– Маша.
– Ну да, Маша. Из Медведевки? Или с Украины?
– С какой Украины? – заинтересовался Костя.
– А вон, за рекой Украина, – показал бутылкой Вася. – У нас говорят – все ведьмы с Украины приходят. Там в каждой хате по ведьме.
– В Теребеях их нет? – спросил я.
– Лет десять назад вывелись. Мы против них слово знаем.
– Какое слово? – затормошили его Катя и Вера.
– Секретное, – приложился к бутылке Вася. – Заговор при чужих произносить нельзя. Бабка-ворожея ночью выйдет, очертит вокруг хаты круг, скажет заговор – и ведьма вылетает в трубу, больше ей деваться некуда.
– Научи меня слову против ведьмы, – попросила Катя.
– Зачем тебе? – спросил я.
– Надо.
– Не знаю я никакого слова, – сказал Вася, – я ведь мужик. У мужиков с ведьмами свой разговор.
Он подмигнул мне.
– А чертей ты давно видел? – спросил я.
– На прошлое Рождество приходил один. Но у меня с ними разговор короткий – за хвост и в печку.
Вася опять приложился к бутылке.
– К пьяному приходят? – не отставал я.
– Неужто к трезвому, – оскорбился Вася. – Они только и ждут, чтобы беззащитному человеку напакостить. Прошлый год, помню, самогонный аппарат испортили. Змеевик пополам переломали, гады! А он из нержавеющей стали. Но мы им отомстили. Позвали батюшку, он покропил святой водой – они и сгинули.
– Освятили свой винокуренный завод?
– А что тут такого? У нас без горилки ни женить, ни в армию отправить. На поминки тоже нужна.
Я вдруг явственно услышал русалочий смех.
– Тихо! – приложил я палец к губам. – Слышите?
– Ты чего? – после паузы спросил Вася. – Тоже молния по голове стукнула?
– Ничего не слышали? – посмотрел я на Костю и компанию.
– Нет, – помотал он головой.
– Померещилось, – вздохнул я. – Летать никому из вас не доводилось?
– На самолёте? – спросил Костя.
– Да нет, просто летать. На метле или в ступе.
– Сколько угодно! – заржал Вася. – Выпьешь бутылку – и в полёт. Один раз я в Завишине очнулся, а это от нас километров двадцать. Назад пехом добирался, в конце дороги меня колхозный трактор подобрал. Как я мог там оказаться? Только по воздуху.
– По пьяни я как-то вместо Москвы в Таллин улетел, – сказал Костя. – Вышел из аэропорта – а там не по-русски написано. И говорить со мной никто не хочет. Едва разобрался, что к чему.
– Назад тоже пешком? – засмеялась Вера.
– Зачем, самолётом улетел. Деньги с собой были, купил билет и в Москву. Там, правда, вместо Бирюлёва в Чертаново попал…
– Адрес перепутал? – спросила Вера.
– Да нет, одна попутчица была из Чертанова.
Он замолчал. Вера отпустила его руку и отошла в сторону.
– Да, не туда мы летим, – сказал я. – Я тоже хотел в Москву, а попал к деду. Клад зачем-то выкопал…
– Клад надо было этой ночью в лесу копать, – сказал Вася. – Под цветком папоротника.
– Мы искали, – загомонили девушки, – но тут такая гроза началась!..
– Между прочим, цветок папоротника я лично выращивал, – выпучил глаза Костя. – И куда он подевался?
– Там, – махнул я рукой.
– В лесу, – подтвердил Вася.
В кустах снова рассмеялась русалка. Я вдруг подумал, что её смех похож на плач.
– И ничего смешного! – громко сказал я. – Мы золотому идолу поклоняемся, а он всех продаст, и за бесценок. Я потому и оставил апостола под деревом, что нечего Иуде по белому свету бродить.
– Не пил, а заговаривается, – сказал Вася. – Предупреждал ведь: не таскайся по кустам, посиди с товарищами, выпей самогонки, песни попой. Тогда и апостолы перестанут мерещиться. Не гордись!
– Я не горжусь.
Я представил тонкую фигурку русалки, её большие глаза, пышные волосы, закрывающие маленькую грудь, нежный овал гладкой щеки, и мне стало тоскливо. Не летать надо было, дорогой, не пускать слюни над золотыми монетами, а хватать девушку и не отпускать от себя. Ведь этого она хотела, и ничего другого.
Я посмотрел на плотную стену ивняка, выступившую из речного тумана.
Оттуда не донеслось ни звука.
– Завтра на Москву? – спросил Вася.
– Куда же ещё, – пробормотал я.
– А что у вас в Москве? – взяла меня под руку Катя.
Я понял, что врать нет никакого смысла.
– В Москве у меня, – стал я загибать пальцы на руках, – жена, сын, дом, дача, кошка и тёща. А также друзья.
– Друзья у тебя здесь, – сказал Вася. – Или ты от нас уже отрёкся?
– Там новые друзья, – вздохнул я.
– Кошка, небось, чёрная? – заглянула мне в глаза Катя.
– Рыжая, – улыбнулся я.
Катя отпустила мою руку.
В воде кто-то сильно плеснул.
«Померещилось, – подумал я. – Вывелись на Полесье русалки, и с этим уже ничего не сделаешь».
Мне вдруг захотелось в Москву. Пусть в ней нет русалок, но всё же это мой город. Тем более глаза у нашей рыжей кошки Баськи были абсолютно русалочьи. В отличие от всех прочих людей, я хорошо знал, как они выглядят.
