– Русская, – понял я.
– Совсем плохо, – поцокал он языком. – Слушай, дураки мы! Сколько девушек гостиница, а ты один ходишь.
Кроме двух-трёх потасканных проституток, девушек в гостинице я не видел, сезон кончился. Но спьяну всякое показаться может. Хотя, был бы здесь Саня, он нашёл бы девушек. Вернее, они бы его нашли.
– В Майами девушек много, – вздохнул я.
– Всюду много, – стал надевать штаны Усман Ильгизарович. – Я один ресторан пришёл – кругом девушки. Жена, дурак, боится, что я к молодой уйду. Зачем уходить? Всюду жить можно.
– Хорошо там, где нас нет, – сказал я.
– Неправильно говоришь: там, где нас нет, плохо, – внимательно посмотрел на меня Усман Ильгизарович. – Лучше еще здесь немного поживём. Умру, от трёх жён хоть что-то останется.
Татарин был прав. Неважно, где мы живём – в Москве, Сочи, Алпатьевске или Майами, – но что-то от нас должно остаться.
Он вновь уснул, и вскоре раздался междугородний телефонный звонок.
– Алло, это Дагомыс? – услышал я довольно приятный женский голос.
«Жена, – понял я. – Но которая?»
– Да, – сказал я в трубку, – Дагомыс.
– Не будете ли вы столь любезны пригласить Усмана Ильгизаровича?
– Минутку.
Я с сомнением посмотрел на Усмана. Добудиться его вряд ли было возможно.
– Знаете, – сказал я, – по-моему, он спустился на пляж.
– На пляж?! – Женщина на том конце провода была явно обескуражена. – У вас там хорошая погода?
– Это же Сочи, – сказал я. – Плюс двадцать, и море спокойное.
– Замечательно, – сказала жена несколько упавшим голосом. – Вы сосед Усмана?
– Ну да, – кивнул я, – мы здесь работаем, но иногда удаётся выбраться на море. А с кем я разговариваю?
– Это жена Усмана Ильгизаровича.
По её тону я понял, что это старшая жена, настоящая.
– Я передам, что вы звонили.
– Да, будьте любезны. Скажите, что мы с сыном его ждём. Мы всегда переживаем, когда он уезжает.
– Непременно, – сказал я. – Он о вас рассказывал. Прямо так и сказал: «Самые красивые женщины – татарки».
Видно, женщина из Алпатьевска была столь ошеломлена моими словами, что от волнения нажала на рычаг – в трубке раздались короткие гудки.
– Кто звонил? – послышался с кровати голос Усмана.
– Жена, – сказал я. – Старая.
– Татары спят, – пробормотал он и накрылся с головой одеялом.
Я переоделся и спустился на пляж.
Море было спокойным. Весёлая дворняга гоняла голубей, ковыряющихся в выброшенных штормом водорослях и разбитых мидиях. Ещё немного – и с пляжа исчезнут голуби и дворняги. Осень.
Неподалёку от меня расположилась стайка молоденьких девушек, я уже знал, что они учатся на горничных и портье. Они фотографировались, заскакивая на секунду в море, визжали, одна особо отчаянная проплыла метров пятнадцать. По взглядам, которые они бросали на меня, я понял, что им остро не хватает внимания таких же, как и они, парней. Только это внимание и было для них настоящим.
Я смотрел на их гибкие тела и с грустью осознавал, что между прежним Дагомысом с Саней, Лёвиком и тридцатью девицами из первого отряда и нынешним, полупустым и накрытом тенью злющей жены татарина, пролегла целая жизнь. Не всё в ней сложилось так, как хотелось бы, но она была, полная звуков, запахов, радостей, безвозвратных потерь, и в Москве ли, в Майами, в горних высях, в которых пребывают уже многие наши товарищи, мы говорим: жизнь, ты прекрасна именно тем, что была. Мы прожили уже большую часть этой жизни, мы догадываемся, что впереди нас ждут далеко не лучшие времена, и благодарим Господа за дарованное нам счастье. Жизнь, какая б она ни была, единственна, неповторима и истинна. Пусть это самая банальная мысль из всех, приходивших мне в голову, но она мне дорога.
Когда я улетал из Сочи, Усман Ильгизарович оставался в гостинице. Вечером у них намечался прощальный банкет.
На следующий день, завтракая в Москве, я услышал по радио, что на Северном Кавказе произошло землетрясение силой четыре балла с эпицентром в Дагомысе.
Жертв и разрушений не было.
Ганна
В Теребеи я и Николай, мой товарищ ещё со студенческих времён, приехали накануне Нового года.
– Ты Новый год на Полесье встречал? – спросил меня Николай.
– Только в детстве.
– А когда там в последний раз был?
– Давно.
– Вот и поедем. Мне надо срочно статью сдать в фольклорный сборник. Чертовщины не хватает.
– Чего-чего?!
– Историй про чертей и ведьм. Там их навалом.
– До сих пор? – не поверил я.
– А вот поедем – узнаешь.
Хаты в Теребеях по окна были завалены снегом. Электрические провода низко провисали между столбами от налипшего на них снега. На улице весь день грохотал трактор, расчищающий дорогу.
– Целую неделю мело, – сказал Степан, хозяин, у которого мы остановились. – У нас такое редко случается.
– Так ведь мы приехали! – засмеялся Николай.
– Как бы не затопило нас, – выглянула из кухни Ганна, его жена. – Распустит под солнцем – и поплывём, как чайки.
