– Неужели все двухкомнатные отдали дочкам? – уныло поинтересовался я.
– Для своих дочек они и трёхкомнатные выбивают.
Иван Гаврилович говорил так, будто у него самого не было ни дочек, ни секретарского кабинета, и вообще он в Союзе писателей случайный человек.
– А я и однокомнатной рад, – вздохнув, сказал я. – Девушку некуда привести!
– Ты женись, а не води девок! – строго сказал Иван Гаврилович. – Без хорошей жены писателя не получится. Гульнуть на стороне, конечно, можно, но лучше в другом городе. Рассказы хоть пишешь?
– По ночам, – сказал я.
Иван Гаврилович осуждающе качнул головой и указал перстом на дверь. Обычно он уделял мне не более пяти минут, но мне их хватало.
Конечно, я не стал говорить Алёне ни о чиновнике из райисполкома, ни об Иване Гавриловиче. Я полагал, что будущая жена не должна знать слишком много. Тем более, она и сама к этому не стремилась.
– Квартира – это хорошо, – сказала Алёна. – Но где ты сейчас живёшь?
– В общежитии, – взял я её под руку. – Знаешь, что это такое?
– В общих чертах, – улыбнулась она. – Студенткой ходила к подругам в гости.
Мы сели в такси и поехали ко мне в общежитие.
6
Общежитие телевидения находилось в одном здании с общежитием тракторного завода. Точнее, руководство телевидения арендовало для своих сотрудников четыре этажа у заводчан. Конечно, мы жили по два человека в комнате, но проходить к себе всё равно надо было через вахту, предъявляя служебное удостоверение. Старухи-вахтёрши в принципе отличали своих от чужих, но иногда они всё же пытались проверить чью-либо личность, особенно если эта личность плохо держалась на ногах. У меня пока подобных эксцессов не было.
Я и Алёна благополучно миновали вахту и поднялись на второй этаж. Я открыл ключом дверь.
– Неплохо, – сказала Алёна, оглядывая комнату с двумя кроватями, столом и самодельным стеллажом для книг. – А это что?
– Телевизор, – сказал я.
Телевизор у меня стоял на полу экраном к стене. Это был подарок руководства Гостелерадио. Редакторы телевидения по очереди обозревали на летучках программы за неделю, и когда подошла моя очередь, я сказал своему главному, что у меня нет телевизора.
– Как нет? – удивился он.
– Не купил, – вздохнул я.
– Неужели всю зарплату на девок тратишь? – ещё больше удивился он.
Я не стал ему объяснять, что телевизора у меня нет из принципиальных соображений.
– Ладно, что-нибудь придумаем, – озадаченно посмотрел на меня главный. – Сколько ты у нас работаешь?
– Полгода.
– И не купил телевизор?
Я развёл руками.
На следующий день мне в общежитие привезли здоровенный чёрно-белый ящик, и я поставил его на пол в углу.
– Хочешь, включу? – предложил я Алёне.
– Не сейчас, – сказала она. – А у вас здесь весело.
Я прислушался. Где-то наверху грохотала музыка.
– По выходным у нас часто гуляют свадьбы, – объяснил я.
– И мы здесь сыграем?
– Никогда! – твёрдо сказал я. – Нашу свадьбу мы сыграем в другом месте.
После дороги Алёне следовало отдохнуть, и я разобрал постель, но мы в ней выдержали не больше двух часов.
– Хочу есть, – сказала Алёна.
– Да, чувство голода в постели наступает особенно быстро, – согласился я. – Пойдём есть мачанку.
– Что это такое?
– Словами не объяснить.
Мы быстро оделись и вышли в коридор, где, похоже, нас поджидала Нинка. От неё за версту несло духами «Фиджи», а волосы пылали рыжим факелом. При виде нас она громко захохотала, вздёрнула голову и удалилась к себе, громко цокая каблуками.
Алёна на неё не обратила внимания.
«Тебе крупно повезло, парень, – подумал я. – А если она ещё и белорусский язык выучит…»
В кафе «Медуха» мы заказали мачанку и красное вино.
– Очень вкусное блюдо, – сказала Алёна. – Из какого мяса готовится?
– Кусок говядины, кусок свинины, кусок домашней колбасы.
– А соус?
– Кажется, мука со сметаной. Блины пекутся на кислом молоке.
– В чём особенность белорусской кухни?
Я задумался. В нашей семье главным блюдом считались колдуны, однако мама делала и драники, и котлеты, и голубцы. Хорошо у неё получалась фаршированная щука.
– Наверное, в том, – сказал я, – что мясо в печи запекается цельным куском. Сможешь приготовить?
– Научусь, – пообещала Алёна.
– Может, прямо сейчас подадим заявление в ЗАГС? – предложил я.
– Там, наверное, очередь.
Но очереди не было. Наше бракосочетание было назначено на четвёртое сентября, ровно через месяц.
– Замечательный город, – сказала Алёна. – В Москве пришлось бы ждать не менее трёх месяцев.
Я отправил Алёну назад в Москву и стал подбивать бабки. В плюс можно было занести членство в Союзе писателей и работу в журнале. Всё остальное – сплошной минус. И это она ещё моих сябров не видела.
А они уже что-то почуяли.
– Сдаёшься? – спросил Алесь, внимательно меня осмотрев.
Я молча развёл руками.
