошла, – сказала Ленка. – Главное, чтоб богатый был. Взгляни, ну не хороша ли я?
Она выпятила грудь и выгнула спину.
– Очень даже хороша, – сказал я. – Не по мне.
Володя хрюкнул, и кадык медленно прокатился по его длинной шее.
«А он своего не упустит, – подумал я. – Даром что диссидент».
В посёлок мы возвращались далеко за полночь. В небе сияла полная луна, и окрестный пейзаж приобрёл неземной вид. Если бы не ровные ряды виноградников, его можно было бы принять за марсианский. Звенели цикады, под ногами шуршали камешки, где-то далеко внизу ухало море. Девицы, подобно козам, попаслись по краю виноградника.
– Не пронесёт? – спросил я Володю.
– Все может быть, – философски сказал он. – Ты сегодня Катюню забери к себе.
– Я с удовольствием, но она коза своенравная.
– А ты в одну руку кнут, в другую пряник.
Я поманил Катьку бутылкой вина и пригоршней конфет, и она, как ни странно, пошла ко мне.
– А Ленка? – остановилась она в дверях.
– Не пропадёт, – сказал я.
Мы долго пили вино, вспоминая сегодняшний вечер.
– Странный отдых, – хмыкнула Катерина. – То бабусю ведём в столовую, то тащим оттуда тарелки с едой, то от хипаков бегаем.
– Каких хипаков?
– Неделю назад в Коктебеле прошёл съезд хиппи, и они до сих пор ночуют под скамейками в парке.
Теперь я понял, откуда на набережной столько помятых личностей с котомками за плечами.
– Жалко, именинника так и не увидели, – сказал я.
– Хороший день рождения, – улыбнулась Катька. – Мне только ты не понравился. Зачем Володю обижаешь?
– Он сам кого хочешь обидит.
– Пойди и узнай, как там Ленка. Они в нашей комнате.
Я знал, что мне в девичьей делать нечего, но поднялся и вышел во двор. Небо над морем уже чуть посветлело. Лёгкий ветерок трепал листья акаций. В кустах кто-то шуршал – то ли хиппи, то ли собака. Я вернулся в комнату.
– Не открывают, – сказал я, обнимая тёплую Катьку.
– У них всё хорошо? – сонно бормотнула она.
– Лучше не бывает.
Через день я уехал из Коктебеля. Катька с Ленкой остались ещё на неделю.
– Не все тёткины песни дослушали, – улыбнулась Катерина.
Тетка, кстати, относилась ко мне весьма настороженно, почти не пела в моём присутствии и время от времени пыталась накормить меня обедом. Я вежливо отказывался.
В последний день над коктебельской бухтой кружились сотни журавлей. Они громко кричали, то выстраиваясь в клинья, то рассыпаясь в беспорядочную стаю.
– Волнуются перед броском через море, – сказал я.
– Боятся? – взглянула на меня Катька.
– Тревожатся, – сказал я. – Опять же, надо почувствовать крыло, прежде чем лететь.
– Откуда ты знаешь?
– А я в одной из прежних жизней был журавлём. Но потом отстал от клина и к вам прибился.
– Не жалей, – засмеялась Катька. – Мы не такие уж и плохие.
– Я вижу.
Коктебель, подобно миражу, пропадал в морском мареве. Истаивал профиль Волошина на Карадаге, истончался Чёртов палец на его вершине, тонул в море мыс Хамелеон. Девичье тело, сверкнув на солнце гибкой спиной, скрывалось из глаз, как резвящийся на морской глади дельфин.
Кишинёв
Я вошёл в лифт отеля «Интурист» и увидел плачущую девушку.
– Кто вас обидел? – осторожно спросил я.
– Финны, – всхлипнула она.
– Которые из Финляндии? – уточнил я.
– Ну да, – она промокнула глаза скомканным носовым платком. – Представляете, неделю не выходят из гостиницы! А я у них переводчица.
– Пьют?
– Ещё как! – повернула она ко мне лицо со следами растёкшейся туши. – Подносами!
Она снова всхлипнула, готовясь зарыдать.
– Погодите! – взял я её за руку. – Какими подносами?
– Из столовой… Наливают в поднос водку и пьют!
– Рюмками уже не хотят?
– Соревнуются, кто выпьет за один раз целый поднос…
– Сильно, – покачал я головой. – Эти чёртовы финны кого хочешь заткнут за пояс. Подождите до вечера, я привезу вам подарок.
– Не нужны мне подарки, – слабо махнула рукой девушка. – Скажите, как их на улицу вытащить? У нас сентябрь самый лучший месяц!
Что ж, сентябрь лучший не только в Молдавии. Но здесь особенно много фруктов и овощей, на всех углах продают цветы, самые заурядные из которых розы, а вид южных красавиц в открытых платьях вышибал из головы остатки здравых мыслей. Но даже на их фоне заплаканная переводчица с финского выглядела ослепительно.
– Да пусть пропьют последние деньги, – сказал я, – и тогда они обязательно выползут на улицу.
– Вы думаете? – с надеждой посмотрела она на меня.
– Я знаю, – погладил я её руку, она была блестящей от загара и гладкой. – Им захочется опохмелиться, а вы их поманите молодым вином. Побегут, как телята за выменем.
– Спасибо, – успокоилась девушка. – Но как они в такую жару могут пить водку?
– Водку пьют и в жару, и в холод, – объяснил я. – Специфика напитка.
В Кишинёве вместе с режиссёром Славой я снимал передачу о белорусско-молдавских литературных связях. Кинооператора и звукорежиссёра нам дали на местном телевидении, мы лишь определяли объекты съёмок.
– Хорошо бы Кодры снять, – сказал я их главному редактору.
– Сделаем, – кивнул он головой. – Завтра утром и отправимся. Вместе поедем.