«Чайками» здесь называли лодки.
– Куропаток можно руками собирать, – сказал Степан. – Сидят в снегу под соснами, ходи и собирай.
– Не мешай людям ложиться спать, – осадила его Ганна. – Поздно уже.
Ночью я просыпался несколько раз. В хате явно что-то происходило, однако вставать мне не хотелось. Мой друг спокойно посапывал на соседней кровати.
Часов в восемь мы наконец поднялись, вышли во двор – и увидели распростёртую на снегу огромную свинью. Всё стало ясно.
Степан и ещё один мужчина заканчивали смолить свинью паяльной лампой.
– Как думаете, сколько пудов она потянет? – спросил Степан.
– Н-ну… – осмотрел я свинью от лыча до хвоста. – Пудов десять.
– Пятнадцать, – засмеялся Степан.
«Уж не к нашему ли приезду они забили её? – подумал я. – Да нет, к новогоднему столу свежина».
– Теперь до завтрашнего утра будете заниматься, – сказал Николай.
– А як же, – согласился Степан. – Осмолим, почистим, разберём, посолим сало, бабы колбас наделают.
Я сделал шаг по тропинке, ведущей в огород, и здоровенный чёрный пёс с рыком бросился на меня. Цепь едва не опрокинула его на спину. Вчера этот же пёс не обращал на нас с Николаем никакого внимания.
– Что это он? – остановился я.
– На хлеб зарабатывает, – засмеялся товарищ Степана. – Не было бы тут хозяина, даже из будки не вылез бы.
Псина бесновалась на цепи. Степан отрезал кусок уха и подбросил над головой собаки. Та, клацнув зубами, поймала его на лету.
– Хороший сторож, – похвалил я пса.
– Идите за стол! – показалась в дверях сеней Ганна. – Кровянка уже поджарилась.
Это была царская еда – кровянка с гречневой крупой.
После завтрака мы с Николаем отправились по хатам, на которые нам указали в сельсовете. Однако деды и бабки, жившие в них, о чертовщине ничего не слышали.
– Нема, – пожал плечами девяностолетний дед Петро. – И никогда не было.
– А до войны? – спросил Николай.
– До войны, конечно, попадались, – закряхтел дед. – Вы у кого остановились?
– У Степана.
– Это который свинью сегодня забил? Вот и шукайте там свою ведьму. Ганну видели?
– Конечно, – сказал я. – Кровянкой угощала. Вкусная.
Мы вернулись в хату Степана. Там вовсю кипела работа. Три женщины под началом Ганны вычищали кишки. Я знал, что домашнюю колбасу сделать непросто. Нужно вычистить, выскоблить и промыть кишки, нарезать кубиками сало и мясо, посолить, поперчить, добавить тмин – и потом только набивать этой массой кишки. Качество колбасы, кстати, и определялось прозрачностью кишок. В некоторых местах сало и мясо пропускали через мясорубку, но мне нравилась колбаса, «пханая пальцем». Она была жёстче, зато и вкус её был первородный.
– Ганна, где нам найти ведьму? – спросил я, войдя в кухню.
– Кого?! – перестала она скоблить кишку.
– Без ведьмы никак статью не написать, – растолковал я. – Говорят, на Коляды они по деревням гуляют.
– Никогда и не было, – пробормотала Ганна. – Откуль у нас ведьмы?
– Не! – забожились остальные женщины. – Они в других деревнях! У нас и знахарки своей нет, в Микитовку ездим…
– Если разобраться, – сказал я, – ведьма есть в каждой хате. Коля, разве твоя жена не ведьма?
– Ведьма, – кивнул Николай, – но не всегда. Между прочим, «ведьма» происходит от слова «ведать».
– Ну да, они про нас всё знают, – согласился я. – Но нам нужна здешняя.
– А зачем? – взглянула на меня Ганна.
У меня от её взгляда по телу пробежал озноб. В чёрных глазах Ганны полыхнул зелёный отблеск, какой бывает у кошек. И у волчиц…
– Статью надо написать, – смутился я.
– Напишешь, – улыбнулась Ганна. – Прямо сегодня ночью.
Вечером мы сели за стол. Сало уже разложили по кадкам, колбасу повесили вялиться на чердаке, окорок нашпиговали приправами и тоже пристроили под крышей.
Степан налил из трёхлитровой банки в стаканы самогонку.
– Ну, с наступающим! – сказал он тост.
– Не надо бы вам сегодня пить, – посмотрела на меня Ганна.
– Почему?
– Сами знаете.
Но я всё-таки выпил.
Степан стал рассказывать про сына, который сейчас служит в армии. Ганна изредка поправляла его. Николай пытался перевести разговор на чертовщину, которая часто начинает шутить перед Колядами, однако его не понимали. Ганна изредка взглядывала на меня чёрными глазищами и усмехалась.
«Интересная женщина, – думал я. – А в молодости и вовсе была красавицей».
Я поднялся, накинул на плечи куртку и вышел во двор.
– Далеко не отходите, – сказала мне в спину Ганна.
На небе сиял молодой месяц рогами кверху, вокруг него густились мелкие звёзды. «Кажется, это к погоде», – подумал я.
Вдруг резко потемнело, в воздухе закружились снежинки, подул резкий ветер. Собака, сегодня утром бросавшаяся на меня, брякнула цепью, заскулила, поджала хвост и полезла прятаться в будку. Я услышал плач младенца, доносившийся из-за угла хаты.