– Сочи-Сочи, дедес прочи! – провозгласил я.
– Давай-давай, – поддержал меня Усман Ильгизарович. – Жена говорит: «Зачем ты ехал в Сочи? Пропадёшь, дурак!»
Он выпил и сразу налил в стаканы.
– Я больше не буду, – сказал я.
– Не пьёшь? Правильно. Знаешь, татары раньше тоже не пили.
– Да ну? – засомневался я.
– Точно говорю – не пили! Коран не разрешал. А в сорок втором сказали: пейте! Теперь война, можно.
Он залпом выпил водку и закусил виноградом.
Усман Ильгизарович был настоящий начальник – крупный, осанистый, с мимолётной белозубой улыбкой, смягчающей жёсткое выражение смуглого лица, с перстнем на пальце и в хорошо сидящем добротном костюме.
– Так почему же не пили – и вдруг стали пить? – решил уточнить я.
– Понравилось! – удивился Усман Ильгизарович. – Но иммунитета никакого нет. Мы, татары, вообще агрессивный народ. Триста лет над Россией правили. А потом мишарин предал нас.
– Кто?
– Мишарин, – Усман Ильгизарович снова налил в стакан. – Есть татары и есть мишары. Татары работают, мишары торгуют. Очень плохие люди.
– Мишары?
– Ну да. Мишарин порох намочил, Иван Грозный Казань взял. Они до сих пор руководят нами.
– А что стало с предателем?
– Повесили. – Усман Ильгизарович выпил водку. – Или четвертовали.
– Откуда они взялись – мишары?
– Говорят, это русские, которые приняли татарскую веру, – пренебрежительно пожал плечами Усман. – Слушай, твоя какая национальность?
– Белорус.
– Я так и думал! – восхитился Усман Ильгизарович. – Я с белорусом в Доме отдыха жил, точно такой, как ты. Не пил!
– Белорусы разные! – запротестовал я. – Некоторые пьют.
– Тот не пил, как ты, – расставил точки над «и» сосед. – В Сочи отдыхать приехал?
– Книгу пишу, – отчего-то смутился я.
– Писатели такие же бедные, как врачи, – безапелляционно заявил Усман Ильгизарович.
Я молча согласился с ним.
– Даже беднее, – добавил он.
Я опять согласился.
– Но я ничего не беру, – посмотрел на меня Усман Ильгизарович. – Живу бедно, но честно. Три этажа дом построил. Зачем? Мы с женой на первом этаже, на второй и третий даже не поднимаемся. А сыну трёхкомнатный квартира отдал. Пусть живёт.
Я достал из кармана зелёную визитку и повертел в руках. Начальник. Но симпатичный мужик. Говорит, что думает. Вероятно, и делает, что хочет.
– Ты когда-нибудь татарка видел? – спросил Усман, очищая мандарин.
– В Москве их много, – уклонился я от прямого ответа.
– Очень красивые, – сказал Усман, отправляя мандарин в рот, – но злющие! Моя знаешь какая злая? Хуже, чем Иван Грозный.
– Зато красивая, – предположил я.
– Уже старая, я вторая жена взял, молодая.
– Вам, мусульманам, можно, – позавидовал я.
– Квартира ей сделал, – кивнул Усман Ильгизарович, – ребёнка родил. Пусть воспитывает. Умру, хоть что-то останется.
– Зачем умирать, – возразил я, – ещё поживём.
– Слушай, чуть не умер недавно! – Сосед достал из кейса вторую бутылку, откупорил и налил себе в стакан. – Я сам хирург, кандидатский диссертация написал, в Татарстане таких нет. Заболел живот, ни ходить, ни спать не могу. Мне два лучших хирурга вскрыли живот – ничего не нашли. А он болит! Тогда мне сказали: «Есть в Казани опытная еврейка, иди к ней». Я пришёл, она посмотрела на меня. «У тебя селезёнка гниёт», – говорит. Слушай, какая умная!
– И не татарка, – сказал я.
– Татарки только красивые, – махнул рукой Усман, – и злющие. Хуже не бывает. Ты татарка знал?
– Не доводилось.
– Потому и не пьёшь. Счастливый! А я пью. У нас иммунитета нет.
Он снова налил и выпил.
– Ну и что с селезёнкой? – спросил я.
– Вырезали, – вздохнул Усман, – теперь пить совсем не могу. Алкоголь сразу в кровь поступает. Но писатели очень бедные. И глупые.
– Что, сталкивались с ними?
– Я замглавы администрации работал, писатель ко мне приходит: «Дай денег!» Я говорю: «Ты напиши, я дам». Нет, никому они не нужны. Против начальства напишут – их бьют. За начальство напишут – тоже ругают. Дураки! Ты напиши книгу, может, деньги заплатят. Или к нам в Татарстан приезжай.
– За деньгами?
– Ну да! – Чувствовалось, Усман Ильгизарович от глупости писателей устал. – У нас нефть, начальники, книгу про них напишешь – деньги дадут. Много денег…
Он, не раздеваясь, лёг на кровать и захрапел.
Я вышел на лоджию и осмотрелся. Панорама с двадцатого этажа открылась великолепная. Море с барашками волн, горные хребты, поросшие лесом, ясное небо над головой – что может быть лучше? Но книгу написать мне здесь не удастся. Во-первых, красота, не дающая собраться с мыслями, а во-вторых, татарин, храпящий на кровати. Начальник, но симпатичный мужик.
Я возвратился в номер.
– Татары пьют, – пробормотал с кровати Усман Ильгизарович.
– Ваш президент республики татарин или мишарин? – спросил я, особо не рассчитывая на ответ.