Часть шестая Москва – Пекин
Ужин в Москве
Карточка элитного ресторана «Голд-палаццо» досталась мне по случаю. На фуршете в Доме актёра толпа голодных журналистов оттеснила меня в угол и прижала к мужчине лет сорока.
– Что это у вас в руке? – спросил он.
– Бутылку виски успел схватить.
– А у меня тарелка с бутербродами. Объединимся?
Мы выпили, закусили.
– Боря, – представился мужчина.
Я назвал себя.
– В нашей стране беспорядки происходят оттого, что слишком много голодных, – сказал Боря.
– Да, журналистов надо кормить, – согласился я, обозревая жующую толпу, состоящую преимущественно из нечёсаных девиц. – Чёрт-те что могут написать.
– Они и так чёрт-те что пишут, – поморщился Боря. – Я не в том смысле сказал.
– А в каком?
– Кормить – это кормить по-настоящему. Как в моём ресторане.
– Хозяин?
– Директор, но с определённым процентом. Заходите на неделе.
И он дал мне номерную карточку, на которой было написано, что её владелец обязан лично подписывать счета за обслуживание в ресторане.
– Вот здесь свою подпись надо нарисовать, – показал он пальцем. – Скидка – десять процентов.
– Хорошая скидка, – сказал я.
Обедать в ресторане «Голд-палаццо» я, конечно, не собирался.
Однако на следующий день позвонил Фёдор Модестович, которому в своё время я помог организовать несколько интервью в печати.
– Пишешь? – спросил Фёдор Модестович.
– А как же, – вздохнул я.
– Я решил тебя отблагодарить, – сказал он.
Это была манера Фёдора Модестовича – сразу брать быка за рога.
– Деньгами? – поинтересовался я.
– Деньги, как ты знаешь, у меня в работе, – остудил мой пыл Фёдор Модестович, – но в ресторан приглашаю.
– В какой? – выудил я из кармана Борину карточку.
– В какой хочешь.
– Идём в «Голд-палаццо», – прочитал я название ресторана и продиктовал адрес. – Там очень хорошо кормят.
Фёдор Модестович, чувствуется, удивился, но спорить не стал.
– Завтра в восемнадцать ноль-ноль, – сказал он. – Не опаздывай.
Опаздывать я не собирался.
Фёдор Модестович был серьёзный человек. К моменту раздела большого пирога, коим лет пятнадцать назад вдруг стала наша страна, он занимал то ли четвёртое, то ли пятое кресло в министерстве рыбного хозяйства. Ну и при дележе обидеть себя он не позволил. Я подозреваю, что кроме приличной флотилии, бороздящей просторы мирового океана в поисках скумбрии, трески и сёмужки, у него образовалась и пара заводиков, эту самую рыбку перерабатывающих. Но от заводов Фёдор Модестович отчего-то открещивался.
– Да продаём мы рыбку, – сказал он, когда я ненавязчиво поинтересовался заводами в бассейне Белого моря.
– Кому продаёте? – понимающе заглянул я ему в глаза.
– Этим… шведам продаём. С датчанами.
Я понял, что рыбу его сейнеры продают в Норвегию.
– Ну и как платят?
– Плохо.
Третьего дня Фёдор Модестович рассказывал, что в прошлом месяце он заплатил больше ста тысяч налога. Его возмущала отнюдь не сумма – правила, по которым его заставляли играть.
– Нет, ну я же отстегнул кому надо и сколько надо, – пытался он оторвать среднюю пуговицу на моём пиджаке, – а они ещё и налог! В какой стране мы живём?
– В нашей, – сказал я, отнимая пуговицу. – Не заплатишь, еще хуже придётся. Не дай Бог, посадят.
– В этом ты прав. Спаси, Господи, от налоговой, а от бандитов я сам уйду. Но что взять с заводов, если там одни убытки?
Заводы, стало быть, существовали.
– А что с квартирой? – переменил я тему разговора.
– С которой? – подозрительно посмотрел на меня Фёдор Модестович.
– Да вот с этой, на Ленинском.
– Не на Ленинском, а на Варшавке, – поправил он меня. – Что с ней сделается – живу. Я ещё в Питере купил, и особняк…
Он замолчал.
– Сейчас все в Сочи покупают, – сказал я. – Земелька, правда, дороговата, но берут. Кобзон с Пугачёвой купили.
– О, Сочи! – оживился Фёдор Модестович. – Я там в ресторане был… Забыл название. Подходишь, а тебе чарку самогона и кусок хлеба с салом выносят.
– Аперитив по-русски, – усмехнулся я.
– Ну да… По чём, говоришь, там земелька?
– Если прилегает к морю, двести тысяч долларов сотка.
– Н-да, – поскрёб затылок Фёдор Модестович. – Можно и квартирой обойтись. Ты был в Сочи-то?
– Бывал. В императорском охотничьем домике хорошую форель по-царски подают.
Фёдор Модестович в изумлении воззрился на меня. Если бы про форель заговорило дерево, он не так удивился бы.
Я знал, конечно, что Фёдор Модестович акула, оторвавшая от громадного тела тонущего кита жирный кусок, но встреч с ним не избегал. Всё-таки он не самая большая акула. И не самая отвратительная. Начинал он простым рыбаком, плавал по северным морям. Но как из рыбаков попадают в начальники, не распространялся. Впрочем, у каждого нынешнего хозяина свой путь наверх. Кто торганул цветами и скупил ваучеры. Кто коробку из-под ксерокса вынес. А кто удачно стрельнул. Везёт, как говорится, сильнейшим. И выжившим.