– Москальку нашёл?
Я виновато потупился.
– Ну и чем она лучше наших?
Это был сложный вопрос. По внешним признакам никакой разницы не было. О внутренних же особенностях избранницы человек узнавал значительно позже, когда в этом уже не было никакого смысла. Оставалось уповать на собственное чутьё, а оно у меня было с серединки на половинку.
– Она по-белорусски говорит, – сказал я.
– Да ну?! – изумился Алесь. – Москалька? Моя Лючия за десять лет совместной жизни только три слова выучила: «гроши», «горелка» и «воцат».
– Разве она тоже москалька?
– Не, в Бресте родилась.
– А при чём здесь уксус?
– Не знаю, – почесал затылок Алесь. – Наверно, слово красивое.
«Воцат» действительно было хорошее слово. У нас говорили: захотелось, как кобыле воцату. Это обо мне. Да и об Алесе тоже.
Мы беседовали на скамейке в сквере у театра Янки Купалы. Именно на этой скамейке Алесь вчера подсел к живому классику белорусской литературы Владимиру Короткевичу.
– Тебе чего? – покосился тот из-за газеты.
– Да так… – пробормотал Алесь.
– Ну и иди себе, – мрачно сказал классик. – Нигде от вас покоя нет.
Алесь поднялся и пошёл себе дальше.
– Эй! – вдруг захохотал ему вслед классик. – Глянь на свою задницу!
Алесь, изогнувшись, посмотрел. На штанах красовались три жирные полосы ядовито-зелёного цвета. У нас любят красить скамейки так, чтобы об этом не узнали граждане.
Короткевич тоже поднялся и повернулся к Алесю спиной. Теперь захохотал Алесь. На штанах классика сияли те же три зелёные полосы.
Поматерившись, классик и его юный друг отправились к нам в редакцию. Фотокорреспондент Валентин выделил каждому по тряпке и баночке растворителя. Сняв штаны, они принялись за работу. Через час напряжённого труда растворитель у них непостижимым образом трансформировался в полноценную водку, а через два часа они уже слаженно затянули народную песню со словами: «Не ходи ты, дядька богатый, где босота пьёт!»
– Слишком громко поют, – озабоченно сказал мне главный редактор.
– Хорошая песня, – не смог я скрыть зависть.
– А если там услышат? – показал пальцем в потолок главный.
Редакция журнала находилась на втором этаже здания ЦК комсомола, что сильно осложняло нашу работу. Во-первых, нас тихо ненавидели инструкторы, сидевшие на этом же этаже. Официально наш рабочий день начинался в четырнадцать, заканчивался в семнадцать часов. Инструкторы на месте сидели уже в девять. Как говорила о нас Лариса Петровна, без пяти два их ещё нет, пять минут третьего – уже нет.
Во-вторых, в любую минуту в редакцию мог заглянуть кто-нибудь из секретарей. И что он видел на столе простого журналиста? Бутылку самогона, шматок сала, разломанную пополам буханку хлеба, луковицу и щепотку соли. Каков автор белорусского журнала, пусть даже органа ЦК комсомола, таков и редакторский стол. Но и здесь бывали светлые моменты. Однажды автор из глубинки привёз нам с Алесем в подарок трёхлитровую бутыль спирта. Отказаться от неё мы не смогли.
Однако хоровое пение, доносившееся из фотолаборатории, было явным перебором.
– Классикам можно, – попытался я утешить главного.
– Им хорошо, напился и пой, – тяжело вздохнул тот, – а меня по головке не погладят.
…Мы с Алесем поднялись со скамейки, осмотрели штаны друг друга и отправились на работу.
– К тебе тут заходили, – как бы между прочим сказала Лариса Петровна.
– Кто? – без особого интереса спросил я.
– Очень хорошенькая, – тщательно загасила в пепельнице папиросу Петровна. – В белом пиджачке, вежливая. Мне понравилась.
«Катька», – догадался я.
– Уже узнала? – хмыкнул Алесь. – Я всегда говорил: Минск – большая деревня.
– О чём узнала? – перебила его Петровна.
– Женится наш сябра, – вздохнул Алесь. – И на ком? На чистопородной москальке!
Возразить на это мне было нечего, и я стал разбирать бумаги на столе.
– На какой москальке? – Петровна достала из пачки новую папиросу.
– На московской! – сказал Алесь. – Приличные люди сначала показывают невесту друзьям и только потом идут в ЗАГС.
– Я хоть и не видела эту москальку, но скажу: наша лучше! – безапелляционно заявила Петровна. – Ты почему за столом сидишь?
– А что? – поднял я голову.
– Беги за девушкой! Может, ещё договоритесь.
– Поздно, – махнул рукой Алесь. – Ему теперь хоть кол на голове теши. Потом, конечно, будет жалеть, но сейчас все извилины в его башке выпрямились. Давай трояк, пойду за бутылкой.
Я безропотно достал из бумажника три рубля.
7
Алёна и Марина приехали в Минск за день до свадьбы. Поскольку этот визит был уже деловым, девушки тащили в руках по большому чемодану. В первый раз моя невеста заявилась с маленькой сумкой, что мне, признаться, тогда очень понравилось.
«Надо было Алеся прихватить, – думал я, сгибаясь под тяжестью чемоданов. – Заодно со свидетельницей познакомился бы».