Сосед перестал храпеть.
– Татарин, – посмотрел он на меня абсолютно трезвыми глазами. – Но все его заместители мишары. И наш министр тоже.
Он снова захрапел.
3
Все последующие дни я ездил – Ботанический сад, дендрарий, чайные плантации, Красная Поляна, горная пасека. В ресторане императорского охотничьего дома отведал «форель по-царски». Среди пальм в дендрарии я вдруг поймал себя на мысли, что уже около десяти лет не рыбачил у себя на родине. И не только не рыбачил, но и не собирал грибы или ягоды. А реки лучше Ислочи нет нигде. Холодная и чистая, она продирается сквозь Налибокскую пущу, и на галечных перекатах в ней стоят голавли, под обрывистыми берегами – хариусы, а по всей реке гуляет форель-стронга. О налимах не говорю, в Беларуси они считаются обыкновенной рыбой. Сунь руку под любую корягу, и если не цапнет за палец рак, вытащишь налима, ментуза.
Я ощутил неодолимую тоску по своим рекам – Днепру, Неману, Припяти, Ислочи, Цне. И пусть они загажены радиацией и мазутом, пусть берега их давно не те, что сорок лет назад, пусть вокруг твоей палатки за ночь не вырастает штук пять подосиновиков и не встречает тебя у выхода из неё недовольный бобёр, сочинским красотам до этих рек далеко. Не только сочинским, но и майамским, хотя там я не был. Саня зовёт к себе в гости, но как туда выбраться бедному писателю? Бедные и глупые, сказал Усман Ильгизарович, и был абсолютно прав.
По ночам время от времени я просыпался от булькающих звуков. Поначалу сосед наливал водку в стакан, затем стал пить из горла. При этом он совсем не закусывал, что вызывало беспокойство.
– Как симпозиум? – спросил я Усмана Ильгизаровича, когда он ненадолго пришёл в себя.
– Идёт.
– Вы один в делегации или ещё кто?
– Министр и профессор. Тоже книга ему пишет.
Мне сравнение не понравилось.
– Я министрам книги не пишу, – сказал я. – Они умные, пусть сами пишут.
– Наш министр дурак, профессора с собой возит. Слушай, татары агрессивный народ! Ты против нас ничего не говори.
– Молчу, молчу.
– Слушай, какая моя жена злющая! Зачем, говорит, вторая жена взял? А я не только вторая, я и третья взял. Медсестра у нас. Я её изнасиловал, теперь тоже дочка растёт. Красивая!
– Дочка или жена?
– Оба красивая. Но таких, как ты, жёны не любят.
– Почему? – отчего-то обиделся я.
– Ты добрый, красивый – зачем такой жене нужен? Любая жена ругаться должна. Тогда она понимает, что настоящий жена.
– Ругаться на любого можно.
– Э, нет! – хитро прищурился Усман. – Она тебя ругает, ты её стукнешь – тогда любовь. Моя старая жена очень злющая!
Он уважительно покачал головой.
– Плохо, что вы уже три дня ничего не ели, – сменил я тему.
– Вечером банкет, – сделал попытку встать с кровати Усман. – Селезёнку вырезали, совсем иммунитета нет. Пока неделя не попью, не могу остановиться. Но какая эта еврейка умная! Один раз смотрела на меня и говорит: «У тебя селезёнка гниет!»
– Старая?
– Старше моей жены. Слушай, а я тоже еврей!
На нетвёрдых ногах Усман Ильгизарович подошёл к зеркалу, посмотрел на себя.
– Какой же вы еврей? – сказал я. – Вы татарин.
– Мой дед двести лет назад из Палестины еврейку привёз. Ты Коран знаешь? Евреи и арабы – это одно и то же.
Для меня новость была несколько неожиданной.
– Как это – одно и то же?
– Один народ, только разной дорогой пошёл, – никак не мог оторваться от зеркала Усман Ильгизарович. – Слушай, морда какая красная. Дурак!
– Передохните немного, – посоветовал я, – поешьте, поспите, погуляйте. Море успокоилось, можно купаться. Вода девятнадцать градусов.
– Я здесь в прошлом году на симпозиум был, купался, – поморщился Усман Ильгизарович. – Писатель бедный, врач бедный – это неправильно. Я тебе говорил, что не беру деньги?
– Говорил.
– Пусть те берут, у кого нет денег. – Он выжидательно посмотрел на меня.
– Правильно, – согласился я. – Вы в Америке были?
– В Швейцарии был, – Усман Ильгизарович тяжело сел на диван. – Красивая страна, как Татарстан.
– У меня друг в Дагомысе родился, теперь живёт в Америке, – объяснил я свой интерес к заморской стране.
– Там тоже можно жить, – махнул рукой Усман. – Слушай, вчера дождь был?
– Был.
– Жена говорит: «Зачем билет на самолёт взял? Пропадёшь, дурак!» Сейчас погода хорошая. Сидит дома, ругается.
Мне показалось, что Усмана Ильгизаровича устраивают все три жены. Одна сидит дома и ругается, вторая и третья воспитывают детей.
– Слушай, прилечу Алпатьевск, не знаю, к какой жене идти, – признался он.
Здесь я ничего не мог посоветовать.
– Слушай, тот белорус тоже молчал. Хороший человек. Но немножко пил.
Усман Ильгизарович достал из-за спинки дивана бутылку.
– Я иду на пляж, – сказал я.
– Как хочешь, – он глотнул из горлышка. – Татарки злющие, говорил?
– Конечно.
– Зато очень красивые. Еврейка видел?
– Видел.
– Тоже красивые, но наши лучше. Очень злющие! Твоя жена кто?